Михаил Салтыков-Щедрин - Том 11. Благонамеренные речи
«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений. Сфера их объемлет здесь и исключительно быстрые процессы капитализации пореформенной России, и судьбы помещичьего хозяйства после реформы 19 февраля 1861 года, и состояние народных нравов, и повседневный, обывательский провинциальный быт. Как справедливо отмечает Е. Покусаев, по своему замыслу «Благонамеренные речи» — одно из синтетических произведений Салтыкова-Щедрина[478]. От очерка к очерку «исследовал» Салтыков современный ему срез повседневной, по преимуществу провинциальной жизни на переломе 70-х годов. «Исследовательская» задача определила и специфические средства художественной изобразительности: «Благонамеренные речи» почти свободны от гиперболизации, сатирической фантасмагоричности, элементов гротеска, столь типичных для творческого метода сатирика.
В журнальной публикации этот цикл мог восприниматься недостаточно внимательным читателем как более или менее последовательное обозрение внутренней жизни страны, напоминающее хронику «Наша общественная жизнь». Такого — чисто тематического — восприятия «Благонамеренных речей» писателю было явно недостаточно. Для него была крайне важна идейная «сверхзадача», которую он преследовал в этом цикле, цельность сквозной философской мысли. Изменяя структуру цикла при подготовке его к отдельному изданию[479], Салтыков и стремился добиться необходимой ему цельности и стройности произведения, как в отношении идейного. замысла, так и в развитии мысли, в архитектонике воплощения своего замысла. В связи с отдельным изданием «Благонамеренных речей» он писал 1 ноября 1876 года П. В. Анненкову, что «взятые в совокупности, они имеют несколько другой смысл, нежели читанные урывками в журнале».
Следует отметить, что критика 70-х годов не смогла достаточно глубоко осмыслить «Благонамеренные речи». Более того, некоторые очерки цикла вызвали открытое раздражение и неприязнь либеральной печати. «К чему же, спрашивается, выводить на свет божий такие головные типы?» — спрашивал по поводу очерка «Еще переписка» рецензент газеты «Новости»[480]. «Тон очерка, — вторил ему другой, — не совсем гармонирует с формою переписки, и потому из-за корреспондирующих между собою героев слишком просвечивает сам автор»[481]. Это избитые типы, писал третий рецензент, «и — главное — такие, на которых и не стоит останавливаться серьезному сатирику»[482].
«Благонамеренные речи» были неодобрительно встречены и одним из виднейших демократических публицистов и критиков той поры Н. В. Шелгуновым, который лишь к концу жизни пересмотрел свое отношение к Салтыкову. А пока он опубликовал в журнале «Дело» (№ 10 за 1876 год) под псевдонимом Н. Языков статью «Горький смех — не легкий смех», где, в духе известного выступления Писарева («Цветы невинного юмора», 1864), заявляет, будто от сатиры Салтыкова «веет холодным барством», будто ей «недостает ясной мысли, стройного и последовательного миросозерцания».
И все-таки правда российской действительности, заключенная в «Благонамеренных речах», была столь неопровержима, что ее не могли не признавать фактически публицисты и критики, отнюдь не дружественные Салтыкову. Даже Буренин, назвавший очерк «Опять в дороге» «бойкой юмористической картинкой», делал из очерка выводы, опровергающие эту поверхностную оценку: «Кулаки и маклаки <…> оказались неизбежно руководителями общественного движения и принялись направлять современный прогресс по пути, выгодному для них. А этот путь <…> есть путь полного нравственного и социального банкротства в будущем…»[483]
Наиболее глубокую оценку «Благонамеренным речам», из современников Салтыкова, дал его сподвижник по «Отеч. запискам» Н. К. Михайловский. Отвечая оппонентам Салтыкова, не понявшим его очерка «По части женского вопроса», Михайловский в дискуссии по этому частному поводу вскрыл общую и главную идею всего произведения. «…Вы все, — писал он, — творящие облавы и травли и ратующие за семью и нравственность, — где ваша семья, где ваша нравственность? Автор «Благонамеренных речей» говорит вам, что ничего этого у вас нет. Он говорит вам больше: он говорит, что вы сами знаете, что и «без того все стоит еле живо», что и «собственность-то, семейство-то, основы-то наши <…> фью-ю!»[484]
Истинный, опасный для самодержавно-крепостнического государства смысл «Благонамеренных речей» понимала и царская цензура. Входивший в цикл очерк «Тяжелый год», напечатанный в майской книжке «Отеч. записок» за 1874 год, послужил одной из причин такой крайней цензурной меры, как уничтожение этого номера по постановлению Комитета министров.
1«Благонамеренные речи» посвящены, если иметь в виду их конечную задачу, — «тайному тайных» и «святая святых» современного Салтыкову общества, его «краеугольным камням». Речь идет об основополагающих социальных понятиях («институтах»), выработанных исторически человечеством.
«Сохранили ли эти понятия тот строгий смысл, ту святость, которые придавало им человечество в то время, когда они слагались; если не сохранили, то представляется ли возможность возвратить им утраченное?» — задавал вопрос Салтыков в статье «Современные призраки», написанной еще в 1863 году.
Статья эта, как и ряд других произведений, свидетельствует, что круг идей, воплощенных в «Благонамеренных речах», волновал Салтыкова давно. Волновал он писателя и позже. Подтверждение тому — известное письмо его к Е. И. Утину от 2 января 1881 года. Оно написано по поводу трактовки последним «Круглого года» и отношения Салтыкова к «идеалам», но имеет непосредственное отношение и к «Благонамеренным речам», является своего рода авторским комментарием к ним. «…Мне кажется, — писал Салтыков Утину, — что Вы не совсем удачно выбрали «Круглый год», и потому вопрос об «идеалах» не выяснился. Мне кажется, что писатель, имеющий в виду не одни интересы минуты, не обязывается выставлять иных идеалов, кроме тех, которые исстари волнуют человечество. А именно: свобода, равноправность и справедливость <…> Ведь семья, собственность, государство — тоже были в свое время идеалами, однако ж они, видимо, исчерпываются. Устраиваться в этих подробностях, отстаивать одни и разрушать другие — дело публицистов. Читая роман Чернышевского «Что делать?», я пришел к заключению, что ошибка его заключалась именно в том, что он чересчур задался практическими идеалами. Кто знает, будет ли оно так! И можно ли назвать указываемые в романе формы жизни окончательными? Ведь и Фурье был великий мыслитель, а вся прикладная часть его теории оказывается более или менее несостоятельною, и остаются только неумирающие общие положения. Это дало мне повод задаться более скромною миссией, а именно: спасти идеал свободного исследования как неотъемлемого права всякого человека и обратиться к тем современным «основам», во имя которых эта свобода исследования попирается. По мере сил моих и в размерах цензурного произвола это и сделано мною в «Благонамеренных речах».
Несколькими строками ниже Салтыков уточнил, что он понимает под этими современными «основами» российской действительности. В «Благонамеренных речах», по словам сатирика, он «обратился к семье, к собственности, к государству <к тому, что «тоже было в свое время идеалами»> и дал понять, что в наличности ничего этого уже нет. Что, стало быть, принципы, во имя которых стесняется свобода, уже не суть принципы даже для тех, которые ими пользуются». Идея, нашедшая свое выражение в той «скромной миссии», которую взял на себя автор «Благонамеренных речей», являлась коренной, глубинной мировоззренческой идеей Салтыкова и была, как сказано, первоначально высказана им в «Современных призраках», а также в произведениях тех лет, к ним примыкающих, и прежде всего в начатом, но незавершенном цикле «Как кому угодно»[485].
«Благонамеренные речи» близки к этому не реализованному Салтыковым замыслу начала 60-х годов не только идейно, но и формально: очерк «Семейное счастье», центральный в цикле «Как кому угодно», писатель включил впоследствии в отдельное издание «Благонамеренных речей», не перепечатывая никогда цикл «Как кому угодно» целиком. Комплекс же идей, намеченных в «Современных призраках» и в незавершенном цикле «Как кому угодно», получил свое полное и всестороннее развитие в «Благонамеренных речах»[486].
Суть этого комплекса заключалась в том, что владычество призраков означало для Салтыкова безыдеальность общества и непременно предполагало, на его взгляд, «бо́льшую или ме́ньшую степень общественного растления»[487]. Это — трагедия для общества, с особой резкостью обнаруживающая себя «в те эпохи, в которые старые идеалы сваливаются с своих пьедесталов, а новые не нарождаются»[488]. В такие эпохи никто ни во что не верит, а между тем общество продолжает жить, и живет в силу тех самых принципов, которым оно не верит, продолжает поклоняться старым идолам.
