Эйно Лейно - Мир сновидений
В публике смеялись. Телеграфист побагровел от стыда и злости.
— Второй раз не подведешь! — прошипел он и прицелился снова. — Когда солнце прямо в глаза…
Но Мишутка уже целиком завоевал сочувствие публики. На голову бедного телеграфиста градом посыпались насмешки.
— Тоже нашелся охотничек, вроде как в белку стреляет! — сказал один.
— Хватило бы и солью пальнуть! — съязвил другой.
А третий, низкорослый, высоколобый, с набрякшими веками мужичок, подойдя с картузом в руке к начальнику станции, серьезно произнес:
— Не подарит ли инспектор его мне? Ведь жалко его убивать, коли он, как я слыхал, однажды даже дочку управляющего из озера спас.
— Ты кто такой? — рявкнул начальник станции.
— Да я тот самый Матги Проделкин, коли инспектору когда-нибудь доводилось видеть на свадьбах или крестинах. Я даже и шкуру оплатил бы…
— И трубы на место поставишь? — прикрикнул начальник станции.'
Но телеграфист, которому солнце опять било в глаза, совал Матти ружье, злобно тыча его тому под самый нос.
— Вот! — рычал он. — Стреляй, бери ружье! А если промахнешься, заплатишь и за ружье, и за медведя1
— Я из пробочного ружья в него выстрелю, — сказал Матти Проделкин и вынул из кармана бутылку.
Он тут же влез на стремянку и показал бутылку Мишутке, который все еще стоял с белым носом среди кирпичной и глиняной пыли в ожидании признания своих заслуг.
— Мишутка! Слезай оттуда! — сказал Матти Проделкин, показывая бутылку. — Видишь, что у меня здесь?
Мишутка увидел и добродушно осклабился.
Магти вытащил пробку и дал глотнуть Ми-шутке, который тут же по-хорошему стал спускаться вниз. Потом Матти отстегнул ремень и сделал из него поводок на Мишуткину шею под смех и остроты публики вокруг.
— Ну и штуки у этого Матти!
— Да уж, штуки-трюки. Слыхал я, чтобы медведя подстрелили в глаз, но чтобы в рот — никогда не слыхивал.
— Сделал Матти из него жеребенка — любо-дорого!
— Да это ж теленок. Еще, верно, и доить начнет.
Но Матти только сложил свои узкие губы в хитрую улыбочку, взял одной рукой ременный поводок и сказал:
— Ну, Мишутка, теперь пойдем!
И Мишутка степенно и серьезно зашагал за ним, повинуясь своему новому хозяину и его ремню, но еще более своему закоренелому пороку.
— Этот шельмец его и домой к себе отведет! — слышался восхищенный гомон у них за спиной.
— Пускай ведет куда хочет! — фыркнул начальник станции сердито, но все-таки радуясь, что дело закончилось так удачно. — Только пусть все-таки явится починить трубы.
С этими словами он захлопнул за собой дверь служебного помещения и пошел утешать женщин, до полусмерти перепуганных выстрелом. Телеграфист со своим ружьем уже давно исчез.
МАТТИ ПРОДЕЛКИНМишутка приобрел хорошего хозяина, именно такого, в котором нуждался, чтобы возмужать и развиться в настоящего косолапого.
Матти Продел кин был любимцем жителей деревни — совершенно так же, как Мишутка до сих пор являлся любимцем господ и проезжей публики. Он тоже был, как и Мишутка, большой бездельник, проживал в избушке у своей старой матери и, только когда от голода начинало подводить кишки, подавался на лесосплав или снисходил до каких-нибудь других заработков.
В батраки его было ни за что не нанять, как и на другую постоянную службу, хотя мужик он был на редкость расторопный, мастер на все руки и изобретательный, как черт. Когда мать, а иногда и прочие пытались его за эту излишнюю любовь к легкому житью слегка пожурить, он отвечал всегда одной и той же пословицей:
— Пусть дурак вкалывает, умный и малостью проживет.
Но вовсе не этими особенностями характера завоевал Матти Проделкин единодушную симпатию односельчан. Были у него и другие, более ценные. Он умел играть на скрипке и потому был незаменимым гостем на всех танцевальных вечерах, где сидел рядом с псаломщиком, а иногда даже и со старшим пастором, пользуясь таким же, как они, хотя и несколько панибратским, уважением.
Песню он тоже умел сочинить, зачастую гораздо лучше и остроумнее тех, что выходили из печати, и было совсем нешуточным делом оказаться предметом его колких насмешек. Однажды, еще в молодости, он даже получил порядочную взбучку от одного доброго односельчанина за этот свой божий дар.
«Вот она, награда артиста», — раздумывал тогда Матти, отряхивая тулуп.
Но известность Матти приобрел все-таки благодаря своим многочисленным проказам, которые обсуждались потом в долгие часы зимних посиделок и были обыкновенно столь безобидного свойства, что никто не мог на него по-настоящему сердиться.
То он запалит бенгальский огонь в темную ночь под окном избы, и все в доме решат, что это сам дьявол вырвался из преисподней, чтоб натворить бед.
То придет с обычной садовой лейкой гасить церковь, загоревшуюся от удара молнии. Или явится на чтения[12] в автомобильных очках, уверяя, что их выписал врач, потому что зрение у него в последнее время будто бы непоправимо ослабело.
То у него были погремушки на сапогах, а то собака с колокольцем на шее, когда он заходил к кому-нибудь.
А как-то водрузил на льду карусель, и деревенские служанки и батраки кружились на ней до полного умопомрачения, в другой же раз он соорудил «корабль, ходящий по земле и по воде», поставив свою лодку на полозья.
Однажды он даже построил из дерева настоящий велосипед.
Если не выдумывалось ничего лучшего, он приходил в гости на ходулях и уверял, что дверь слишком низкая. Самой обычной его выходкой было забраться на крышу бани и спросить в дымоход, достаточно ли гостям парку.
Приезжая в город, он всегда заходил в магазин игрушек и накупал там полные карманы разной дешевой ерунды, которая сама по себе не представляла никакой ценности, но, использованная в подходящий момент, производила грандиозное впечатление в этом беспросветном захолустье.
То из его кармана появлялась прыгающая лягушка, а другой раз выползала игрушечная змея, которой он сперва обращал в бегство половину избы, а потом преспокойно клал себе за пазуху.
Однажды на свадьбе, аккурат во время венчального обряда, он пустил на пол заводную мышь и напугал невесту чуть ли не до смерти. Ну в тот раз он получил суровую отповедь от самого пастора и лишнюю рюмку водки от жениха, который впоследствии частенько сокрушался, что это была не крыса или какая-нибудь другая живность покрупнее.
Карточные фокусы он умел показывать лучше любой гадалки или артиста варьете, как, впрочем, и трюки иллюзионистов, и жевание горящей пак ли, и глотание шпаг.
— Эх, мне бы лошадь или хотя бы хорошегс цыганенка помощником, — часто говаривал своей матери Матти, — я бы цирк завел! А то ведь иг нашей собаки даже обезьяну не сделаешь.
А теперь Матти получил медведя!
Рядом с этим все его прежние проказы бледнели и теряли значение, и одновременно тайная надежда его души приблизилась к воплощению.
Но матушка подняла ужасный шум, когда Матти с Мишуткой ввалились в избу.
— Господи боже! — заверещала она, роняя почти новую глиняную миску. — Что за зверя лесного ты там ведешь?
— Привет из города, — спокойно сказал Матти, вешая картуз на край матицы и ставя на угол стола перед хозяйкой пакет с крупой. — Вот, нового батрака прихватил по дороге.
— Батрака! — крикнула бабка, забиваясь в дальний угол избы. — Это же медведь, настоящий медведь I
— Он еще ребенок совсем, — заметил Матти, садясь на лавку и беря Мишутку на руки. — Но сил у него как у взрослого мужика, это я сегодня своими глазами видел.
С этими словами Матти снял с Мишуткиной шеи свой ремень.
— Убьет, убьет! — завопила бабка.
— Да никого он не убьет, — убеждал Матти, ласково гладя Мишутку по голове, — он родился разве что время убивать.
Понемногу бабка осмелела, вылезла из своего укрытия и осторожно подошла поближе к пришельцу.
— С виду-то он не шибко злой, — сказала она, уже наполовину успокоенная. — Это не станционных ли господ медведь?
— Теперь это мой медведь! — ответил Матти торжественно. — Он-то и станет нашему дому опорой и защитой. Правда ведь, Мишутка?
Мишутка серьезно кивнул ему в ответ и огляделся, высматривая, чем его в этом доме угостят.
— Совершенно верно, Мишутка, — произнес Матти, — здесь и будем жить-поживать. Не хоромы, но тепло держится и в мороз, и в метель.
— Не собираешься же ты его в избе и спать укладывать! — воскликнула бабка в ужасе. — Ну, тогда уж я скажу: ни на едину ночь тут не останусь!
— Ну зачем же в избе, — призадумался Матти, — батраку и баня сгодится! Да и куда же матушка отсюда уйдет? Проживем тут и втроем, как вдвоем жили.
— Ой батюшки! — запричитала бабка, — Кабы я, родимшись, знала, что доведется с арапами и чудищами лесными…
