Юнас Ли - Хутор Гилье. Майса Юнс
Студент беспокойно ерзал на месте.
Девочки, сидевшие у окна с рукоделием, сразу заметили, что он забылся. Ведь до этой минуты он все время держал ноги под стулом, прикрывая одним ботинком другой, чтобы скрыть оторванную подметку. Сестер так и разбирал смех, и они не смели взглянуть друг на друга… В самом деле, перед ними сидел сын человека, которого звали Перпетуум… Сын кадета, который устроил душ для коров… Да, отец всегда бывал в ударе при гостях.
— Спору нет, голова его была полна разных идей, и был он какой-то удивительно упрямый. Приехал из глуши и сразу же вступил с учителями в спор насчет того, что написано в книгах, а это никогда не доводит до добра, тем более в военной школе, да еще когда речь идет о физике. Легко можете себе представить, что спор этот превратился просто в комедию.
— Голову даю на отсечение, что прав-то был отец, господин капитан.
— Хм, хм… Ну разумеется, конечно! Вылитый отец, — пробормотал он. — Хм, хм… Но ведь вы все же получили отличие. Может, еще полстаканчика? — гостеприимно предложил капитан.
— Нет, благодарю вас. Но я хочу вам рассказать, как сложилась жизнь у отца. Точь-в-точь как у собаки, которую взял себе наш судья. Это был удивительно породистый и на редкость отчаянный пес. Но однажды он укусил овцу, и тогда его, чтобы проучить, заперли в овчарню. И оказался пес один против целого стада. Поначалу он думал, что позабавится на славу. Но тут на него налетел здоровенный баран и свалил с ног. «Пустяки, — думал пес, — стоит ли обращать внимание!» Но не успел он подняться, как все пятьдесят овец следом за бараном бросились на него. Трип-трип-трип-трип, — топтали они его. В конце концов пес уже совершенно перестал соображать. Потом они опять стояли друг против друга, и снова баран ударил его рогами, и снова его топтали овцы: трип-трип-трип-трип. И так два часа кряду, пока наш пес не свалился без сил. Его проучили, он никогда больше не кусал овец. Но годится ли он после этого на что-нибудь — об этом лучше не спрашивать. Этот пес прошел курс военного училища, господин капитан!
Когда юноша поднял голову, он заметил, что на него устремлены серьезные темные глаза хозяйки дома. Но госпожа Йегер тут же вновь склонилась над рукоделием.
Капитан слушал рассказ с нарастающим вниманием. История про то, как проучили нашкодившую собаку, его заинтересовала. Лишь из последней фразы он понял, что рассказ имеет более глубокий смысл.
— Хм, хм, дорогой Грип… Значит, вот как вы это понимаете. Хм… Нет! Тут я с вами не могу согласиться… У нас были хорошие учителя… Ну, а мы тоже не были овцами, мой друг. Впрочем, и волками мы не были, с нами вполне можно было иметь дело. Но вы правы в том отношении, что хорошей охотничьей собаке такое учение может только повредить. А не выпить ли нам еще немножко?
— Благодарю вас, господин капитан.
— А вы, собственно говоря, сейчас откуда?
Изрядно подкрепившись едой и питьем, молодой человек заметно оживился. Он жестом указал на свою одежду и даже настолько расхрабрился, что вытянул ногу в рваном ботинке. Штанина на коленке была на скорую руку затянута грубыми нитками.
— Меня можно выставлять, как пугало, в назидание всем, кто намерен сойти с большой дороги… Все получилось из-за того, что я повстречал на станции охотника, великолепного парня! Он так увлекательно рассказывал о прелестях гор, что мне до смерти захотелось пойти вместе с ним.
— Благоразумно, ничего не скажешь, — пробурчал капитан. — Посылаешь сына в Кристианию, такой расход, а он…
— Должен вам признаться, меня разобрало любопытство, и я отправился с ним в горы!
«Да этот юнец, видно, еще больший сумасброд, чем его папаша! В горы, без дороги! Идти куда глаза глядят!»
— Пять часов мы взбирались по крутому склону, по камням и осыпям. «Нам остается еще небольшой подъем — часика этак на четыре», — сказал мне Гуннар. Не знаю почему, но в горах ноги не знают усталости. Воздух там такой легкий и свежий — кажется, ты купаешься в шампанском… Я просто опьянел. Я мог бы пройтись на руках, и, главное, никому на свете до этого не было бы дела, потому что я был на недосягаемой высоте… Никогда в жизни я не видел такой красоты, какая открылась мне к концу дня, когда мы стояли на самом гребне горы. Кругом только белый, искрящийся снег и темно-голубое небо… Насколько хватает глаз, ярусами громоздятся горы в сказочном ледяном сиянии…
— Ну, чего-чего, а снега у нас, батенька, здесь хватает. На всю долгую зиму дом заносит… Прекрасный белый холодный снег — такой, какой можно только пожелать. Уж мы-то на него вдоволь нагляделись. Лучше вы мне покажите красивую зеленую лужайку или хорошую пашню.
— Мне казалось, что один из каменных великанов, окружавших меня, как бы говорит: «Эх ты, жалкая, тонконогая козявка! Первый порыв ветра снесет тебя с этих ледников, словно клочок бумаги. Если хочешь знать, что такое величие, равняйся на нас».
— Вы как будто сказали, что в прошлом году получили отличие, да?.. А что, если мы попросим сапожника подбить вечером ваши ботинки?
Это предложение было равносильно приглашению переночевать в доме, что, в свою очередь, позволяло отсрочить до завтрашнего утра просьбу о деньгах.
— Вы очень добры, господин капитан, и я не стану отрицать, что это было бы весьма кстати.
— Йёрген, сбегай к сапожнику и скажи ему, чтобы он взялся за эти ботинки, как только подобьет подковки к моим сапогам, в которых я отправлюсь инспектировать дорогу.
«Ого, — подумал Грип, — значит, он уедет из дому завтра утром. Стало быть, мне все же придется еще нынче вечером попросить его одолжить мне деньги. Вот, пожалуй, теперь, когда дочки убирают со стола, я смогу улучить подходящий момент».
Капитан ходил маленькими шагами взад и вперед по комнате.
— Да, да… Да, да… Грип, не хотите ли взглянуть на отличных поросят?
Студент с готовностью вскочил с места.
Прекрасный выход! Он схватил свою шапку.
— У вас их много, господин капитан? — спросил он с видимым интересом.
— Сейчас увидите… Надеюсь, вы не обидитесь, что я поведу вас через кухню… Мы попадем оттуда прямо на задний двор. Видите, там, в лесу, просвет? Мы валили там деревья два года назад, чтобы построить коровник и свинарник.
Капитан вышел во двор с непокрытой головой.
— Марит, Марит! — позвал он. — Тут хотят взглянуть на твоих поросят. Слышишь, Марит, как твои малыши заверещали… Знаете, Грип, с этой капитальной стеной нам пришлось немало повозиться. Ведь здесь было самое настоящее болото. Вот из того ручья сюда стекала вода. А теперь — видите ту дренажную канаву? Земля стала сухой, как порох.
«Теперь или никогда», — решил Грип.
— Глядите, — продолжал капитан, — вся скотина у нас размещена в таком роскошном дворце…
— Все семь далеров? Простите, я хотел сказать — все пять поросят?..
— Что?
— Отец, вот твоя шапка! — крикнул Йёрген, прибежавший из дому. — К тебе пришли двое из Фоссера. Они ждут…
— Ждут, говоришь? Ладно, сейчас. Мы еще только на минуточку заглянем в конюшню.
Там стояли совершенно мокрые Вороной и Гнедой, которых только что распрягли, и шерсть у них была еще жесткой, как всегда после пахоты.
— Неплохое стойло, а? И смотрите, конюшня совсем светлая; когда лошадь отсюда выходит, ее не ослепляет свет во дворе. Эй, Вороной, ты еще не обсох?
Их обдал теплый, уютный запах конюшни, и Грип наконец вымолвил:
— Господин капитан, у меня к вам настоятельная просьба…
— Ула, — крикнул вдруг капитан, — погляди-ка на ясли Гнедого. Щепки! Этого еще не хватало! Неужто он доски грызет?
— Ха, ха! — притворно засмеялся Ула. — Что вы, что вы, это вам кажется. — Не мог же он в присутствии чужого человека признать, что у новой лошади капитана такой дефект.
Капитан стал пунцово-красным. Он снял шапку и, держа ее в руке, торопливо пошел по двору:
— Вот мошенник, всучил мне такую лошадь!
Судя по его виду, сейчас не стоило обращаться к нему с просьбой.
В тени сеновала капитана ожидали двое мужчин; они поднялись, едва увидев его.
— Разве в такое время беспокоят людей? — проворчал он. — Ну, уж ладно. Поднимитесь ко мне в кабинет.
Капитан пересек двор, заглянул в колодец и, свернув с дорожки, подошел к окнам столовой.
— Девочки!.. Ингер-Юханна!.. Тинка!.. — раздался его громкий голос. — Спросите мать, зачем положили мясо на колодец. Чтобы оно стухло, да?
— Марит вынула его для ужина, — робко прошептала Тинка.
— Ах, вот как… Все равно ему нечего там валяться, еще Догоняй стянет. Покажите студенту сад, и пусть он поест смородины! — крикнул капитан, уже подымаясь по лестнице в кабинет.
Долго между кустами смородины то тут, то там проглядывала голова Арента Грипа, а рядом с ней маленькая головка длинноногой Тинки. Густые каштановые волосы Грипа, едва прикрытые плоской шапочкой, оттеняли белокурые волосы девушки. Юноша говорил, не закрывая рта, и его живые, блестящие карие глаза уже вовсе не казались такими злыми. Тинка испытывала к нему все больший интерес.
