Анри Шарьер - Ва-банк
Я принял решение. Было уже без семи пять. Я собрал на виду у всех банкноты, алмазы в трубочках из-под аспирина. Нарочно затолкал все в холщовый мешочек. Как можно естественнее затянул веревочки, положил мешочек рядом с собой и сказал по-испански, чтобы было понятно всем: «Последи за мешочком, Жожо. Мне что-то нехорошо Пойду подышу свежим воздухом».
Жожо внимательно наблюдал за тем, что я делаю. Он протянул руку: «Дай-ка мне. Пусть лучше побудет у меня, чем где-то там».
Нехотя я протянул ему свой мешочек: тем самым он подвергал себя опасности. Но что делать? Отказать? Это выглядело бы странно.
Я вышел, держа руку на револьвере. В темноте я никого не мог разглядеть, но мне и не надо было их видеть, чтобы понять, что они там. Быстро, почти бегом я устремился к Мигелю. Оставался шанс, что, вернувшись с ним и большой карбидной лампой, мы сможем избежать потасовки. К несчастью, дом Мигеля был в двух сотнях метров от нашей лачуги. Я побежал.
— Мигель, Мигель!
— В чем дело?
— Вставай скорее, бери оружие и лампу, там несчастье!
Бах! Бах! В кромешной тьме прогремели два выстрела. Я помчался туда, не помня себя. В хижине не горело ни одного огонька. Я зажег фонарик. Люди вбежали с лампами. Никто из комнаты не выходил. Жожо лежал на полу. Из его простреленной шеи струилась кровь. Он был жив, но в беспамятстве. Оставленный рядом электрический фонарь объяснил ситуацию. Сначала они выстрелили в карбидную лампу, потом в Жожо. Пользуясь фонарем, забрали выигрыш, лежавший перед ним, — мой мешочек и его деньги. Рубашка на нем была разорвана, холщовый ремень-футляр, который он носил прямо на теле, вспорот то ли ножом, то ли мачете.
Все игроки, конечно же, упорхнули. В комнате остались немногие. Восемь человек сидели, двое стояли, четыре типа жались по углам плюс мальчик, разливавший ром.
Все предлагали помощь. Жожо отнесли к Мигелю, где ему из ветвей сделали носилки. Он лежал там все утро в состоянии комы. Кровь запеклась, она больше не лилась, и, по мнению английского шахтера, это был хороший знак, хотя, как знать, — ведь эти дуроломы могли проломить ему череп, и тогда возможно внутреннее кровоизлияние. Я решил не трогать его. Шахтер из Эль-Кальяо, старый приятель Жожо, отправился на другую выработку, чтобы привезти так называемого врача.
Я все время был рядом с Жожо. Днем, часа в три, он открыл глаза, выпил несколько капель рома и, с трудом выдавливая из себя слова, прошептал:
— Не трогайте меня. — И еще: — Это была не твоя ошибка, Папи, а моя. — Он помолчал немного, а потом произнес: — Мигель, позади твоего свинарника зарыта банка. Пусть одноглазый передаст ее моей жене, Лоле.
Несколько минут он еще был в сознании, а потом снова впал в забытье. На закате он умер.
Толстая донья Карменсита пришла навестить его. Она принесла несколько алмазов и три или четыре банкноты — все, что нашла утром на полу нашего дома. Бог знает, сколько народу побывало там, и ни один не тронул ни денег, ни алмазов.
Вся небольшая община в полном составе пришла на похороны. Четверо бразильцев тоже были здесь, в рубахах навыпуск. Один из них подошел ко мне и протянул руку. Я притворился, что не заметил его руки и как бы дружески ткнул его в живот. Да, я не ошибся. Револьвер там, где я и думал.
Стоило ли с ним связываться? Заняться этим прямо сейчас или потом? И как? Что сделано, то сделано. Время ушло.
Мне больше всего хотелось побыть одному, но существовала традиция — после похорон обойти все закусочные, владельцы которых пришли на кладбище и выпить там. Пришли хозяева всех забегаловок!
Когда я был у доньи Карменситы, она подошла и села рядом. Она поднесла стакан анисовой ко рту, я — свой, но только для того, чтобы скрыть сам факт нашей беседы.
— Лучше уж он, чем ты, — проговорила она. — Теперь ты можешь спокойно отправляться куда хочется.
— Что ты имеешь в виду под этим «спокойно»?
— Все знают, что ты всегда сдавал свои выигрыши ливанцу.
— Допустим. Теперь они что, убьют ливанца?
— Да уж. Еще одна проблема.
Я сказал донье Карменсите, что выпитое — за мой счет. Ноги сами повели меня к импровизированному кладбищу — расчищенной площадке в пятьдесят квадратных метров. Восемь могил, последняя — Жожо. Перед ней стоял Мустафа. Я подошел к нему.
— Что ты здесь делаешь, Мустафа?
— Пришел помолиться за старого друга и принес ему крест. Ты ведь забыл сделать это.
Черт возьми, и правда, забыл. Но я об этом и не задумывался.
— Ты не христианин? — спросил он. — Я не видел, чтобы ты молился, когда они закапывали его.
— Знаешь, я думаю, Бог, конечно, есть, Мустафа, — сказал я, чтобы сделать ему приятное. — И более того, я благодарен ему за то, что он заботится обо мне, вместо того, чтобы послать меня туда, куда он уже отправил Жожо. И я могу сделать больше для старика, чем если бы молился за его грешную душу, — я прощаю его, он ведь был всего лишь бедным маленьким обманщиком из трущоб Бельвиля, и единственная профессия, которой он обучился, — игра в крэпс.
— Ты о чем, братишка?
— Да это я так, неважно. Но поверь: мне действительно жаль, что он умер. Я пытался спасти его. Никогда не надо думать, что ты умнее и шустрее всех других, потому что в один прекрасный день найдется человек, который двигается быстрее тебя. Жожо хорошо здесь, он навеки остается с тем, что он любил, — приключениями и природой
Я медленно побрел в деревню. Раскачиваясь в гамаке, курил сигару за сигарой и так провонял никотином, что разогнал всех москитов.
Я подводил итоги.
Десять тысяч долларов только за несколько месяцев жизни на свободе И тут, и в Эль-Кальяо я встречал людей разных национальностей, с различным жизненным опытом, но каждый из них был полон человеческого тепла. Благодаря им и этой жизни среди дикой природы, столь непохожей на городскую, я узнал, как прекрасна свобода, свобода, за которую я так долго страдал.
И еще. Благодаря Шарлю де Голлю и янки война подошла к концу, в этой бойне, охватившей миллионы людей, жизнь какого-то заключенного роли не играла. Тем лучше для меня при наличии такого количества проблем обо мне забудут, и хорошо. Мне было тридцать восемь лет, тринадцать из них я провел в заключении: пятьдесят три месяца одиночного пребывания, включая Санте, Консьержери и Болье, а также тюрьму на островах. Я никогда никого не презирал, кроме тюремщиков и полицейских. У меня одновременно было и слишком большое образование, и недостаточное. Черт подери, не лучшая перспектива в этом мире. Мне следовало бы позаботиться о покое и жить, как отставные каторжники в Эль-Кальяо Но в глубине души я чувствовал сильное беспокойство, жуткую жажду жизни. Приключения манили меня с такой силой, что я не знал, смогу ли когда-нибудь жить спокойной жизнью.
И я должен был отомстить… Успокойся, Папи, успокойся. У тебя еще много времени, ты должен постепенно научиться верить в будущее. Потому что, хотя ты и поклялся жить честно в этой стране, сейчас ты на воле и забыл об обещанном.
Как трудно жить подобно другим — повиноваться, как они, идти в ногу с кем-то, неукоснительно выполняя правила.
Давай-ка вздремнем. Но до этого я встал и вышел на улицу, долго смотрел на звезды и луну, прислушивался к бесчисленным звукам, доносившимся из таинственной сельвы, что окружала деревню стеной, настолько же темной, насколько ослепительной казалась сиявшая луна.
А потом я уснул, мягко покачиваясь в гамаке, счастливый от сознания того, что я свободен, свободен, свободен, и я — хозяин своей судьбы.
ПРОЩАНИЕ С ЭЛЬ-КАЛЬЯО
На следующее утро, около десяти, я отправился на встречу с ливанцем.
— Еду в Эль-Кальяо и Сьюдад-Боливар по адресам, которые ты мне дал. Но заплатят ли они мне по твоим счетам?
— Ты можешь пускаться в путь с легким сердцем.
— Но если они убьют и тебя?
— Пусть тебя это не волнует Тебе заплатят, что бы ни случилось. Ты сам-то из Франции? Откуда именно?
— Окрестности Авиньона, недалеко от Марселя.
— А у меня есть давний друг родом из Марселя, но сейчас он живет далеко от тех краев Александр Гиг.
— Что ты говоришь! Так он ведь и мой близкий приятель!
— Я рад, что ты его знаешь.
— Где он живет? Как я могу попасть туда?
— В Боа-Виста. Но туда долгий и трудный путь.
— А чем он там занимается?
— Он парикмахер. Проще простого найти его — нужно только спросить француза-парикмахера и дантиста.
Я с трудом сдерживал смех, потому что хорошо знал этого ни на кого не похожего парня — Александра Гига. Его сослали одновременно со мной, в 1933 году, мы вместе плыли через океан, и у него было достаточно времени, чтобы рассказать мне в подробностях о том, чем он занимается.
В 1929 или 1930 году, в одну из субботних ночей, Александр с приятелем тихо пробрались в крупнейший лиссабонский ювелирный магазин. Для этого им потребовалось взломать квартиру зубного врача этажом выше. Чтобы выяснить расположение квартир в доме и убедиться в том, что в воскресенье дантист с семьей уезжает из дома, и чтобы снять слепки с ключей от входной двери и хирургического кабинета, им пришлось неоднократно посещать кабинет.
