Жак Шардон - Эпиталама
— Я тут сижу.
— В твои годы я никогда не сидела. У меня всегда было какое-нибудь дело.
— Ну хорошо! Я встану! Ты не хочешь, чтобы я стояла, ты не хочешь, чтобы я сидела.
Берта неслышными шагами направилась в прихожую, не отрывая глаз от двери, как будто видела за ней Альбера.
— Берта! Позови Ортанс!
Берта посмотрела в окно. И увидела Альбера, который садился в машину.
Стены тут же остыли, и воздух вокруг нее заледенел. Привычные слова, паузы, образ старости, знакомые звуки сразу показались ей еще более унылыми.
— Ну, иди же, дочка!
— Ты хочешь, чтобы она пришла! — сказала Берта, уходя потяжелевшей походкой. — Но зачем?
Кончив ужинать, госпожа Дегуи положила руку на стол.
Берта резко встала. Она хотела с кем-нибудь поговорить. Она вошла к себе в комнату, села за свой маленький письменный стол и написала Мари-Луизе.
«Я пишу тебе сегодня уже во второй раз, и ты можешь подумать, что в Париже у меня много свободного времени, чтобы писать подругам. Ты права, времени у меня действительно много, поэтому я часто чувствую себя одинокой. Ты же ведь знаешь, с кем я провожу вечера. Казалось бы, сколько всего можно рассказать матери, но она не умеет слушать. Родители не интересуются по-настоящему своими детьми. Их жизнь прошла. А все остальное ничего, кроме скуки, у них не вызывает. Сегодня вечером по поводу одной моей фразы, сказанной об Эмме, мама заметила: „Такова жизнь“. Эти слова вырвались у нее как-то походя, по привычке, и показались мне пустой банальностью. Настоящая жизнь слишком далека от нее. Если ее что-то и интересует, так это мелкие сиюминутные заботы, вытеснившие все былые чувства и воспоминания. Я тоже живу настоящим, но оно у меня содержательно и осмысленно. Я ближе к реальности, чем она, — при всей моей молодости, я лучше понимаю жизнь, чем те, кто разглагольствует о своем жизненном опыте…»
Не зная, как закончить эту фразу, она перечитала письмо.
* * *Берта ходила по коридору. Она остановилась и прислушалась: из комнаты доносился голос госпожи Дегуи.
Берта вернулась в гостиную, потом снова прошла мимо комнаты матери.
«Они все разговаривают, — подумала она. — Значит, я не вызываю у них никакой тревоги? Мама может совершенно спокойно беседовать. И не знает, что со мной происходит нечто серьезное, не видит, что я грустна, беспокойна, молчалива».
Берта резко толкнула дверь комнаты, словно собиралась крикнуть, позвать на помощь, прервать эту беседу ни о чем. Однако она лишь посмотрела на Ортанс, которая отступила к кровати.
— Что с тобой? — спросила мадам Дегуи, увидев надутое лицо Берты.
— Ничего.
Она потрогала подсвечник на камине и сказала:
— Погода ужасная.
Берта вышла из комнаты, прошла в гостиную и машинально подошла к окну. Было пять часов.
— Каждый день дождь! — сказала она вслух самой себе.
И тут заметила Альбера.
Еще никогда он не приходил так рано. «Может, ему надо сказать мне что-нибудь важное? — подумала Берта. — Почему бы мне не выйти? Ведь в Нуазике я считала обычным делом разговаривать с ним!»
Мысль, которая раньше представлялась ей совершенно недопустимой, внезапно показалась абсолютно естественной. Неслышными шагами она побежала за своей шляпкой, бесшумно открыла входную дверь и тихонько прикрыла ее за собой, не захлопывая.
Когда Берта подошла, Альбер смотрел в сторону окна. Он вышел из-под фонаря и скользнул к ней под зонтик.
— Давайте отойдем к стене, в этот вот темный угол. Наконец-то вы пришли! Ну и дождь! — сказал он, дотрагиваясь до мокрой руки Берты.
— Я не могу здесь оставаться, — сказала она.
Струящиеся потоки воды превращали все вокруг них в безлюдное пространство. Прижавшись к Альберу, укрывшись от всего мира в его объятиях, Берта вдруг ощутила его поцелуй, торопливый и нежный, и убежала.
Вернувшись домой, она размышляла: «Завтра я с ним поговорю. Не надо ему больше сюда приходить. Появляясь в окне, я подарила ему надежду. Теперь я должна откровенно объясниться». И она снова настойчиво повторяла: «Мой долг — поговорить с ним».
В памяти ее то и дело возникал ласковый, мимолетный, напоенный ночным воздухом поцелуй Альбера, но она гнала это воспоминание прочь.
* * *Заметив Берту, Альбер зашел за угол и подождал ее там.
Потом заговорил быстро и тихо:
— Видите, эта улица совершенно пустынна. Мы могли бы здесь встречаться. О! Я уже все продумал! У меня было на это время. Я был уверен, что вы когда-нибудь пожалеете несчастного.
— Через минуту мама может вернуться.
— Конечно, мы неосторожны… Послушайте, — сказал он, беря ее под руку, в то время как они проходили вдоль изгороди. — Мне надо к вам снова привыкнуть. В этих мехах я вас не узнаю.
Берта чувствовала, как в его волнении тонут все приготовленные ею фразы, которые она заучивала весь вечер.
— Может, вам неудобно выходить в это время? Но днем я обычно занят. Я мог бы выкроить какое-то время после обеда, если бы был уверен, что увижу вас. Нужно бы договориться о времени встреч. У вас есть подружка, живущая в этом квартале, где-нибудь поблизости отсюда? Естественно, я не имею в виду Одетту. Может быть, какая-нибудь школьная подруга. Я не знаю, как вам удобнее. Подумайте и скажите мне. Вы ничего не говорите. Вы ходите одна на занятия? У вас ведь есть занятия в городе? Вы вообще хоть куда-нибудь ходите?
— Нет, это невозможно.
Он настаивал, предлагая различные планы и варианты.
— Это невозможно, — повторяла Берта.
— Я вас не понимаю, — сказал он, отпуская ее руку. — Я ждал вас три месяца; наконец вы приходите и тут же снова хотите исчезнуть; все это для вас ничего не значит.
Берта удивилась его тону, неожиданно холодному, безразличному, даже немного резкому. Она испугалась, что огорчила его.
— Я увижу вас в Нуазике.
— Я не поеду в Нуазик, если вы будете такой, как сейчас, переменчивой и нерешительной. Я оказываюсь в дурацкой ситуации. Если вы не хотите, мы больше не будем встречаться. В Нуазик я не вернусь. Мой отец поедет туда один. А я поеду в Пиренеи.
— Но ведь мы же можем встречаться в Нуазике…
— Как вы это себе представляете?
— Будем встречаться, как раньше.
— На теннисной скамейке? Между Мари-Луизой и Лораном? Нет. Я больше не пойду к Дюкроке.
— Ну а что вы хотите?
— Послушайте, — сказал он уже более мягким тоном, снова беря ее под руку. — Вы ведь в Нуазике совершенно свободны. После обеда муж вашей сестры уходит. А остальные спят. За вашим садом есть тропинка, которая ведет к дороге на Сент-Илер…
V
Госпожа Дегуи села в кресло, прислонила голову к спинке и сказала зятю:
— Мне жалко вас, Эдуар! Идти на улицу после обеда в такую жару.
— А! Дела! — сказал Шаппюи, который, зажав соломенную шляпу под мышкой, наклеивал марку на конверт.
Госпожа Дегуи повернулась к дочери:
— Я надеюсь, ты закрыла ставни в своей комнате?
— Да, — ответила Берта, не поднимая глаз.
У нее на коленях лежала книга, и она казалась полностью погруженной в чтение. Матовый белый свет, просачивавшийся снаружи, подчеркивал сумрак и прохладу гостиной.
Госпожа Дегуи прикрыла зевок газетой. Она встала, словно ей нужно было что-то сделать по дому, прошла через столовую, потом поднялась в свою комнату и тихо закрыла за собой дверь.
В гостиную вошла Эмма. Она положила свое вышивание в корзинку, взяла платье маленького Луи, над которым корпела все утро, и сказала Берте, по-прежнему сидевшей, устремив глаза в книгу:
— Ты там не шуми наверху. Дети спят. Я оставила дверь открытой, чтобы к нам шло побольше воздуха.
И поднялась к себе в комнату. Ее шаги донеслись сверху, и в доме воцарилась тишина.
Берта отложила книгу, выждала еще немного, потом, чуть слышно ступая по плиткам прихожей легкими матерчатыми туфлями, прошла в очень темную бильярдную. Поглядывая в зеркало, она надела украшенную маргаритками шляпку, расправила концы немного помятого пояса, подошла к лестнице и прислушалась. Все спали. Из подвального помещения слышались гасконский говорок Викторины и позвякиванье переставляемой посуды.
Она вышла через садовую калитку. После полумрака комнат лазурный блеск дня ослепил ее. Она прикрыла глаза, ослепленная белизной дороги, чувствуя на щеках прикосновение раскаленного воздуха. Между кустами она прошла к Сент-Илерской дороге, пересекла засохший ручей и пошла дальше по открытой тропинке, где в этот знойный день, кроме нее, никого не было видно.
Она поднялась на затененный несколькими соснами пригорок, села возле высокого куста дрока и, вытирая платком влажные руки, раскрыла принесенную с собой книгу.
Иногда она окидывала взглядом дорогу, смотрела на поля и деревья, неподвижно раскинувшиеся в сверкающем мареве, на маленький с ослепительно белыми стенами домик посреди сада, полного листвы и крупных желтых цветов. Около дома работала какая-то женщина. Берта знала, что женщина видит ее, но не узнает, и этот уголок деревни, куда она никогда раньше не заходила, казался ей некой далекой страной.
