Эрих Ремарк - Жизнь взаймы
Началась демонстрация моделей. Сидя в зале, Лилиан наблюдала за другими женщинами. Многие из них были стары и слишком сильно накрашены; некоторые тараторили без умолку, как злые попугаи; были, правда, и красивые женщины, уверенные в своей красоте. Среди публики попадались американки, такие чванливые, что это нагоняло скуку; в толпе виднелись и мужчины.
Лилиан выбрала четыре костюма. Когда она примеряла их, продавщица была к ней особенно внимательна.
— Вы удачно выбрали, — сказала она. — Кажется, будто эти вещи шились специально для вас. Это бывает редко. Большинство женщин покупают наряды, которые им нравятся; вы же покупаете то, что вам идет. В этом широком труакаре вы выглядите чудесно.
Лилиан посмотрела на себя в зеркало. Лицо ее казалось в Париже более загорелым, чем в горах; плечи тоже загорели. Новые платья подчеркивали линии ее фигуры и своеобразие лица. Она стала вдруг очень красивой, более того, ее прозрачные глаза, которые никого не узнавали и смотрели как бы сквозь окружающие предметы, придавали ей особое грустное очарование и какую-то отрешенность от всего, трогающую сердце. Она слышала разговоры женщин в соседних кабинках, видела, как, выходя, они рассматривали ее, эти неутомимые воительницы за права своего пола, но Лилиан знала, что у нее с ними мало общего. Платья не были для нее оружием в борьбе за мужчину. Ее целью была жизнь и она сама.
На четвертый день на примерку пришла старшая продавщица. Через неделю явился сам Баленсиага. Они поняли, что эта покупательница сможет носить их модели с особым шиком. Лилиан мало говорила, зато терпеливо стояла перед зеркалом; едва уловимый испанский колорит вещей, которые она выбрала, придавал ее юному облику что-то трагичное, что, впрочем, было не слишком нарочитым. Когда она надевала черные или ярко-красные, как мексиканские шали, платья, или же короткие, как у матадоров, курточки, или необъятно широкие пальто, в которых тело казалось невесомым, так что все внимание концентрировалось только на лице, в ней особенно отчетливо проступала та меланхолия, которая была ей свойственна.
— Вы прекрасно выбрали, — сказала старшая продавщица. — Эти вещи никогда не выйдут из моды; вы сможете носить их много лет.
«Много лет», — подумала Лилиан и сказала, улыбаясь:
— Мне они нужны только на этот год…
Продавщица показала ей что-то серебристое, похожее на рыбью чешую.
— Совершенно новый фасон. Хотите примерить?
Лилиан покачала головой.
— Хватит. У меня больше нет денег.
— Примерьте все-таки. Мне кажется, вы возьмете платье. И цена вам подойдет.
Лилиан примерила это сверкающее нечто, эту серебряную чешую. Она выглядела в ней так, словно только что вышла из морских волн. Платье оказалось до смешного дешевым.
— Наша фирма хочет, чтобы его носили именно вы, — сказала старшая продавщица.
Две недели Лилиан Дюнкерк была словно в чаду. Она чувствовала себя среди платьев и туфель как пьяница в винном погребе. Теперь она отправила счета дяде Гастону. Ведь дядя Гастон не дал ей ничего сверх той суммы, которую посылал ежемесячно. Он отговаривался тем, что ликвидация ценных бумаг отнимает слишком много времени.
Взволнованный Гастон явился на следующий же день. Он метался по комнате, обвинял Лилиан в безответственности и вдруг потребовал, чтобы она переселилась к нему.
— Чтобы ты мог контролировать меня?
— Нет, чтобы ты экономила деньги. Грешно тратить столько на платья. Можно подумать, что они из золота.
— Они и впрямь из золота, только ты этого не замечаешь.
— Продать хорошие акции, дающие проценты, ради каких-то тряпок… — причитал Гастон. — Над тобой надо учредить опеку!
— Попробуй. Любой судья во Франции поймет меня и решит, что под опеку надо взять тебя. Если ты не вернешь мне в ближайшее время деньги, я куплю в два раза больше платьев и пошлю тебе счета.
— В два раза больше тряпок? Ты с ума…
— Нет, дядя Гастон, не я, а ты сошел с ума. Ведь это ты во всем себе отказываешь ради того, чтобы десяток твоих наследников, которых ты ненавидишь, не отказывали себе ни в чем. Ну, довольно об этом! Оставайся обедать. Здесь превосходный ресторан. В твою честь я надену одно из моих новых платьев.
— Исключено! Выбросить деньги еще на…
— Я тебя приглашаю. Во время обеда можешь продолжать читать мне нотации. А сейчас я голодна, как лыжник, тренировавшийся шесть часов подряд. Пожалуй, после примерок есть хочется еще больше, чем после тренировок. Подожди меня внизу. Я буду готова через пять минут.
Лилиан спустилась вниз только через час. Гастон, бледный от бешенства, сидел за маленьким столиком, на котором стоял горшок с каким-то растением и лежало несколько журналов. Лилиан почувствовала большое удовлетворение оттого, что он ее не сразу узнал.
— Это я, дядя Гастон, — сказала она.
Гастон кашлянул.
— Я что-то плохо вижу, — сердито пробормотал он. — Когда я тебя видел в последний раз?
— Две недели назад.
— Да я не о том. До этого.
— Пять лет назад… Тогда я была полуголодной и совершенно растерянной.
— А теперь? — спросил Гастон.
— Теперь я тоже голодна, но полна решимости.
Гастон вынул из кармана пенсне.
— Для кого ты купила эти платья?
— Для себя самой.
— У тебя нет…
— Единственные мужчины, которые там, в горах, годились в женихи, — это инструкторы лыжного спорта. Они выглядят неплохо только в лыжных костюмах, а вообще напоминают деревенских увальней, вырядившихся по-праздничному.
— Значит, ты совершенно одинока?
— Да, но не так, как ты, — ответила она, идя впереди него в ресторан.
— Что ты будешь есть? — спросил Гастон. — Разумеется, я тебя приглашаю. Сам я не голоден. Что тебе заказать? Наверное, тебе еще нужна легкая диетическая еда? Закажем омлет, фруктовый салат, бутылочку виши…
— Для начала, — ответила Лилиан, — закажи мне морских ежей. Причем штук двенадцать.
Гастон невольно посмотрел на цену.
— Морские ежи вредны для здоровья.
— Только для скряг. У них от ежей начинается удушье, дядя Гастон. Потом филе.
— По-моему, это слишком острая еда. Может быть, лучше отварную курицу или овсяную кашу? Вы ведь ели ее в санатории?
— Да, дядя Гастон. Я съела столько овсяной каши и отварных кур, что мне хватит на всю жизнь, и при этом еще любовалась красивыми видами. Довольно. Закажи к мясу бутылку шато лафита. Хотя, может быть, ты его не пьешь?
— Не могу себе позволить. Я ведь теперь очень беден, дорогая Лилиан.
— Знаю. Именно поэтому обедать с тобой — целая драма.
— Что? Почему?
— В каждом глотке вина — капля твоей крови из самого сердца.
— Фу, дьявол! — заговорил вдруг Гастон вполне нормальным голосом. — Что за образ! Да еще когда пьешь такое вино! Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Можно, я попробую морских ежей?
Лилиан передала ему свою тарелку. Гастон поспешно съел штуки три. Он все еще старался сэкономить на еде, но вино пил вполне исправно. Раз уж он заплатил за него, ему хотелось получить удовольствие.
— Дитя, — сказал он, когда бутылка была пуста. — Как быстро идет время! Я еще помню тебя, когда ты…
Лилиан почувствовала, как ее на мгновение пронизала острая боль.
— Об этом я не хочу ничего слышать, дядя Гастон. Объясни мне только одно: почему меня назвали Лилиан? Я ненавижу это имя.
— Так пожелал твой отец.
— Но почему?
— Хочешь рюмочку ликера к кофе? А коньяку? И шартреза тоже нет? Я так и думал! — Гастон явно растаял. — Хорошо, значит, два бокала шампанского. Да, так твой отец…
— Что?
Марабу подмигнул одним глазом.
— До войны несколько месяцев он прожил в Нью-Йорке. Один. А потом настоял, чтобы тебя назвали Лилиан. Твоей матери было безразлично. Позднее я слышал, что в Нью-Йорке у него была… ну, скажем, одна очень романтичная история с женщиной, которую звали Лилиан. Прости меня, но ведь ты сама спросила.
— Слава богу! — сказала Лилиан. — А я-то думала, что моя мать вычитала это имя из книг. Она много читала.
Гастон кивнул своей птичьей головкой.
— Да, это верно. Зато твой отец совсем не читал. А ты, Лили? Ты хочешь… — он огляделся вокруг, — жить теперь так?.. Ты не считаешь это ошибкой?
— Я как раз хотела спросить тебя о том же самом. Когда ты выпил вина, в тебе появилось что-то человеческое.
Гастон пригубил рюмку с коньяком.
— Я устрою для тебя небольшой вечер.
— Ты уже как-то грозил мне этим.
— Ты придешь?
— Только не на чашку чая.
— Нет, на обед. У меня сохранилось еще несколько бутылок вина, всего несколько, но такого, что оно вполне может потягаться с вином, которое мы пьем здесь.
— Хорошо. Я приду, — сказала Лилиан.
— Ты теперь красивая девушка, Лили. Только резка! Резка! Твой отец не был таким.
