Иван Панаев - ОНАГР
Дочь полковника вышивала у окна. Голова ее наклонялась к самой канве, и длинные черные локоны почти закрывали лицо.
- А вы еще все читаете, - сказал полковник, войдя в гостиную, - извините, что помешал, нельзя, гостей веду.
- Вот моя жена, а вот дочь, - продолжал полковник, смотря на Онагра, - я третий, и все семейство налицо. Прошу нас любить да жаловать.
Онагр расшаркался перед полковницей, потом перед ее дочерью и заложил палец за жилет.
Девушка подняла голову, откинула от лица свои локоны, посмотрела на офицера и на
Онагра, привстала едва заметно и потом снова наклонилась к канве.
Полковница сказала Онагру:
- Я уж, кажется, имела удовольствие видеть вас у Елены Сергеевны Горбачевой.
- Да-с, я был у нее на бале.
- Садитесь, господа, без церемоний, и поболтаемте о чем-нибудь.
Полковник сел первый, откинув назад кисть своей венгерки.
- Милая дама Елена Сергевна; она мне чрезвычайно нравится, - сказала полковница.
- И как одушевлены ее вечера! - закричал офицер с серебряными эполетами, - не видишь, как время летит.
- Это правда.
Онагр подошел к пяльцам, за которыми сидела дочь полковника.
- Вы изволите вышивать?
- Да, я вышиваю.
Она отвечала, не отводя глаз от канвы.
- Прекрасный узор!.. Вы прошедший раз уехали с бала тотчас после мазурки?
- Кажется.
Онагр повертелся около пяльцев и отошел в сторону. Добродетельный старичок с огромным ртом взял шляпу и подошел к ручке полковницы.
- Филипп Иваныч, что это значит? Куда вы? Пожалуйте сюда вашу шляпу: я ее арестую, я действую по-кавалерийски; от старых привычек отстать трудно, - как хотите, а вы с нами обедаете, - и не думайте уходить - не пущу, ей-богу, не пущу!
Голова добродетельного человека покачнулась на его недвижном туловище, и он подал шляпу полковнику.
- А вы, господа? - Полковник обратился к офицеру и к Онагру: - Надеюсь, что вы не откажетесь от моей лагерной кухни.
Девушка взглянула на отца, как будто хотела спросить его: "К чему это?"
Офицер с серебряными эполетами закричал:
- С большим удовольствием! Я зван сегодня на два обеда, - ну, да я не поеду туда.
Онагр хотел было отказаться. Полковник подошел к нему:
- Хотите быть со мной по-приятельски, по-военному?
- Если вы позволите.
Онагр оборотился к окну, где стояли пяльцы.
- В таком случае: слушай! скорым шагом марш в залу, шляпу оставить там - налево кругом - и назад. Вольно!.. Так, славно, - люблю за это. Мы, батюшка, попросту, как видите, по-военному, прошу не взыскать.
- Шутник! - сказала полковница про своего мужа, обращаясь к добродетельному человеку.
Добродетельный человек открыл рот до ушей, то есть улыбнулся, и произнес:
- Так требует военная дисциплина-с. Девушка встала из-за пялец и вышла из комнаты.
"Слишком робка, - подумал Онагр, - а талия загляденье и рост отличный; отец немного смешон, а добряк!"
За обедом полковник рассказывал о своей храбрости, о генералах, с которыми служил, о лошадях, на которых ездил, критиковал планы Наполеона, показывал его ошибки, толковал, как и что ему надлежало делать, и беспрестанно повторял: "мы, старые кавалеристы" и "у нас, у старых кавалеристов". Военные анекдоты полковника были очень забавны. Все слушали его с большим вниманием и смеялись; одна дочь его, казалось, не принимала участия в этих рассказах…
С этого дня Онагр стал беспрестанно ездить к полковнику и беспрестанно поглядывать на его дочь, и полковник довольно часто начал посещать Онагра и поглядывать на его лошадей. В доме полковника не произошло никаких перемен: дочь его была робка по- прежнему; в конюшне Онагра делались улучшения с каждым приездом полковника.
Люди Онагра громко начинали поговаривать, что барин их женится на дочери полковника. И для самого барина эта мысль незаметно становилась доступнее и правдоподобнее… Бархатный капот, Невский проспект и девица с черными локонами - эти три предмета составляли что-то нераздельное в его воображении. Ему смутно представлялся иногда ряд прекрасно меблированных комнат, в которых он и супруга его принимают господ в звездах и орденах и госпож в нарядных чепцах и мантильях; он видел иногда двух лакеев с гербами сзади своей кареты; ему казалось иногда, что он сидит возле супруги своей, и целует ей ручку, и играет ее черными локонами, и…
"Робость ее пройдет; это вздор, - говорил он самому себе. - К тому же я ее буду беспрестанно вывозить… В свете заговорят о моей квартире, о моих балах, о моей жене, о моем экипаже. Весело быть женатым! А Маша? и она мила и влюблена в меня по уши. Что за беда? я буду ездить и к Маше…"
Онагр заехал в магазин и купил Маше золотую брошку.
Возвратясь от нее поздно вечером, он был обрадован запиской Дмитрия Васильича:
"Дело слажено, любезнейший Петр Александрыч. Поздравляю вас: его превосходительство Илья Иваныч объявил мне сегодня, что вы определены чиновником особых поручений при департаменте с двумя тысячами рублей оклада. Вы очень понравились его превосходительству. Он говорит, что у вас много приятности в манерах. Чиновник, мною рекомендованный вам в управляющие над деревнями вашими, согласен на условия, которые я предложил ему от имени вашего. Вы будете им довольны, в этом я уверен. Послезавтра он будет у вас, а я приготовлю ему инструкцию. Отправится же он в деревню через неделю.
Капитал ваш наконец я устроил: вы будете аккуратно получать от меня по пяти процентов. И это выгодно при нынешних обстоятельствах. Сколько хлопот мне было с этими деньгами!
Одно расположение к вам заставило меня взяться за такое дело. Что вы нас совсем забыли?"
На другой день Онагр рассказывал всем своим приятелям, что он по особым поручениям при министре и что ему назначено шесть тысяч рублей жалованья. Офицер с золотыми эполетами, выслушав его, плюнул и сказал:
- Черт тебя возьми, братец! да ты, видно, в сорочке родился! Богач - и еще такое жалованье.
Онагр блаженствовал; он делался идолом петербургской молодежи средней руки, которая с него начинала снимать моды, и преувеличенные слухи о его богатстве и счастии перелетали с быстротою невероятною из Коломны на Остров в Четырнадцатую линию, из
Грязной к Смольному монастырю. О нем стали даже рассуждать на Петербургской стороне и на Выборгской…
К довершению всего он дал великолепный обед почетным своим знакомым, во главе которых находились: его новый директор, полковник и Дмитрий Васильич Бобынин. Этот обед, как и должно было ожидать, произвел на всех гостей глубочайшее впечатление.
Прошел месяц… Дочь полковника не переставала рисоваться в его фантазии, и в одно прекрасное апрельское утро, когда солнце показалось на светло-сером петербургском небосклоне для обсушки, вероятно, грязных петербургских улиц, - он ударил себя в лоб очень решительно, сел в коляску и отправился к полковнику.
Никогда еще так рано не выезжал Онагр из дома.
В кабинете полковника он пробыл около часа и вышел оттуда светлый и радостный.
Полковник три раза поцеловал Онагра и произнес с особенным выражением, провожая его:
- Мое слово важнее. Я старый кавалерист. У меня в доме заведена дисциплина, как в полку… Прощай, друг любезный, будь покоен; да накажи кучеру-то, чтоб берег Красавца и хорошенько чистил его. Васька твой большой лентяй! Ты, брат, с ним действуй по-нашему, по-военному…
Онагр прискакал домой и прямо к письменному столу; он написал:
"Любезнейшая маменька!
Я давно хотел уведомить вас о моих чувствах к дочери генерала Змеева, но откладывал, потому что сам желал в них удостовериться. Теперь я вижу, что люблю ее страстно и что без нее для меня жизнь ничтожна. Она также влюблена в меня и говорит, что с самой первой минуты, как увидела меня, участь ее была решена. Сейчас получил согласие на брак с нею от ее родителей. Через этот брак я породнюсь со многими самыми знатными лицами в Петербурге. Милая, любезнейшая маменька, целую ваши ручки, на коленях прошу вашего благословения и жду с нетерпением ответа… Вашу будущую дочку зовут Ольгой
Михайловной; она брюнетка и красавица.
О месте, которое я получил, и об обеде, который был у меня, я уже писал вам. Свадьбу я не хочу откладывать: чем скорей, тем лучше. Не приедете ли вы, неоцененная маменька, сами в Петербург? Еще раз целую ваши ручки. Остаюсь ваш покорнейший и послушнейший сын Петр Разнатовский".
ГЛАВА VIII
Семейные сцены. - Доказательство, что добродетельные люди очень полезны. - Жених и невеста
Полковница вязала чулок; дочь ее занималась каким-то шитьем. Полковник вошел к ним. Он посмотрел на дочь с улыбкою, расправил усы носовым платком и два раза молча прошелся по комнате.
- А у меня новость, - сказал полковник, остановись торжественно посредине комнаты и сложив руки на груди по-наполеоновски.
Мать и дочь взглянули на него. На лице матери выражалась робость и покорность, на лице дочери беспокойство.
