Эмиль Золя - Истина
— Признаюсь вамъ, передъ лицомъ Бога, я входилъ въ комнату Зефирена въ тотъ вечеръ, когда было совершено преступленіе.
Хотя Маркъ относился очень скептически къ предполагаемымъ показаніямъ Горгія, увѣренный въ томъ, что ему придется услышать лишь какія-нибудь лживыя выдумки, онъ все же невольно вздрогнулъ и выпрямился, охваченный ужасомъ. Горгій успокоилъ его движеніемъ руки.
— Да, я входилъ или, вѣрнѣе, облокотился на подоконникъ со стороны улицы, около половины одиннадцатаго, до совершенія преступленія. Объ этомъ я и хочу вамъ разсказать, чтобы успокоить свою совѣсть… Въ тотъ вечеръ я предложилъ отвести Полидора къ его отцу послѣ окончанія службы въ часовнѣ; ночь была темная, и ребенка боялись отпустить одного. Изъ часовни мы вышли въ десять минутъ одиннадцатаго; десять минутъ я шелъ съ Полидоромъ до хижины его отца, десять минутъ обратно, — и такъ время подходило къ половинѣ одиннадцатаго… проходя мимо школы по пустынной площади, я удивился, увидѣвъ свѣтъ въ окнѣ Зефирена, которое къ тому же было открыто настежь. Я подошелъ къ окну и заглянулъ въ комнату: ребенокъ стоялъ раздѣтымъ и прибиралъ картинки духовнаго содержанія, которыя были разбросаны по столу; я побранилъ его за то, что онъ не закрылъ окна, которое находилось въ уровень съ улицей, такъ что каждый прохожій могъ въ него вскочить; мальчикъ, смѣясь, объяснилъ мнѣ, что ему жарко: ночь была очень душная, приближалась гроза, какъ вы, вѣроятно, помните… Я посовѣтовалъ ему поскорѣе лечь спать и уже хотѣлъ отойти отъ окна, какъ увидѣлъ на столѣ, между картинками, пропись изъ школы братьевъ, изъ моего класса, со штемпелемъ школы и моею подписью; я началъ его бранить за то, что онъ принесъ домой пропись, такъ какъ въ нашей школѣ запрещали уносить что-либо домой, книги или прописи. Зефиренъ покраснѣлъ и сталъ просить у меня прощенія, извиняясь тѣмъ, что онъ хотѣлъ окончить дома заданный урокъ каллиграфіи. Онъ упросилъ меня оставить у него пропись до слѣдующаго дня и обѣщалъ принести ее на другое утро и отдать мнѣ въ руки… Онъ закрылъ окно, а я ушелъ. Вотъ вся правда! Клянусь передъ Богомъ, такъ оно и было.
Маркъ успѣлъ совершенно овладѣть собою. Онъ смотрѣлъ на Горгія, не сводя глазъ, и ничѣмъ не выдалъ своихъ впечатлѣній.
— Вы увѣрены въ томъ, что онъ затворилъ за вами окно?
— Да, увѣренъ; я самъ слышалъ, какъ онъ закрылъ внутреннія ставни.
— Слѣдовательно, вы убѣждены въ томъ, что виновникъ преступленія — Симонъ, такъ какъ, кромѣ него, никто не могъ войти въ домъ? Вы полагаете, что Симонъ послѣ преступленія снова открылъ окно, съ тою цѣлью, чтобы подозрѣніе пало на какого-нибудь случайнаго бродягу?
— Да, по моему мнѣнію преступленіе совершилъ Симонъ. Впрочемъ, остается еще одно предположеніе: Зефиренъ самъ могъ открыть окно, задыхаясь отъ жары, послѣ того какъ я ушелъ.
Маркъ не выказалъ никакого волненія при этомъ предположеніи, которое давало поводъ къ новымъ догадкамъ. Онъ только пожалъ плечами, потому что понялъ сразу, что сообщенія брата Горгія не имѣютъ никакого существеннаго значенія, разъ онъ продолжалъ обвинять другого человѣка, выгораживая себя. Впрочемъ, среди этого сплетенія правды и лжи можно было хотя отчасти выяснить кое-какія подробности, и Маркъ рѣшилъ этимъ воспользоваться.
— Отчего же вы не сказали всю правду на судѣ? Этимъ вы могли предотвратить большое несчастье.
— Отчего я не сказалъ всю правду? Да потому, что я себя напрасно бы погубилъ. Я былъ слишкомъ убѣжденъ въ виновности Симона, и этимъ объясняется мое молчаніе… Кромѣ того, повторяю вамъ, я видѣлъ пропись на столѣ.
— Теперь вы сознаетесь въ томъ, что эта пропись — изъ вашей школы, съ вашимъ штемпелемъ и подписью, — однако, было время, когда вы говорили совсѣмъ другое.
— Къ сожалѣнію, да, но этому виною отецъ Крабо и его сподвижники: они приказали мнѣ разсказать цѣлую исторію, совершенно неправдоподобную, для того, чтобы поддержать показаніе этихъ дураковъ экспертовъ… Я готовъ былъ сейчасъ же объявить о подлинности штемпеля и прописи. Вѣдь это было такъ очевидно. Но мнѣ приходилось поневолѣ подчиниться ихъ требованіямъ и повторять то, что они мнѣ приказали, подъ страхомъ попасть въ обвиняемые; они бы отъ меня отказались… Вы сами знаете, какъ они возмутились и какія обрушили на меня проклятія, когда я признался до пересмотра дѣла въ Розанѣ, что пропись принадлежала школѣ братьевъ и носила мои иниціалы. Имъ хотѣлось, во что бы то ни стало, спасти отца Филибена, а также и себя отъ малѣйшаго подозрѣнія, — оттого они и до сихъ поръ не простили мнѣ, что я пересталъ давать ложныя показанія.
Маркъ замѣтилъ, какъ бы размышляя вслухъ:
— Однако, появленіе прописи на столѣ Зефирена все-жъ-таки нѣсколько невѣроятно.
— Почему? Развѣ не случалось иногда, что дѣти уносили съ собою прописи? Вспомните Виктора Милома: онъ также принесъ домой пропись, и по этому факту вы начали догадываться о томъ, какъ было дѣло… Неужели вы все еще продолжаете подозрѣвать меня и воображаете, что я разгуливалъ по городу съ прописью въ карманѣ?
Онъ проговорилъ эти слова съ такимъ злобнымъ нахальствомъ, причемъ ротъ его совершенно перекосился на бокъ, что Маркъ былъ невольно озадаченъ. При его полной увѣренности, что убійцей Зефирена былъ никто иной, какъ братъ Горгій, онъ всегда задумывался надъ тѣмъ, какимъ образомъ ему подвернулась подъ руку эта пропись. Было сомнительно, чтобы пропись находилась въ карманѣ монаха; онъ самъ упорно отрицалъ эту возможность. Откуда же она взялась? Какимъ образомъ она очутилась смятой вмѣстѣ съ номеромъ газеты «Маленькій Бомонецъ»? Еслибы Марку удалось проникнуть въ эту тайну, все объяснилось бы какъ нельзя лучше, и дѣло сразу становилось понятнымъ. Чтобы скрыть свою досаду, Маркъ попробовалъ озадачить Горгія неожиданнымъ вопросомъ:
— Да вѣдь вамъ и не надо было имѣть пропись въ карманѣ, разъ вы сами утверждаете, что видѣли ее на столѣ.
Братъ Горгій вскочилъ со своего мѣста, какъ будто раздосадованный тѣмъ, что разговоръ принимаетъ нежелательное ему направленіе. Онъ, вѣроятно, рѣшилъ прекратить этотъ непріятный споръ.
— Ну да, на столѣ. Я видѣлъ пропись на столѣ. Мнѣ незачѣмъ скрывать это обстоятельство. Представьте себѣ, что я дѣйствительно виновникъ преступленія, — съ какой же стати я бы далъ вамъ въ руки такое орудіе противъ себя? Не правда ли? Но дѣло объясняется очень просто. Если газета была у меня въ карманѣ, то и пропись должна была быть тамъ же. Докажите, что она была именно въ карманѣ, иначе вы не имѣете противъ меня солидной улики… А пропись не была у меня въ карманѣ, потому что я видѣлъ ее на столѣ,- клянусь въ томъ именемъ Бога.
Онъ подошелъ къ Марку и выкрикивалъ ему послѣднія слова прямо въ лицо, съ вызывающею наглостью; его сбивчивыя показанія съ трудомъ прикрывали истинные факты, и онъ долженъ былъ видѣть передъ собою въ эту минуту все происшествіе, со всѣми ужасными, демоническими подробностями.
Маркъ, убѣдившись, что онъ не добьется отъ него правды, рѣшилъ прекратить эти мучительные переговоры.
— Послушайте, — сказалъ онъ, — почему вы полагаете, что я долженъ вѣрить вашимъ словамъ?… Вы теперь разсказываете уже третью версію того же самаго происшествія. Сперва ваши показанія совпадали съ обвинительнымъ актомъ; вы говорили, что подпись принадлежитъ свѣтской школѣ, что на ней нѣтъ ни вашего штемпеля, ни подписи, и что Симонъ поддѣлалъ ихъ. Затѣмъ, когда былъ найденъ оторванный уголокъ, спрятанный въ бумагахъ отца Филибена, вы уже не могли опираться на безсмысленныя показанія экспертовъ и признали подлинность штемпеля и подписи, утверждая, что пропись принадлежитъ вашей школѣ. Наконецъ, сегодня, неизвѣстно, по какому побужденію, вы дѣлаете еще новое признаніе и разсказываете о томъ, что видѣли Зефирена въ его комнатѣ, за нѣсколько минутъ до совершенія преступленія; пропись лежала на столѣ, и вы упрекали его за то, что онъ унесъ ее изъ школы; затѣмъ вы ушли, а онъ заперъ ставни… Разсудите сами, я не имѣю никакого основанія вѣрить въ то, что эта послѣдняя версія дѣйствительно соотвѣтствуетъ истинѣ, и я буду ждать, пока раскроется вся правда, во всѣхъ ея подробностяхъ.
Братъ Горгій, возбужденно шагавшій изъ угла въ уголъ, вдругъ остановился посреди залы и съ трагическимъ видомъ уставился на Марка, лицо его подергивалось, глаза свирѣпо блуждали; наконецъ онъ отвѣтилъ, принявъ ироническій тонъ:
— Какъ вамъ будетъ угодно, господинъ Фроманъ! Я пришелъ къ вамъ, какъ другъ, желая вамъ сообщить подробности дѣла, которое продолжаетъ васъ интересовать, такъ какъ вы хотите, во что бы то ни стало, добиться оправданія Симона. Я разрѣшаю вамъ воспользоваться этими подробностями и не требую никакой благодарности, потому что давно пересталъ разсчитывать на людскую справедливость.
Онъ одѣлъ на себя свой рваный плащъ и ушелъ, не прощаясь и даже не оглянувшись на Марка, разгнѣванный и суровый. А на улицѣ попрежнему лилъ дождь, и вѣтеръ бушевалъ внезапными порывами. Братъ Горгій исчезъ, какъ тѣнь, слившись съ окружающимъ мракомъ.
