Мартин Нексе - Дитте - дитя человеческое
— Послушайте, дружок… подите сюда! — Дитте слышала этот возглас, но не знала, кто это сказал. Неужели она сама!
Какой-то человек круто обернулся, хотел что-то сказать, но осекся. Это был Ванг.
— Вот где мне довелось тебя встретить! — сказал он, глядя на нее с особенным выражением.
Кровь бросилась Дитте в лицо.
— Да. А мне — тебя! — ответила она, гневно сверкая глазами.
— Я не хотел тебя обидеть, — сказал он, протягивая ей руку. — Я только не мог сразу помириться с тем, что это ты.
— Конечно, я, а кто же? — спросила Дитте вызывающе. — Или ты думал: жена твоя? — Она презрительно расхохоталась.
Ванг не ответил. Она почувствовала, что попала в цель. Но поделом ему, если он мог поверить, что она способна на это.
— Да, в былое время ты путал нас! — продолжала она. — А теперь, может, тебе домашний стол наскучил, что ходишь тут да разнюхиваешь?
Она хорошо понимала, что он попал сюда случайно; даже по его походке видно было, что он шел по делу. Но она притворилась, что верит этому — из чувства мести, желая восторжествовать над ним. Злоба, ненависть, отчаяние так и клокотали в ней. Пусть, пусть думает о ней самое худшее, — именно он. Ей доставляло какое-то жестокое наслаждение быть грубой, нахальной и циничной.
— Ну, дружок! Пойдем со мной! — крикнула она ему прямо в лицо грубым голосом и расхохоталась.
Ванг стоял и молча глядел на Дитте с растерянным видом. Потом протянул руку к ней и взмолился:
— Перестань! Ты ведь только помучить меня хочешь, Дитте… — И он с ласковой настойчивостью глядел ей в глаза.
— Ну, конечно, я хочу помучить тебя, а то что же еще? Но в тебе сразу совесть заговорила, — ты подумал, что это я из-за тебя смешалась с грязью. Признавайся! Нет, это только в романах так бывает. Но неужели все-таки я похожа на пропащую женщину?.. Небось они иначе одеваются. Вы, мужчины, не охотники до лохмотьев. Да и поэты тоже их не любят. По крайней мере не в жизни.
— Перестань же, — повторил он, взяв ее под руку. — Пройдемся вместе немножко. У меня лекция в восемь часов, так что время еще есть.
— Знаю, в «Зале»! Я, кажется, читала в газетах. Ты будешь с кафедры поучать нас, барахтающихся в грязи, как мы должны вести себя, чтобы не совсем пропасть от нищеты. Говорят, твои лекции такие нравоучительные. Неужто тебе в самом деле еще не надоело возиться с нами? — Она сделала ударение на последних словах.
— Дитте, неужели ты действительно считаешь меня лицемером? — спросил он, грустно глядя на нее.
— Не знаю, — уклончиво ответила Дитте, — да и не все ли мне равно? Проповедуй себе, коли это дает тебе что-нибудь. По мне — трубите нам в уши, морочьте нас сколько угодно. Мне решительно все равно.
— Пойдем со мной на лекцию и тогда суди сама, лицемер ли я.
— Нет, мне домой надо, к ребятишкам.
— Ты замужем?
Она презрительно расхохоталась.
— Можно прижить ребятишек и без этого. У меня их целых четверо… и любовник в придачу. Лежит дома и ждет меня с заработком.
— У меня нет денег, — тихо сказал Ванг, — но за лекцию я получу пятнадцать крон. Возьми их. Или я пришлю их тебе, если тебе некогда пойти со мной.
— Спасибо, у меня нет адреса, — ответила Дитте. — Меня можно встретить на улице между восемью и двенадцатью вечера.
Оп протянул ей руку, очевидно, желая отделаться от нее. Она сгорала от гнева и обиды, от стыда и отчаяния; хотелось обругать и его, и себя, и весь мир за то, что он мог так дурно думать о ней.
— Все вы надругались надо мной, все — каждый по-своему. Никто из вас не пожалел меня! — вырвалось у нее почти криком.
— Дитте, неужели и я хотел надругаться над тобой? Неужели ты так думаешь? — спросил Ванг.
— Нет, конечно, не думаю, — резко ответила она. — Нечего тебе ломать руки. Я не строю из себя невинной жертвы. Но зачем ты поднял меня к свету и дал снова упасть в яму? Ты не знаешь, каково там, внизу, тому, кто заглянул хоть одним глазком в другой мир! Но теперь оставь меня в покое, слышишь! Оставь меня!
Голос се стал невнятным; не прощаясь, она повернула и пошла по улице. Отойдя на несколько шагов, Дитте обернулась. Ванг стоял сгорбившись и смотрел ей вслед. Тогда она кинулась бежать.
Когда она отбежала на порядочное расстояние, сердце дало знать о себе так сильно, что пришлось пойти шагом, едва передвигая ноги. Да и чего ради было бежать, — она сама не понимала. Впрочем, она вообще теперь перестала понимать, что-либо. И меньше всего то, что это был тот самый Ванг, которому она отдала свою чистую, юную любовь. И свою невинность… Ну, да! Она ведь была, в сущности, невинна тогда.
Боже мой! Да разве он похож на мужчину? Как он стоял и моргал глазами под тяжестью нечистой совести, этот благородный грешник!.. Точь-в-точь, как тот богослов, которого Дитте в свое время видела в «приюте ангелов»! Должно быть-, тогда Дитте смотрела на Ванга влюбленными глазами его супруги! С ней бы она была не прочь встретиться!..
Всего меньше Дитте понимала теперь самое себя, — как могла она вести себя так! Словно истеричка. Разве удивительно, что он принял ее за продажную женщину? И разве эти женщины хуже других? Во всяком случае, только их труд и оплачивался неплохо.
Сегодня Дитте во всем сомневалась, нигде не видела просвета, куда бы ни обращала взор — везде сплошной мрак. Ведь предложи она хоть жизнь свою в заклад, никто не даст ей пяти крон на фуфайку. А еще проповедуют, что стоит только не поддаваться, не падать духом!..
Смертельно усталая вернулась она домой. Карл лежал и волновался.
— Это все горох с салом наделал. Я прямо опьянел, — сказал он.
Он и в самом деле вел себя, как подвыпивший, — вытащил свою кровать на середину комнаты!
— Ты вставал? — испугалась Дитте.
— Из-за этих проклятых крыс… Они прогрызли дыру в переборке около самого моего изголовья… видишь? И сколько я ни стучал в стену, ничего поделать не мог. Слышишь? Опять! Вот нахальство!
Крысы преспокойно грызли покатую перегородку. Обои так и шевелились. И вдруг что-то выпало из дыры и покатилось по полу. Дитте посветила лампой — монетка в два эре. Упала еще одна и еще… потом они полились дождем.
— Это клад Червонной Бороды! — воскликнула она почти со страхом, глядя, как сыпались монетки.
Карл мигом вскочил с кровати и в одной рубашке, не обращая внимания на холод и болезнь, начал расширять дыру в стене.
— Гляди! — крикнул он, вытаскивая из отверстия сигарный ящик. — Гляди!..
Ящик был полон позеленевших медных монет по два эре.
Дитте уставилась на деньги. Губы у нее тряслись.
— Хватит тебе на фуфайку, — с трудом проговорила она, силясь улыбнуться, но не выдержала и разрыдалась. Она как-то разом ослабела, страшное напряжение дало себя знать полным упадком сил.
— О чем же тут плакать? — сказал Карл, поддерживая ее. он ведь не знал, что пришлось ей пережить из-за несчастной фуфайки.
Она тихо плакала, припав головой к его груди, — вся ее гордость, все упорство как будто таяли, растворялись в этих слезах. Карл гладил ее по голове, успокаивая, но ничего не говорил. Надо было дать ей выплакаться до конца.
Когда она перестала, он приподнял ее голову и, держа в своих руках это измученное лицо, ставшее от слез трогательно-прекрасным, как осеннее поле в росе, глядел ей в глаза.
— Теперь ты выплакалась на моей груди… теперь ты моя! — серьезно сказал он, но в глубине его глаз словно смеялось что-то. Может быть, это ликовало его сердце. Во всяком случае, Дитте невольно закрыла глаза и прильнула к нему.
XVIII
ДИТТЕ ОТДЫХАЕТ
Хорошо, что Карл поправился, — так как через несколько дней заболела Дитте.
Как-то утром старуха Расмуссен вошла к ней и застала ее в постели.
Дитте попыталась улыбнуться:
— Просто не знаю, что со мной сегодня, но я, право, не в силах встать.
— Так и полежи, моя милая. Не мешает тебе хоть разок отдохнуть хорошенько, — сказала старуха.
Но Дитте лежала и мучилась.
— Просто срам, что я валяюсь без дела, да вот ноги не держат, — оправдывалась она. — Завтра я встану.
На следующий день, однако, вид у нее был еще более изнуренный, и Карл запретил ей вставать.
— Если ты встанешь, я приведу доктора Торпа, — пригрозил он ей. Это подействовало.
Плохо, должно быть, было Дитте, коли она мирилась с тем, что ей приходилось лежать в постели, — что-то в ней надломилось, хотя ни на какую боль она не жаловалась. Вообще-то ведь не в ее натуре было валяться и смотреть, как другие работают.
— Уж не лопнуло ли у нее что-нибудь внутри? — высказала старуха свою догадку Карлу.
Болезнь Карла и напряженная борьба за существование всей семьи — вот что свалило Дитте. Теперь только обнаружилось, как изнурена была она сама. Очевидно, ее заездили основательно, раз она, пролежав два дня и поглядев, как другие работают, предоставила им справляться без нее. Это она-то! Тогда как прежде за все хваталась сама, справляла и свое и чужое дело.
