Редьярд Киплинг - Собрание сочинений. Том 5. Наулака. Старая Англия
Тарвин стоял и разглядывал все вокруг при свете солнца. Он снял мягкую широкополую западную шляпу, которую находил слишком теплой для этого климата, и отер лоб. При виде этого стройного, освещенного солнцем, хорошо сложенного, сильного человека всякий, кто проник бы в это таинственное место, имея злой умысел против него, должен был решить, что он не из тех, на кого можно напасть безнаказанно.
Он дергал длинные, жидкие усы, повисшие в уголках рта, принявшие такое положение вследствие привычки потягивать их при раздумье, и бормотал живописные замечания на языке, которому никогда не отвечало эхо этих стен. Есть ли возможность связаться с Соединенными Штатами Америки из этой пропасти забвения? Даже «черт побери», возвращавшееся к нему из глубины купола, звучало как-то по-иностранному и невыразительно.
На полу лежала какая-то фигура, прикрытая простыней.
— Как раз подходящее место для мертвеца! — вскрикнул Тарвин. — Эй, ты! Вставай!
Фигура, ворча, поднялась с полу, сбросила простыню и оказалась заспанным туземцем в атласной одежде сизого цвета.
— Эй! — крикнул он.
— Да, — невозмутимо ответил Тарвин.
— Вы желаете видеть меня?
— Нет, я желаю послать телеграмму, если найдется электрический ток в этой старой могиле.
— Сэр, — любезно сказал туземец, — вы пришли как раз в подходящее место. Я управляющий телеграфом и почтмейстер этого государства.
Он сел на ветхий стул, открыл ящик стола и начал что-то искать в нем.
— Что вы ищете, молодой человек? Потеряли соединение с Калькуттой?
— Большинство джентльменов сами приносят бланки, — сказал он с некоторым упреком, несмотря на свою любезность. — Однако вот бланк. Есть у вас карандаш?
— Знаете, не обременяйте себя исполнением ваших обязанностей. Не лучше ли вам прилечь? Я сам отправлю телеграмму.
— Вы, сэр, не знаете этого аппарата.
— Вы так думаете? Видели бы вы, как я справляюсь с проводами во время выборов.
— Этот аппарат требует очень искусного управления, сэр. Вы напишете телеграмму. Я пошлю. Это будет правильное распределение труда. Ха, ха!
Тарвин написал следующую телеграмму:
«Отправлюсь туда. Не забудьте «Трех С.». Тарвин».
Телеграмма предназначалась к отправлению в Денвер по адресу, данному миссис Мьютри.
— Отправьте ее! — сказал Тарвин, передавая бланк улыбавшемуся туземцу.
— Отлично, не бойтесь. Я и нахожусь здесь для этого, — ответил туземец, понимая, что отправитель спешит.
— А дойдет она туда когда-нибудь? — спросил Тарвин, перегибаясь через стол и встречая взгляд одетого в атлас существа с видом доброго товарища, приглашающего поделиться обманом, если он существует.
— О да, завтра. Денвер находится в Соединенных Штатах, в Америке, — сказал туземец, глядя на Тарвина с радостью ребенка, показывающего свои знания.
— Вашу руку! — сказал Тарвин, протягивая свой волосатый кулак. — Вы хорошо воспитаны.
Он провел полчаса с этим человеком, завязав с ним братские отношения на почве общих знаний, смотря, как он работал на своем аппарате; при первом же звуке сердце его полетело на родину. Во время разговора туземец вдруг сунул руку в набитый ящик туалетного столика, вытащил оттуда запыленную телеграмму и подал ее Тарвину.
— Не знаете ли вы какого-нибудь англичанина, только что приехавшего в Ратор, по имени Турвин? — спросил он.
Тарвин взглянул на адрес, потом разорвал конверт и увидел, — как и предполагал, — что телеграмма предназначалась ему. Она была от миссис Мьютри, которая поздравляла его с избранием большинством в тысяча пятьсот восемнадцать голосов.
Тарвин испустил крик бешеной радости, исполнив воинственный танец на белом полу мечети, выхватил из-за стола изумленного телеграфиста и закружился с ним в бешеном вальсе. Потом, низко поклонившись совершенно пораженному туземцу, он бросился вон из здания, размахивая телеграммой в воздухе, делая отчаянные прыжки, и помчался по дороге.
Возвратясь в гостиницу, он удалился в ванну и повел серьезную борьбу с пылью пустыни, в то время как странствующие приказчики обсуждали его поступки. Он с восторгом погрузился в громадный глиняный чан; смуглый водовоз лил на его голову содержимое козьей шкуры.
Голос на веранде, более громкий, чем остальные, говорил: «Он, вероятно, искал золото или буравит нефтеносную землю и не хочет говорить».
Тарвин подмигнул мокрым левым глазом.
VII
Обыкновенная гостиница в пустыне не отличается изобилием мебели и ковров. Стол, два стула, вешалка для платья на двери и прейскурант — вот все, что находится в каждой комнате; спальные принадлежности доставляются самим путешественником. Прежде чем лечь спать, Тарвин внимательно прочел тариф и узнал, что это учреждение напоминает гостиницу в очень отдаленном смысле слова, и ему грозит опасность быть выгнанным в двенадцатичасовой срок после того, как он проведет сутки в этом неуютном помещении.
Прежде чем заснуть, он потребовал перо и чернила и написал письмо миссис Мьютри на своей бумаге. Под картой Колорадо, смело изображавшей железнодорожную систему штата, сходившуюся у Топаза, красовалась надпись: «Н. Тарвин, агент по недвижимым имуществам и страхованию». Тон письма был еще более уверенный, чем карточка.
В эту ночь ему снилось, что магараджа обменял ему Наулаку на городские облигации. Они уже заключали соглашение, когда его величество вдруг пошел на попятный и потребовал, чтобы Тарвин прибавил еще свой любимый рудник. Во сне Тарвин восстал против этого предложения, а раджа ответил: «Ну, хорошо, мой мальчик; значит, никакой железной дороги». И Тарвин уступил, повесил Наулаку на шею миссис Мьютри и в то же время услышал, как спикер палаты представителей штата Колорадо объявил, что с проведением центральной дороги Колорадо — Калифорния он официально признает Топаз столицей Запада. Потом Тарвин, заметив, что спикер-то он сам, стал сомневаться в истине этих замечаний, проснулся с горечью во рту и увидел, что над Ратором встает заря и зовет к реальным победам.
На веранде его встретил седой, бородатый туземец-солдат, приехавший на верблюде. Он передал Тарвину маленькую книгу с надписью: «Пожалуйста, напишите: «Видел»».
Тарвин посмотрел на это новое явление на фоне облитого жгучим солнцем пейзажа с интересом, но не проявил ни малейшего удивления. Он уже научился одной тайне Востока — никогда ничему не удивляться. Он взял книгу и прочел на захватанной пальцами странице объявление: «Богослужения бывают по воскресеньям в зале резиденции в 7 часов 30 минут утра. Очень просят пожаловать чужестранцев. (Подписано) Л. Р. Эстес, американская пресвитерианская миссия».
«Не напрасно в этой стране встают так рано, — подумал Тарвин. — Церковная служба в 7 часов 30 минут утра. Когда же обедают?»
— Что мне делать с этим? — громко спросил он.
Солдат и верблюд, оба взглянули на него и ушли с ворчаньем. Это было не их дело.
Тарвин посла л вслед удалявшимся фигурам какое-то неясное замечание. Очевидно, в этой стране не любят спешить с делом. Он жаждал той минуты, когда, с ожерельем в кармане и с Кэт под руку, рядом с собой, он повернется лицом к Западу.
Лучше всего отправиться к миссионеру. Он англичанин и скорее всякого другого может рассказать ему про Наулаку; Тарвин надеялся, что он может сообщить ему и о Кэт.
Дом миссионера стоял как раз за городскими воротами; он был одноэтажный, из красного песчаника, вокруг него так же, как и у станции, не было видно ни виноградников, ни живых существ. Но на самом деле он нашел людей с горячими сердцами, которые гостеприимно встретили его. Миссис Эстес оказалась одной из тех добрых женщин с материнским сердцем, с инстинктом хозяйки, которые сумеют создать уютный дом из пещеры. У нее было гладкое, круглое лицо, нежная кожа и глаза со спокойным, счастливым выражением. Ей могло быть около сорока лет. Ее гладкие, еще не тронутые сединой волосы были скромно зачесаны назад, осанка отличалась уравновешенностью и спокойствием.
Гость узнал, что они приехали из Бангора, вступил с ними в братские отношения на основании того, что его отец родился на ферме в Портлэнде, и, прежде чем пробыл в доме десять минут, был приглашен к завтраку. Тарвин обладал неотразимым даром внушать симпатию. Он принадлежал к тому сорту людей, которым поверяют сердечные тайны и горе интимной жизни в курилках гостиниц. Он был хранителем множества повествований, признаний в несчастьях и ошибках, которым он не мог помочь, и небольшого количества таких, которым он мог помочь и действительно помог. До окончания завтрака он узнал от Эстеса и его жены об их положении в Раторе. Они рассказали ему о своих неприятностях с магараджей и женами магараджи и о полной безуспешности своего дела; о своих детях, живущих в изгнании, каким является родина для американских детей, выросших в Индии. Они объяснили, что говорят о Бангоре, дети живут там с теткой и учатся в школе.
