Шарлотта Бронте - Шерли
— Возможно, вы и получите все это от вашей сиротки, не имеющей ни денег, ни друзей.
— О, если бы нашлась такая девушка, о которой я мечтаю! Я бы сначала приручил ее, а затем воспитал, сначала укротил, а затем приласкал. Извлечь это обездоленное гордое создание из бедности, приобрести над нею власть, а потом потворствовать ее причудам и капризам, которых раньше никогда не замечал и не поощрял, видеть ее то бунтующей, то покорной, меняющейся десять раз на дню, и наконец после долгих стараний, может быть, исправить ее характер и увидеть ее примерной и терпеливой матерью дюжины ребятишек, лишь изредка отпускающей маленькому Луи добродушный подзатыльник в виде процентов за ту огромную сумму, которую она должна его отцу… О, моя сиротка не скупилась бы на поцелуи! — продолжал я. — Вечером она встречала бы меня у самого порога и бросалась в мои объятия. Наш очаг пылал бы ярким, согревающим душу пламенем. Благослови Боже эти сладкие мечты! Я должен ее найти.
Огонь сверкнул в глазах Шерли, рот ее раскрылся, но она ничего не сказала и упрямо отвернулась.
— Скажите же, скажите мне, мисс Килдар, где она?
Снова вместо ответа жест, полный высокомерия и страстного нетерпения.
— Я должен знать! Вы можете и должны мне сказать.
— Никогда.
Она встала и хотела уйти. Мог ли я и теперь отпустить ее? Нет, я зашел слишком далеко, чтобы не довести дело до конца, и был слишком близок к цели, чтобы отступать. Нужно было рассеять наконец сомнения, преодолеть нерешительность и выяснить все! Она должна принять решение и сказать мне о нем. Тогда и я смогу решить, как быть дальше.
— Еще минуту, — сказал я, взявшись за ручку двери. — Мы проговорили все утро, но последнего слова вы так и не сказали. Скажите сейчас!
— Дайте мне пройти.
— Нет, я охраняю дверь и скорее умру, чем отпущу вас, пока вы не скажете то, чего я жду.
— Вы смеете требовать?.. Что я должна вам сказать?
— То, чего я жду с нетерпением, в смертной тоске, то, что я должен услышать и услышу, то, чего вы не смеете от меня скрывать!
— Мистер Мур, я не понимаю, чего вы хотите; вы просто вне себя.
Видимо, я совершенно потерял самообладание и напугал ее. Сообразив это, я даже обрадовался: чтобы победить Шерли, ее необходимо было припугнуть.
— Вы хорошо знаете, чего я хочу. Впервые я стал с вами самим собой: перед вами сейчас не учитель, а человек, и не просто человек, а джентльмен!
Шерли вздрогнула. Она положила свою руку на мою, как будто хотела оторвать ее от ручки двери, но это нежное прикосновение ни к чему не привело, с тем же успехом она могла пытаться оторвать металл, припаянный к металлу. Видя свое бессилие, она задрожала и отступила.
Не знаю, что случилось со мной, но ее волнение перевернуло мне всю душу. Я забыл об ее поместье и ее деньгах, я больше не считал их препятствием, не думал о них и ни о чем не заботился, эти пустяки уже не могли меня остановить. Я видел только Шерли, юную и прекрасную, ее грацию, ее достоинство, ее девическую скромность.
— Дитя мое! — проговорил я.
— Учитель мой, — тихо прозвучало в ответ.
— Мне нужно вам кое-что сказать.
Она ждала, склонив голову, и локоны закрывали ее лицо.
— Я должен вам сказать, что за четыре года вы овладели сердцем вашего наставника, и теперь оно ваше. Я должен вам признаться, что вы околдовали меня наперекор здравому смыслу, несмотря на мой опыт и разницу в положении и состоянии. Меня обворожил ваш облик, ваши речи и ваши поступки: вы раскрыли передо мной все ваши недостатки и достоинства, вернее — прелести, потому что для достоинств они еще не слишком совершенны! И вот я полюбил вас, я люблю вас всем сердцем и всеми силами души! Теперь вы знаете!
Она пыталась ответить, но не находила слов, пыталась обратить все в шутку, но безуспешно. Я страстно повторял, что люблю ее, люблю, люблю.
— Хорошо, мистер Мур, но что же дальше? — наконец ответила Шерли, пытаясь скрыть за шутливым тоном дрожь в голосе.
— Вам нечего мне сказать? Вы меня совсем не любите?
— Самую чуточку.
— Не мучьте меня, мне теперь совсем не до шуток.
— А я вовсе не шучу, я хочу уйти.
— Как вы можете сейчас так говорить? «Уйти!» Никогда! Вы хотите уйти с моим сердцем, чтобы бросить его на свой туалетный столик, как подушечку для булавок? Нет, вы не уйдете, я вас не выпущу, пока вы не оставите мне залог: жертва за жертву — ваше сердце за мое!
— У меня сердца нет, я его потеряла. Пустите, я пойду его поищу.
— Признайтесь, оно там же, где частенько бывают ваши ключи, — у меня в руках?
— Вам лучше знать. Кстати, где мои ключи, мистер Мур? Я их в самом деле опять потеряла. Миссис Джилл просит денег, а у меня ничего нет, кроме вот этого шестипенсовика.
Она вынула монету из кармана передника и показала ее мне на ладони. Я мог бы пошутить над ней, но было не время: речь шла о моей жизни или смерти. Завладев одновременно и монетой и рукой, в которой она лежала, я спросил:
— Что же, мне умереть без вас или жить для вас?
— Как хотите. Не мне за вас выбирать.
— Я должен услышать приговор из ваших уст: могу я надеяться или вы обрекаете меня на изгнание?
— Уходите… Разлуку я могу перенести.
— Может быть, я тоже смогу вас покинуть, но скажите мне, Шерли, дитя мое, повелительница моя, сами скажите, что мне делать?
— Умрите без меня, если хотите. Живите для меня, если не боитесь.
— Я не боюсь вас, моя тигрица, и с этой минуты до самой смерти я буду жить с вами и для вас. Наконец-то я покорил вас! Теперь вы моя, и я уже никогда вас не выпущу. Где бы я ни жил, я уже избрал себе супругу. Если останусь в Англии — вы будете жить здесь, если отправлюсь за океан — вы последуете за мной. Мы связаны друг с другом навечно, теперь у нас одна судьба.
— Значит, теперь мы равны, сэр? Наконец-то равны?
— Вы моложе, слабее, легкомысленнее, невежественнее.
— Но вы будете со мной добрым, не станете меня тиранить?
— А вы не стесните мою свободу, позволите мне идти своим путем? Не улыбайтесь в такую минуту! Все плывет и преображается вокруг меня, солнце загорается ослепительным алым цветом, небо становится фиолетовым водоворотом…
Я крепкий человек, но в тот миг у меня подгибались ноги. Все ощущения усилились, обострились; цвета стали ярче, движения быстрее, сама жизнь как будто ускорила ход. Какое-то мгновение я почти не различал ее лица и слышал только голос — беспощадно нежный. Пойми она, что со мной происходит, она бы из жалости поступилась частицей своей красоты!
— Вы назвали меня тигрицей, — сказала она. — Помните же, что тигрицу нельзя укротить.
— Укрощенная или нет, дикая или усмиренная, вы — моя.
— Я рада, что знаю своего укротителя, я к нему привыкла. Отныне я буду повиноваться только его голосу, управлять мною будет только его рука, отдыхать я буду только у его ног.
Я отвел ее обратно к креслу и сел возле нее. Я хотел слышать ее снова и снова, звуками ее голоса я мог бы упиваться вечно.
— Вы меня очень любите? — спросил я.
— Ах, вы же сами знаете! Я не стану повторять, не стану вам льстить.
— Но я еще и половины не знаю! Мое сердце жаждет слов любви. Если бы вы знали, как оно истосковалось, как оно ненасытно, вы бы поспешили утолить его жажду хотя бы двумя ласковыми словами.
— Бедный Варвар! — сказала она, похлопывая меня по руке. — Бедняга, верный мой друг! На место, баловень, на место!
— Я не пойду на место, пока вы не одарите меня хоть одним нежным словом.
И наконец она меня одарила:
— Дорогой Луи, любите меня вечно и никогда не оставляйте. Жизнь потеряет для меня всякий смысл, если я не смогу пройти ее рука об руку с вами.
— Скажите еще что-нибудь!
Повторяться было не в ее обычае. Шерли переменила тему.
— Сэр, — сказала она, вставая, — вам грозит большая опасность, если вы вздумаете снова возвращаться к таким низменным вещам, как деньги, бедность или неравенство. Не вздумайте мучить меня щепетильностью и всякими несносными сомнениями. Я запрещаю вам говорить об этом!
Кровь бросилась мне в лицо, и в который раз я посетовал, что сам я столь беден, а она столь богата! Заметив мое огорчение, Шерли так ласково погладила мою руку, что я тут же забыл про свои горести и снова вознесся на вершину блаженства.
— Мистер Мур! — сказала она, подняв на меня свой открытый, нежный, серьезный взор. — Учите меня, помогайте мне быть хорошей. Я не прошу освободить меня от всех забот и обязанностей, налагаемых моим состоянием, но прошу разделить их со мной и наставить меня, как мне лучше исполнить свой долг. Вы судите здраво, у вас доброе сердце и твердые принципы. Я знаю, что вы умны, чувствую, что вы милосердны, и верю, что вы добросовестны. Будьте же моим спутником на жизненном пути, руководите мной там, где у меня нет опыта, будьте моим судьей, когда я ошибусь, будьте моим другом всегда и везде!
Клянусь, я все это исполню!»
* * *Вот еще несколько страниц из той же записной книжки; если они тебе не по нраву, читатель, можешь их пропустить.
