Ромен Роллан - Очарованная душа
Однако это не означало, что ее умственные способности были выше среднего уровня самой простой девушки-парижанки. У нее был на редкость трезвый и дальновидный практический ум; только она не извлекла из него то, что могла бы извлечь, предпочитав подчиняться своим прихотям; во всем же остальном она ничем не отличалась от девушек своего круга. Правда, все ее занимало, но ничто глубоко не интересовало, если не считать мод, а где уж модам быть глубокими! К искусству же – музыке, живописи, литературе – она относилась, как относится человек самый посредственный; иногда до нее просто ничего не доходило. Аннету часто коробил ее вкус.
Сильвия замечала это и говорила:
– Уф! Опять я попала впросак... Ну, скажи, что сейчас модно в свете?
(О картине она говорила, как говорят о шляпке.).
– Чем нужно восторгаться? Мне бы только это узнать, а там все пойдет не хуже, чем у других...
Но Сильвия не всегда была так миролюбиво настроена: случалось, что она с пеной у рта отстаивала героя какого-нибудь бульварного романа или пошлый романс, видела в нем последнее слово в области искусства или чувств. Она все же вынудила старшую сестру признать достоинство или, скорее, признать будущее за одним из тех жанров, которые Аннета до сих пор упорно отрицала, хоть и совсем не знала: Сильвия была без ума от кино и смотрела все фильмы без разбора.
Случалось, что Сильвия не могла понять красоту книги, которую они обе читали, но иные страницы воздействовали на нее сильнее, чем на Аннету, – ведь Сильвия лучше знала жизнь, сестру же ее неприкрытая правда приводила в замешательство. А жизнь и есть Книга Книг. Не всякому дано прочесть ее. Каждый носит ее в себе, и написана она вся, от первой до последней строчки. Но разберешься ты в ней лишь в тот день, когда суровый учитель.
Опыт, научит тебя ее языку. Сильвия училась ему с малолетства и читала бегло. Аннета начала учиться поздно. Усваивала она медленно, зато знания ее были глубже.
Лето в том году стояло на редкость знойное. К середине августа пышные деревья в саду пожелтели. Душными ночами Сильвия вытягивала губы, всасывая воздух. Силы у нее восстановились, но была она еще бледненькой и плохо ела. Она всегда была плохим едоком, и если б ей дали волю, не обедала бы, а довольствовалась в иные дни мороженым и фруктами. Но Аннета была начеку. Но Аннета сердилась. Много забот было у Аннеты. И вот она в конце концов решила отправиться в горы, хоть и откладывала поездку с недели на неделю, в глубине души надеясь, что удастся ее избежать. Ей хотелось, чтобы сестра принадлежала только ей все лето.
Отправились они на курорт в Гризон. О нем Аннета сохранила чудесное воспоминание, была там давнымдавно – прелесть какая гостиница, совсем простая, а вокруг умиротворяющие душу пейзажи в пасторальном стиле, от всего веет старой Швейцарией. Правда, за несколько лет все изменилось.
Появился рой гостиниц. Возник целый городок вычурных отелей. В луга врезались автомобильные дороги, а в лесах слышно было лязганье трамвая. Аннете хотелось бежать. Но ведь они целые сутки проторчали в душном вагоне, утомились; не знали, куда теперь поехать; хотелось одного – вытянуться, лежать не двигаясь: хоть и все здесь изменилось, зато воздух по-прежнему был чист, словно хрусталь, и Сильвия лакомилась им, как лакомилась мороженым, которое слизывала из стаканчика, стоя у тележки продавца среди гомона парижских улиц. Решили так: останутся на несколько дней, пока не спадет жара. А потом привыкли. И нашли, что тут хорошо.
Сезон был оживленный. Посмотреть игру в теннис слеталась неугомонная молодежь разных национальностей. Устраивались вечера с танцами, спектакли. Жужжащий улей бездельничал, флиртовал, щеголял. Анне га обошлась бы без этого. Но Сильвия веселилась от всей души, сияла от удовольствия, и это передалось Аннете. Настроение у сестер было отличное, и не хотелось отказываться от развлечений, до которых так падка молодежь.
Были они молоды, веселы, каждая была по-своему привлекательна, и их сразу окружили поклонники. Анкета похорошела. Спортивные игры на воздухе подчеркивали ее прелесть. Она была прекрасно сложена, сильна, любила ходить, увлекалась спортом, была блестящей партнершей в теннисе – верный глаз, сильные ноги, проворные руки, молниеносные ответные удары. Обычно жесты ее были скупы, но в нужную минуту она горячилась, и ее отдачи ошеломляли. Сильвия приходила в восторг, хлопала в ладоши, когда видела прыжки Аннеты, гордилась сестрой. Она восхищалась искренне – ведь в этой области она даже не пыталась состязаться с ней: хрупкая парижанка не была создана для спортивных игр, да они и мало ее привлекали – столько надо было двигаться! Она находила, что куда приятнее – и, главное, благоразумнее, – оставаться зрительницей. Времени она даром не теряла.
Она создала вокруг себя кружок придворных и царила там с такою непринужденностью, будто только это и делала всю жизнь. Лисичка переняла у молодых светских дам, за которыми наблюдала, высокомерие, жеманство и все, что легко заимствовать. На вид – недотрога, очаровательная рассеянность, а ушки на макушке: ничто не ускользало от ее внимания. Но лучшей ее моделью по-прежнему оставалась Аннета. Чутье у нее было верное, и она умела не только перенимать многие и многие мелочи, но, перенимая, придавать им блеск, чуть видоизменяя и даже иногда доводя их до противоположности – о, только чтобы показать, как изысканно такое пустячное отступление от светских правил! Она была неглупа и никогда не выходила за пределы той области, где чувствовала под ногами твердую почву. Ее манеры, поведение, тон были просто безукоризненны. Благовоспитанная девица с изысканной оригинальностью речи и манер, Аннета не могла удержаться от смеха, слушая, как сестра с очаровательной самоуверенностью выкладывает перед своими поклонниками сведения, обрывками которых она накануне ее напичкала. Сильвия хитро ей подмигивала: не стоит углублять беседу. Несмотря на ум и хорошую память, Сильвия могла нечаянно попасть впросак, но она не допускала этого, бдительно следила за своими границами. К тому же она умела выбирать партнеров.
Почти всех их, молодых спортсменов-иностранцев, – англосаксов, румын, – гораздо больше коробили ошибки в игре, чем ошибки в языке. Любимцем женского кружка был один итальянец. Он носил звонкую фамилию, был отпрыском старинного ломбардского рода (род угас давным-давно, но ведь фамилия не исчезает); он принадлежал к тому типу, который так часто встречается среди золотой молодежи Апеннинского полуострова и для которого характерны не столько национальные черты, сколько черты эпохи: в нем видишь любопытную помесь американца с Пятой авеню и итальянца-кондотьера XV века, что, в общем, иногда придает внешности величавость (величавость оперного артиста). Туллио, красивый малый, высокий, статный, хорошо сложенный, с пламенным взглядом, круглой головой и бритым лицом, жгучий брюнет с крупным, хищным носом, раздувающимися ноздрями и тяжелой челюстью, ходил мягкой походкой, расправив плечи. Надменность, заискивающая учтивость и грубость – все это смешалось в его манерах. В общем, мужчина неотразимый. Женские сердца падали к его ногам – наклоняйся и подбирай. Но он не давал себе труда наклоняться. Он ждал, чтобы сердца эти ему поднесли.
Вероятно, именно потому, что Аннета не предложила ему своего сердца, Туллио и остановил на ней свой выбор. Он – первоклассный теннисист – оценил физические качества сильной девушки, а разговаривая с нею, узнал, что она вообще любит спорт; их вкусы сходились – верховой ездой, греблей Аннета увлекалась до страсти, которую она вносила во все свои поступки.
Он крупным своим носом почуял, что избыток энергии переполняет девичье тело, и возжелал им овладеть. Аннета, угадав его намерения, была и пленена и оскорблена. Силы плоти, стесненные годами полузатворнической жизни, пробуждались в пламени чудесного лета, в кругу молодежи, помышлявшей лишь об удовольствиях, в азарте спортивных игр. Последние недели, проведенные с Сильвией, их вольные беседы, какая-то безграничная нежность, переполнявшая Аннету, – все это повергало в смятение и тело ее и душу, которые она сама так плохо, так мало знала. Ненадежно был защищен ее дом от налета страстей. Аннета впервые ощутила, что такое острота чувственного влечения. Стыд, возмущение охватили ее, будто она получила пощечину. Но влечение не стало от этого меньше. Надо было бежать, она же гордо шла вперед с холодным видом и трепещущим сердцем. А он прикрывал свое вожделение безукоризненной почтительностью, стал еще обаятельнее и увлекся еще сильнее, когда увидел, что она поняла его, что она противится ему. И вот начался другой матч, поиному азартный! Они бросили друг другу дерзкий вызов, они вступили в ожесточенное единоборство, хотя никто этого не замечал. Когда он и учтиво и властно склонялся перед нею и целовал ей руку, когда она улыбалась ему надменно и обольстительно, – она читала в его глазах:
