Александр Перфильев - Когда горит снег
— Ты, Сергей, нас не обижай. Д руг ты или нет? Болезнь моя — ерунда. И Савельича мне как няньки, тоже не надо. Только есть у нас одна причина именно сейчас дома остаться. Можем мы и через пару дней к отряду присоединиться. А прикажешь, — и сейчас поедем.
Понял он тогда, пожал нам руки и сказал:
— Простите ребята. Я погорячился. Оставайтесь. Делайте свое дело, а как справитесь, сыпьте вдогонку на соединение. Я вам для связи посыльных буду присылать. И больше ничего не спросил.
Чуть свет — 31 декабря — дивизион выступил в поход, а в полдень пришел запечатанный конверт от майора Хелли. Через час прискакал Ахметка на своем буланом Тоже крепко держал слово человек. Заперлись мы втроем в комнату, пьем, и закусываем и совет держим. Я опять за свое: где бабу взять для обыска? Савельич с Ахметкой чокается, подмигивает ему и говорит:
— Как где. А ты будешь бабой.
— Это почему, какая я тебе баба.
Смотрю и Ахметка зубы скалит, башкой кивает. Якши, мол, якши.
Тут Савельич мне пояснил: «фигура у тебя стройная, талия такая, любая курдянка позавидует. Наденем на тебя шальвары и антари, морду подрумяним и чадрой прикроем. Ахметку казаком нарядим, чтобы тебя у дверей караулил. А он под шумок с тобой вместе прошмыгнет. Ему ханские хоромы знакомы. Пока я буду Абдурахману зубы заговаривать, вы все дело в лучшем виде и обтяпаете. Записочку, что Кудашенко написал, Нина получила, старуха предупреждена и сторублевкой смазана — остается только действовать. Дом с четырех сторон для виду оцепим, а уж вы внутри орудуйте с Ахметкой по собственному усмотрению. А я постараюсь Абдурахмана в его кабинете подольше задержать. Для Нины узелочек с казачьей формой принесите. Шинелку, шальвары и папаху. У ворот наши будут. А ежели кто посторонний, так можно при случае и в зубы. Там уже стесняться некогда будет.
Ахметка нам план дома расписал. Наметили мы кроки и стали к походу приготовляться.
В 9 ч. вечера начался маскарад. Снарядили меня, как невесту к венцу. Савельич грим наводил, Ахметка учил, как ходить надо и чадру носить. В 10 — Галданов коней подседлал. Накинул я сверх моего одеяния бурку и папаху, захватил узелок с формой для Нины и понесли мы с Ахметкой прямо к ханскому дому. Еду, а у самого сердце екает, все мне казалось, что план наш сорвется.
Подъехали к дому, спешились. Ночь темная. Только кирпичная стена высоченная белеется. Через несколько минут должен и Савельич со взводом прибыть. А мы с Ахметкой заранее приехали, чтобы казаки моего маскарада не узнали. Все-таки неловко: командир сотни бабой переодетый. Посмотрел я на забор и подумал. Ежели придется через него сигать, так вспотеешь, руки-ноги обдерешь. Завели мы коней на восточную окраину, обошли кругом. Во всех окнах темнота, только у Абдурахмана в кабинете освещено, да с правой стороны, в женской половине, огонечек мерцает. Не иначе, как Нина, наша голубушка, сидит и ждет своего избавителя.
С полчаса походили, покурили. Кругом ни души. Наконец, слышим наши по дороге топают. Впереди Савельич, в бурку закутанный, за ними подхорунжий Подшивалов, сзади взвод. Оцепили весь дом. У ворот остались Савельич, два казака, Подшивалов и мы с Ахметкой. Начали в ворота молотить. Минут с десять барабанили. Наконец, вдалеке звякают засовы. Потом вторые, третьи, четвертые. Прямо как в сказке. Туфли по двору зашлепали. Человек с фонарем высунулся и пролаял что-то по-персидски. Савельич ему строго ответил и он моментально скрылся.
Минут через пять вернулся еще с двумя. Открыли ворота, опять залопотали, теперь уже все трое. Повели нас через все ворота к главному входу.
Все в точности, как Ахметка в своем плане расписывал. Видим в главном зале лампы зажжены. Вошли мы в зал и столпились кучей. Я за колонну спрятался, чтобы казаки не увидели. Хотя и был я чадрой закрыт, а казалось, что все на меня смотрят. Провожатые наши куда-то скрылись, наверное пошли за ханом. Наконец, с левой стороны дверь отворилась. Ну, думаю, сейчас разбойничья рожа появиться. Не видали мы никогда Абдурахмана и по всяким небылицам, которые про него плели, представляли его этаким разбойником. И, вдруг, выходит маленький сухонький старичок, в халате, тюбетейке и туфлях на босу ногу. Бородка клинышком, лицо благообразное и даже симпатичное.
Савельич моментально к нему.
— Сейлям аллейкюм и все прочее.
Вижу я старичок улыбнулся приятной такой улыбкой и совершенно спокойно, на чистейшем русском языке, отвечает:
— Тут, очевидно, недоразумение. Никаких оснований для обыска я не вижу. Дайте, пожалуйста, ордер.
Взял у Савельича, не спеша, конверт распечатал, пробежал глазами.
— Да, — говорит, — все точно. Ну, что ж. Я хотя и совершенно мирный гражданин, но ваше право, право сильного. С чего будете начинать?
Меня от стыда прямо в жар бросило. Вот, думаю, оскандалились.
Вижу и Савельич приуныл немножко. Но отступать было поздно, иначе еще хуже получится. Савельич быстро подтянулся.
— Мы, говорит, — с вашего разрешения сделаем так: мужскую половину вы нам сами покажете, а женскую пусть покажет кто-нибудь из ваших служанок: вы не беспокойтесь, сами туда не пойдем. У нас для этого женщина с собою захвачена.
Тут Савельич галантно расшаркался и прибавил:
— Вы уж извините за беспокойство. Мы солдаты и должны исполнять наш неприятный долг. Поверьте, что и нам никакого удовольствия не доставляет по чужим домам лазить. Да к тому же у нас и Новый год наступает.
Старичок пожал плечами и в ладошки захлопал. Появились слуги. Сказал он им что-то по-персидски, а потом Савельичу по-русски:
— Пусть ваши люди подождут здесь в зале, а вас, г-н офицер, прошу пожаловать ко мне в кабинет. Женщине вашей моя управительница все спальни покажет.
Пошли они с Савельичем в левые аппартаменты и дверь закрыли. Казаки мои кисеты повытаскивали, козьи ножки скрутили и махорку затянули. Дым пошел смрадный. Хотел я на них прикрикнуть, да во время спохватился, что на мне бабий наряд. А самому курить смертельно хочется. Но, нет, думаю, держись. Кто его знает, курят ихние бабы или нет. Да и чадра мешает.
Наконец открылись правые двери. Смотрю, вылезает из них наша старая карга, знаком меня подзывает. Я к ней, а Ахметка, казаком переодетый, за мной. Иду, а самому кажется, что все на меня смотрят и видят, что мужчина, а не баба. Пропустила она меня в двери, а Ахметке дорогу загородила. Так он и остался с носом. Думал я, что еще какой-нибудь евнух появиться с кривым ятаганом и потихонечку браунинг в карманах шальвар пощупал. Но ничего этого не случилось. Провела меня старуха через ханскую опочивальню, — богатая комната, вся в коврах, кровать с балдахином, подушки. Потом попали мы в полутемный коридор. Ну, думаю, теперь надо не зевать, а действовать. Приподнял я чадру, осмотрелся кругом, нет ли посторонних и говорю:
— Ну, старуха, веди меня прямо к Нине, ничего больше не показывай.
А она от меня шарахнется, как от зачумленного
— О, господин, прямо ужас, что вы такое делаете. Ведь это же разбой! Барышни мои так с вами шутили, а вы всерьез подумали.
Ну, думаю, это она мне зубы заговаривает.
— Врешь, — говорю, — плохие теперь шутки. Раз уж сюда я попал, то дело кончено.
Заохала, она, заахала, а все же повела. Пришли в самый конец коридора, в дверь, какую-то постучали. Слышу, женский голос отзывается. Затрепетало тут мое сердце, как овечий хвост. Тут она наша красавица. Старуха в двери шмыг. Нет, думаю, постой, сейчас ты удерешь и гвалт поднимешь. Нажал я плечиком на дверь и тоже за ней вслед. Вошел и остолбенел. Думал увидеть эдакое ультра восточное, как покои шемаханской царицы, а попал словно в будуар петербургской дамы. Кроватка девичья со стеганным одеяльцем, туалет модный, трехстворчатый. Пианино. Стоячая лампочка с розовым абажуром. В глубине — овальная ниша, ширмой прикрытая и никого нету. Вдруг слышу голос:
Одну минуточку, я сейчас.
И выходит из-за ширмочки что-то неземное, воздушное, в легкой ткани. Лицо воистину ангельское и совсем не брюнетка, как я того ожидал, а шатенка, почти блондинка.
— Нина! Я вас напугал? Простите. А сам шарю по своим бабьим шальварам, записку проклятую ищу. А она в моих бриджах осталась.
Посмотрела она на меня, да как расхохочется.
— Отчаянный вы народ, казаки!
Меня этот смех немножечко обидел.
— Нина, — говорю, — каждая минута дорога. Сейчас могут сюда прийти. Мой друг поручил мне немедленно увезти вас отсюда. Собирайтесь.
Тут старуха проклятая опять вылезла откуда-то и заохала, запричитала, словно рязанская баба. Но Нина, ей что-то на ухо шепнула и она успокоилась. После этого красавица моя стала серьезнее.
— Ну, рыцарь, как же мы побежим?
— Вы, говорю, в казачье платье переоденьтесь и быстро через зал на двор. А я за вами. А там на коня и айда.
Сказал, а сам вспомнил, что узелок то с платьем у ворот остался. Ох и осел же! Как тут быть?
