Николай Чебаевский - Если любишь
Поездка в Новосибирск прошла удачно, дни, проведенные в городе, были по-настоящему праздничны, и Максим вернулся домой полный впечатлений. Утром в самом бодром настроении ушел в школу, но на первом же уроке почувствовал странную вялость. Потом разболелась голова.
«Простыл, наверное, дорогой, подумал он, крепясь. — Ничего, сдюжу». Конца занятий все-таки не дождался, вынужден был уйти из школы — выгнала тошнота. Максим заторопился домой. Мать, конечно, скорее поймет, что за пакость к нему прицепилась, даст какое-нибудь лекарство.
Знакомой прямушкой через согру идти было нетрудно. Морозы сковали болотную низину, первый мелкий снежок застлал все колдобины и корневища, тропинка вилась меж кустов гладкая, утоптанная до блеска. Но даже в осеннюю распутицу, когда ноги вязли в липкой грязи и короткая прямушка изрядно выматывала силы, даже тогда одолеть ее было куда легче, нежели теперь. Не успел Максим пройти полпути, как у него началась нестерпимая резь в животе, появилась отчаянная боль в пояснице. Он вынужден был сесть, а потом и лечь на снег. Когда же приступы эти немного утихли и Максим стал подниматься, внезапная боль пронзила ноги. Мало того — правую ногу свело судорогой, она не разгибалась в колене. Ломило и руки.
Максим понял — все тело его стремительно охватывает какая-то страшная болезнь. Если он сейчас же, сию минуту не встанет, не пойдет дальше, то погодя уже ни за что не сможет сделать этого.
Ребята-старшеклассники после уроков тоже пойдут, конечно, прямушкой, выручат из беды. Но это будет через три часа. За это время он промерзнет так, что никакая медицина не в состоянии будет справиться с болезнью. Уже сейчас начинает пробирать озноб.
Рывком, с большим усилием Максим поднялся. Правую ногу судорога не отпускала. Стал прыгать на левой. Потом, хотя в колене нога плохо разгибалась, начал кое-как приступать и на правую. Сердце сильно колотилось, спирало дыхание, кружилась голова, но юноша шел и шел. Он боялся сделать передышку. Казалось, остановись на мгновение — силы покинут совсем, голова закружится окончательно и тропка уплывет из-под ног. Тогда больше не подняться…
Наверное, есть в человеке какие-то подспудные силы, о существовании которых он и сам до поры до времени не знает. Эта скрытая, непознанная сила и дала возможность Максиму совершить чудо — добраться до дому. Не раздеваясь, он мешком рухнул на кровать.
Придя на обед, Зинаида Гавриловна почувствовала неладное еще на крыльце. Дверь в сени распахнута настежь, замок с откинутой дужкой висит в петле, на пороге валяется варежка… Варежка эта имела броскую примету: белый палец. Когда Зинаида Гавриловна вязала сыну рукавички, не хватило черной шерсти, и она шутливо предложила:
— Свяжу пальцы из белой?
— А что? Вяжи! — со смехом согласился Максим. — Приметнее буду.
В сердце кольнуло: что стряслось? Во-первых, не вовремя сын вернулся с уроков, во-вторых, никогда не был таким растеряхой. Разве торопился куда, забежал домой на минутку?
Мать с тревогой открыла дверь в кухню, заглянула в комнату. И сразу обмерла — Орешек в шапке, пальто и пимах лежит навзничь на кровати. Глаза были закрыты, лицо горело, дыхание шумное, тяжелое. Можно было ожидать — мать кинется к сыну опрометью, крикнет в ужасе: «Орешек, что с тобой?» Но Зинаида Гавриловна подошла спокойно, осторожно положила руку на горячий лоб сына.
Спросила тихонько:
— Заболел, сынок?
Максим открыл глаза, ответил прерывисто:
— Не знаю… Везде ломит — руки, ноги… Голова разрывается, живот режет. Насморк вот… Грипп, наверное, привез из Новосибирска.
Зинаида Гавриловна смерила температуру — больше тридцати девяти. Похоже на грипп.
На этом диагнозе она, пожалуй, и остановилась бы, если бы сын лежал раздетый. Но, снимая с него шапку, мать заметила: он не может приподнять голову.
— В подбородок будто кто уперся, — виновато сказал Максим.
Это было странно, уже не похоже на грипп. Когда же с помощью матери он сел на кровати, снял пальто и принялся стаскивать пимы, Зинаида Гавриловна обнаружила и другую странность — ноги у Орешка не хотели разгибаться в коленях. Симптом Кернига… Теперь уже все признаки полиомиелита.
Зинаида Гавриловна растерялась. Неужели ее Орешка схватила эта страшная болезнь? Ведь взрослые заболевают ею редко. В Дымелке да и во всех окрестных селах за последние годы не было вспышек полиомиелита и среди детей. Разве сын заразился в Новосибирске или в дороге?..
— Побудь, сынок, немного один. Я сбегаю в медпункт, принесу лекарство, — сказала Зинаида Гавриловна, ничем не выдавая своей тревоги и сомнений. — Скоро поправишься, ничего серьезного, по-видимому, нет.
Но побежала она не в медпункт, а в сельсовет, к телефону. Через час приехал врач, сухопарый, седоусый старик. Он был главным врачом района еще тогда, когда розовощекая Зиночка мечтала о медицинском техникуме. Позднее, когда Зиночка стала фельдшером, он принимал ее на работу. Старый медик не любил «летунов». Поскольку же Зинаида Гавриловна не относилась к ним и навсегда обосновалась в Дымелке, она была у него самым уважаемым человеком.
— Что ж, вы еще раз показали себя опытным медиком, — сказал старый врач Зинаиде Гавриловне после осмотра ее сына, когда они вышли из дома. — Диагноз правильный. Следует…
Зинаида Гавриловна знала — больные полиомиелитом подлежат изоляции. И она, хотя это было невежливо, перебила доктора, торопливо попросила:
— Разрешите, Павел Никифорович, оставить сына дома. Я возьму отпуск, буду дома ухаживать за ним.
— Положение-то, матушка, гласит… — начал возражать склонный к педантичности старый врач, но Зинаида Гавриловна опять перебила:
— Все пункты положения будут выполняться точно!
Павел Никифорович не терпел, когда его перебивали и навязывали свои предложения. А еще больше не любил отступать от предписаний. Никакие уговоры не убедили бы его сделать отступление от правила. Подействовали глаза Зинаиды Гавриловны, молящие, страдальческие.
— Хорошо, хорошо, пусть больной остается на вашем попечении. Главное в процессе лечения подобных больных — внимательный уход. И никто, конечно, лучше… — Он хотел сказать «лучше, чем родная мать за единственным сыном, никто не станет ухаживать», но счел эти слова слишком расслабляющими и добавил вместо них суховато: — Лучше, опытнее вас сестры не найдется в районе. — И уже совсем деловито: — Давайте пока больному гамма-глобулин, глюкозу с аскорбиновой кислотой. Вполне полагаюсь на вас, надеюсь, все будет хорошо. А ежели понадоблюсь — приеду немедленно.
— Спасибо, Павел Никифорович, — со слезами поблагодарила Зинаида Гавриловна.
— Не плакать! — резко отрубил врач. — Ваше настроение — это настроение сына.
Вернулась Зинаида Гавриловна домой вся собранная. Нет, она не играла в бодрячество, не пыталась беззаботно улыбаться или, еще хуже, изображать на лице беспечность. Она отлично понимала: сын сразу заметит любую наигранность, и ничего, кроме вреда, такая маскировка не принесет.
Она была по-прежнему озабоченна, серьезна, но каждое слово, каждое движение были спокойны и уверенны. Она не играла — она боролась, решительно и смело, с болезнью сына и со своей материнской тревогой, с тем ужасом, который охватывал ее при одной мысли о возможной потере. В борьбе она обретала силы и веру. Жила этой верой…
А Максиму было худо. Назавтра, правда, температура спала. Однако через день опять подскочила — обычная «двугорбость», еще один симптом полиомиелита. А на четвертый день начались параличи. Сначала отнялись ноги, потом руки.
Страх обуял Максима. В шестнадцать лет оказаться недвижимым!
— Не пугайся! — твердо, даже с резковатой нотой в голосе, наподобие Павла Никифоровича, сказала мать сыну. — Через две недели параличи начнут отходить. А за две недели мышцы такого здорового человека, как ты, не могут атрофироваться.
— Это правда?
— По-моему, я никогда тебе не лгала.
Верно, сын не мог упрекнуть мать в неискренности. Но все-таки, все-таки… Бывает ведь и святая ложь. Мать могла пообещать ему выздоровление, чтобы он зря не терзался, если ждет его гибель…
Юноша часто впадал в забытье. Очнувшись, он каждый раз видел мать рядом, встречал ее теплый, внимательный взгляд, но ни разу не приметил, чтобы мелькнул в ее глазах страх, чтобы на лице ее отразилось отчаянье. И непоколебимая вера матери передавалась сыну.
— Я выдюжу, мама, верь — выдюжу!.. — шептал он запекшимися губами, потому что не хватало воздуха сказать это в полный голос.
— Конечно, конечно, — говорила мать спокойно.
Знал бы сын, как давалось ей это спокойствие! Параличи рук и ног не страшили Зинаиду Гавриловну. Они говорили о том, что воспалительный процесс захватил пока лишь спинной мозг. Если на этом болезнь заканчивалась, то действительно параличи начнут отходить через дне недели. Правда, мать знала — способность к движению нередко возвращается медленно, иногда годами. Ну что ж, горько, если случится так, но лишь бы остался Орешек живой… Лишь бы не началось воспаление продолговатого мозга, а с ним вместе и поражение органов дыхания, кровообращения. Тогда — смертельный исход…
