Уильям Моэм - Собрание сочинений в пяти томах. Том пятый. Пьесы. На китайской ширме. Подводя итоги. Эссе.
Элизабет. Если я стану безразлична Тедди, я не останусь с ним и пяти минут.
Леди Китти. Такое говорят, когда уверены, что мужчина любит, а когда этой уверенности нет — о-о, дело обстоит совсем иначе. Тогда уже надо удержать его любовь. Ничего другого не остается.
Элизабет. Я человек, наконец. Я могу самостоятельно прожить.
Леди Китти. У вас есть сколько-нибудь своих денег?
Элизабет. У меня ничего нет.
Леди Китти. Тогда о какой самостоятельности вы говорите? Вы считаете меня глупой, легкомысленной женщиной, а я прошла трудную школу. Можно писать любые законы, можно дать нам избирательное право, но когда доходит до дела, то платит и заказывает музыку мужчина. Женщина станет равноправна в одном-единственном случае: если она точно так же, как мужчина, зарабатывает себе на жизнь.
Элизабет (улыбаясь). Немного смешно именно от вас слышать такие вещи.
Леди Китти. Кухарка, выйдя замуж за дворецкого, может выцарапать ему глаза, потому что зарабатывает столько же, сколько он. А женщины в вашем положении или в моем — они всегда будут зависеть от мужчин, которые их содержат.
Элизабет. Мне не нужна роскошь. Вы не представляете, как мне опротивела красивая обстановка. Эти набитые красотой дома похожи на тюрьму, мне трудно в них дышать. Когда я в платье от Калло еду в «роллс-ройсе», я завидую продавщицам в костюмчиках, скачущим на подножку автобуса.
Леди Китти. То есть вы сможете заработать себе на жизнь, если потребуется?
Элизабет. Смогу.
Леди Китти. А кем вы сможете работать? Только няней либо машинисткой. Чушь все это. Роскошь портит женщину. Однажды отведав, она уже не может без нее обойтись.
Элизабет. Смотря какая женщина.
Леди Китти. В молодости мы считаем себя непохожими на других, а как станешь чуть старше, то и увидишь, что все мы из одного теста.
Элизабет. Вы очень добры, что так тревожитесь за меня.
Леди Китти. Мне страх подумать, что вы собираетесь повторить мою жалкую ошибку.
Элизабет. Не говорите так, не надо.
Леди Китти. Посмотрите на меня, Элизабет, посмотрите на Хьюи. Неужели вы думаете, что наша жизнь удалась? Если бы мне вернуть мое время, неужели, вы думаете, я бы все это повторила? И что он повторил бы?
Элизабет. Просто вы не знаете, как я люблю Тедди.
Леди Китти. А я, по-вашему, не любила Хьюи? Или он не любил меня?
Элизабет. Любил, я уверена в этом.
Леди Китти. Вначале, конечно, все было божественно. Мы были смелыми, отчаянными, а уж как мы любили друг друга! Первые два года были восхитительны. Меня, знаете, игнорировали, но мне это было безразлично. Любовь была важнее всего. Конечно, испытываешь некоторое неудобство, когда встречаешь старую приятельницу и бросаешься к ней, радуясь встрече, а наталкиваешься на холодный взгляд.
Элизабет. Вы думаете, такими друзьями стоит дорожить?
Леди Китти. Может, у них самих рыльце было в пушку. Может, они — были искренне шокированы. Во всяком случае, надо, сколько возможно, уберегать своих друзей от таких испытаний. Горько ведь, что друзей оказывается так мало.
Элизабет. И все-таки они есть.
Леди Китти. Да, и они приглашают заходить, когда абсолютно уверены, что вы не столкнетесь у них с каким-нибудь недоброжелателем. А то еще так скажут: «Дорогая, ты знаешь, как я к тебе привязана и ничему не придаю значения, но у меня растет дочь, и ты меня правильно поймешь, ты не обидишься, что я не зову тебя к нам».
Элизабет (улыбаясь). По-моему, это не самое страшное.
Леди Китти. Сначала я находила в этом даже облегчение, потому что это еще больше сближало нас с Хьюи. Но знаете, мужчины очень забавные люди. Даже когда они вас любят, они не любят вас с утра до вечера. Им нужна перемена, нужна встряска.
Элизабет. Бедняги, я бы не стала их за это корить.
Леди Китти. Потом мы обосновались во Флоренции. И поскольку мы не могли окружить себя привычным обществом, мы свыклись с тем обществом, какое нам досталось. Сомнительной репутации женщины и развратные мужчины. Снобы, благоволившие к людям с высоты своих титулов. Никому не ведомые итальянские князья, норовившие занять у Хьюи несколько франков, и потрепанные графини, любившие прокатиться со мной в Кашины[*3]. А потом Хьюи затосковал по прежней жизни. Собирался поехать на охоту, только я не пустила. Боялась, он не вернется.
Элизабет. Но вы же знали, что он вас любит.
Леди Китти. Ах, моя дорогая, сколь благословен институт брака — для женщин, и какие они глупые, что не желают ладить с ним. Как мудра Церковь, основываясь на инди... инди...
Элизабет. Разре...
Леди Китти. ...на разрешимости брака. Поверьте, это далеко не шуточное дело, когда вы можете полагаться только на себя, удерживая мужчину. Я не могла позволить себе стареть. Моя дорогая, я вам открою секрет, про который не знает ни одна живая душа.
Элизабет. Какой же?
Леди Китти. У меня ведь совсем другого цвета волосы.
Элизабет. Неужели!
Леди Китти. Я подкрашиваю их. Вы бы в жизни не догадались, правда?
Элизабет. Никогда бы не догадалась.
Леди Китти. И никто не догадывается. Дорогая, они белые — преждевременно, конечно, однако — белые. В этом вообще мне видится символ моей жизни. Вы интересуетесь символизмом? По-моему, это что-то совершенно замечательное.
Элизабет. Вряд ли я хорошо разбираюсь в этом.
Леди Китти. И как бы я ни уставала, мне всегда надо было блистать и смеяться. И упаси бог дать Хьюи увидеть страдающее сердце за моими смеющимися глазами.
Элизабет (участливо). Бедная вы, бедная.
Леди Китти. А когда я видела, что он кем-то увлечен, какой же меня терзал страх, какая ревность! Поймите, ведь я не смела устраивать сцену, перед которой, конечно бы, не остановилась, будь я ему женой. И приходилось делать вид, что ничего не замечаешь.
Элизабет (пораженная). То есть вы хотите сказать, что он в кого-то влюблялся?
Леди Китти. Разумеется, время от времени.
Элизабет (не зная, что сказать). Наверное, вы были очень несчастны.
Леди Китти. Я была страшно несчастна. Я ночами рыдала в подушку, когда Хьюи говорил, что идет в клуб играть в карты, а я-то знала, что он с той ужасной женщиной. Но и то сказать, было множество мужчин, горевших желанием утешить меня. Мужчины, знаете, всегда тянулись ко мне.
Элизабет. Ну разумеется, это я могу себе представить.
Леди Китти. Но я не могла поступаться чувством собственного достоинства. Что бы там ни вытворял Хьюи, я знала, что не сделаю ничего такого, в чем придется раскаиваться.
Элизабет. Теперь-то можете порадоваться за себя.
Леди Китти. О да. Невзирая ни на какие соблазны, я оставалась абсолютно верна Хьюи — в душе.
Элизабет. Я не очень вас понимаю.
Леди Китти. В общем, был такой бедный итальянский мальчик, молодой граф Кастель Джованни,— так он настолько безнадежно влюбился в меня, что мать заклинала не быть к нему чересчур жестокой. Она боялась, что он умрет от чахотки. Что мне оставалось делать? И еще, уже годы спустя, был такой Антонио Мелита. Этот грозил застрелиться, если я не... вы же понимаете, я не могла допустить, чтобы бедный мальчик застрелился.
Элизабет. Вы думаете, он в самом деле застрелился бы?
Леди Китти. А кто его знает. Итальянцы такие страстные. Вообще-то он был сущий агнец. У него были такие красивые глаза.
Элизабет долго, только что не оторопело смотрит на беспутную накрашенную старуху.
Элизабет (хрипло). Но... по-моему, это ужасно.
Леди Китти. Вы шокированы? Люди жертвуют жизнью ради любви, а потом оказывается, что любви приходит конец. Трагедия любви не в смерти и не в разлуке. Это можно пережить. Трагедия любви в безразличии.
Входит Арнолд.
Арнолд. Мне нужно поговорить с тобой, Элизабет, можно?
Элизабет. Конечно.
Арнолд. Может, прогуляемся в парке?
Элизабет. Если хочешь.
Леди Китти. Нет-нет, оставайтесь здесь. Мне все равно надо идти. (Уходит.)
Арнолд. Я хочу, чтобы ты немного выслушала меня, Элизабет. Я был так огорошен сказанным тобою, что совершенно потерял соображение. Я вел себя глупо — пожалуйста, прости. Я раскаиваюсь в своих словах.
Элизабет. Ну что ты, не вини себя. Это ты прости, что я вынудила тебя на эти слова.
