Эрих Ремарк - Триумфальная арка
— А потом?
— А потом еще одну рюмку.
— Пробовала. Не помогает. Хмель не приносит облегчения, когда ты одна.
— Надо только достаточно опьянеть. Тогда дело пойдет на лад.
Равик присел на узкий шаткий шезлонг, стоявший у стены под прямым углом к кровати. Раньше он его не замечал.
— Здесь был шезлонг, когда вы въезжали? — спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
— Его поставили специально для меня. Я не хотела спать на кровати. Мне это казалось бессмысленным: кровать, раздеваться и все такое. Зачем? Утром и днем я еще кое-как держалась. А вот ночью…
— Вам необходимо чем-то заняться. — Равик закурил сигарету. — Жаль, что мы не застали Морозова. Не знал, что сегодня он свободен. Сходите к нему завтра вечером. К девяти. Он что-нибудь для вас подыщет. В крайнем случае, работу на кухне. Тогда будете заняты по ночам. Ведь вы этого хотите?
— Да.
Жоан остановилась. Она выпила рюмку и села на кровать.
— Каждую ночь я ходила по улицам. Пока ходишь, все вроде бы легче. Но когда сидишь и потолок падает тебе на голову…
— С вами ничего не случилось во время этих прогулок? Вас ни разу не обокрали?
— Нет. Вероятно, по мне видно, что много у меня не украдешь. — Она протянула Равику пустую рюмку. — Ну, а остальное? Довольно часто мне очень хотелось, чтобы кто-то хотя бы заговорил со мной! Лишь бы не чувствовать себя пустым местом, шагающим автоматом! Лишь бы на тебя взглянули чьи-то глаза — глаза, а не камни! Лишь бы не метаться по городу, как отверженная, словно ты попала на чужую планету! — Она отбросила назад волосы и взяла у Равика полную рюмку. — Не знаю, почему я говорю об этом. Мне этого вовсе не хочется. Может быть, оттого, что последние дни я была немой. Может быть, оттого, что сегодня в первый раз… — она запнулась. — Не слушайте меня…
— Я пью, — ответил Равик. — Говорите все, что хотите. Сейчас ночь. Никто вас не слышит. Я слушаю самого себя. Утром все позабудется.
Он откинулся на спинку шезлонга. Где-то шумел водопровод. Изредка пощелкивало в батарее отопления. В окно мягкими пальцами стучался дождь.
— Когда возвращаешься и гасишь свет… и темнота оглушает тебя, словно маска с хлороформом… Тогда снова включаешь свет и смотришь, смотришь в одну точку…
Я уже, конечно, пьян, подумал Равик. Сегодня почему-то раньше обычного. В чем дело? Полумрак? Или и то и другое? Но это уже не прежняя женщина — невзрачная и поблекшая. Она какая-то другая. Вдруг появились глаза. И лицо. Что-то на меня глядит… Должно быть, тени… Их озаряют сполохи нежного пламени в моей голове… Первые отблески хмеля.
Равик не слушал, что говорила Жоан Маду. Он все это знал и не хотел больше знать. Одиночество — извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда. Вдруг где-то в мглистой дымке зазвучала скрипка. Загородный ресторан на зеленых холмах Будапешта. Удушливый аромат каштанов. Вечер. И, — как юные совы, примостившиеся на плечах, — мечты с глазами, светлеющими в сумерках. Ночь, которая никак не может стать ночью. Час, когда все женщины красивы. Вечер, как огромная бабочка, распластал широкие коричневые крылья…
Он поднял глаза.
— Спасибо, — сказала Жоан.
— За что?
— За то, что вы дали выговориться, не слушая меня. Это было хорошо. Я в этом нуждалась.
Равик кивнул, он заметил, что ее рюмка снова пуста.
— Хорошо, — сказал он. — Я оставлю вам бутылку.
Он встал. Комната. Женщина. Больше ничего. Бледное лицо, в котором уже ничто не светилось.
— Вы хотите идти? — спросила Жоан. Она оглянулась, точно в комнате кто-то прятался.
— Вот адрес Морозова. И его имя, чтобы вы не забыли. Завтра вечером, в девять. — Равик записал все на бланке для рецепта, вырвал листок из блокнота и положил на чемодан.
Жоан встала и взяла плащ и берет. Равик посмотрел на нее.
— Можете меня не провожать.
— Я не собираюсь. Только не хочу оставаться здесь. Не сейчас. Поброжу еще немного.
— Все равно придется вернуться. И опять будет то же самое. Не лучше ли остаться? Ведь самое трудное осталось позади.
— Скоро утро. Когда я вернусь, уже будет утро, и жить станет проще.
Равик подошел к окну. Дождь лил не переставая. В желтом свете фонарей его мокрые серые нити извивались на ветру.
— Вот что, — сказал он. — Выпьем еще по рюмке, и ложитесь спать. Погода не для прогулок.
Он взял бутылку. Неожиданно Жоан вплотную придвинулась к нему.
— Не оставляй меня здесь, — быстро и горячо заговорила она, и он почувствовал ее дыхание. — Не оставляй меня здесь одну… Только не сегодня. Я не знаю, что со мной такое, но только не сегодня! Завтра наберусь мужества, но сегодня не могу… Я измучена, надломлена, разбита и теряю последние силы… Не надо было уводить меня отсюда сегодня, именно сегодня… Теперь я не вынесу одиночества…
Равик осторожно поставил бутылку на стол и высвободил свою руку.
— Дитя, — сказал он. — Рано или поздно все мы должны привыкнуть к этому. — Он посмотрел на шезлонг. — Могу прилечь и здесь. Нет смысла идти куда-то еще. Для сна осталось несколько часов. В девять утра у меня операция. Тут можно спать не хуже, чем дома. Мне не впервые нести ночную вахту. Понимаете меня?
Она кивнула, но не отодвинулась от него.
— В половине восьмого мне надо уйти. Чертовски рано. Еще разбужу вас.
— Не важно. Я встану и приготовлю вам завтрак…
— Ничего вы не будете для меня готовить. Позавтракаю в ближайшем кафе. Как простой скромный рабочий. Кофе с ромом и булочка. Остальное — по приходе в клинику. Хорошо бы попросить Эжени приготовить ванну… Ладно, останемся здесь. Две души, затерявшиеся в ноябре. Спите на кровати. Если хотите, я побуду у старика портье, пока вы уляжетесь.
— Не надо, — сказала Жоан.
— Я не сбегу. К тому же нам нужно еще кое-что — подушки, одеяло и прочее.
— Я могу позвонить.
— И я могу. — Равик потянулся к звонку. — Лучше, если это сделает мужчина.
Портье не заставил себя долго ждать. В руке у него была бутылка коньяку.
— Вы переоцениваете наши возможности, — сказал Равик. — Премного благодарен. Но мы — люди послевоенного поколения. Принесите одеяло, подушку и пару простынь. Я вынужден заночевать здесь. На улице слишком холодно, и дождю конца не видно. А я только позавчера встал с постели после крупозного воспаления легких. Можете все это сделать?
— Разумеется, мсье. Я и сам хотел это предложить.
— Хорошо. — Равик закурил сигарету. — Я выйду в коридор. Произведу смотр обуви перед дверями. Мой любимый вид спорта. Не сбегу, — сказал он, уловив взгляд Жоан. — Я не Иосиф Прекрасный. Не брошу свое пальто на произвол судьбы.
Портье появился в коридоре с постельным бельем. Увидев Равика, он остановился. Его лицо просияло.
— Такое не часто встретишь, — сказал он.
— И со мною это не часто случается. Только в дни рождения и на Рождество. Давайте вещи. Отнесу их сам. А это что?
— Грелка. Ведь у вас было воспаление легких.
— Чудесно. Но я согреваю свои легкие коньяком. — Равик достал из кармана несколько кредиток.
— Мсье, у вас, конечно, нет пижамы. Могу одолжить.
— Спасибо, дорогой. — Равик посмотрел на старика. — Только она наверняка будет мне мала.
— Что вы, как раз впору придется. Совершенно новая. Скажу по секрету — получил в подарок от одного американца. А он — от одной дамы. Я таких вещей не ношу. Только ночные рубашки. А пижама совершенно новая, мсье.
— Ладно. Тащите. Посмотрим.
Равик ждал в коридоре. Перед дверями стояли три пары обуви. Пара закрытых ботинок с растяжным резиновым верхом. Из-за двери доносился могучий храп. У другой двери были выставлены коричневые мужские туфли и дамские лакированные полусапожки на высоких каблуках и с пуговками.
Они казались странно одинокими и покинутыми, хоть и стояли рядом.
Портье принес пижаму. Это была не пижама, а мечта. Синий искусственный шелк в золотых звездах. С минуту Равик, совершенно онемев, смотрел на нее. Он хорошо понимал американца.
— Роскошная вещь, правда? — с гордостью спросил портье.
Пижама в самом деле была новой и даже упакована в фирменную картонку «Магазэн дю Лувр», где ее купили.
— Жаль, — сказал Равик. — Хотелось бы мне увидеть даму, которая выбрала ее.
— На одну ночь пижама ваша, мсье. Вам вовсе не обязательно ее покупать.
— Сколько за прокат?
— Сколько дадите.
Равик сунул руку в карман.
— Ну что вы, мсье, слишком много, — сказал портье.
— Вы не француз?
— Француз. Из Сан-Назера.
— Значит, общение с американцами испортило вас. А кроме того, за такую пижаму сколько ни дай — все мало.
— Рад, что она вам понравилась; Спокойной ночи, мсье. Завтра спрошу ее у дамы.
