Борис Житков - Виктор Вавич
И Санька и надеялся и боялся, что с кислотой ничего выйдет. Санька прождал пять минут и смыл кислоту. Смерить, сколько за пять минут проела. Никто не подошел к вытяжному шкафу, никто не глядел, с чем возился Санька.
Было утреннее время, никто еще не приходил, и только служитель Тадеуш полоскал новые колбы под краном и тихо пел. И веселое такое пел, короткими кусочками. Санька подошел к большому окну, разглядеть, смерить, высоко, поверх всех домов, видно и неба сколько, будто первый раз увидал. И облака клубом идут, по-весеннему, прут небом лихо, стаей. И небо за ними веселым глазом мелькнет - скроется. А Тадеуш мазурку наладил какую-то.
Мувье паненка,
Цо те разбендзе.
И в Саньку лихой дух вошел.
Нех поховаюць,
Ксендза не тшеба!
И Санька совсем веселым разбойником глядел и щурился в канавку, будто нож отточил и пробует. И на облака глянул, как на товарищей, и подтянул Тадеушу:
Нех поховаюць,
Ксендза не тшеба!
Проело мало, на три четверти миллиметра. Санька завернул квадрат в фильтровальную бумагу, сунул в карман, запел под Тадеуша:
С этим не вышло,
Другим пособим!
И захотелось на улицу, новым духом всех оглядеть. Стукнул дорогой Тадеуша по плечу:
Другим пособим!
- А нам кто пособлять будет? - смеялся Тадеуш, тряс мокрые руки.
Санька бежал по внутренней лестнице и стукал кулаком по перилам все под мазурку:
Нех поховаюць,
Ксендза не тшеба!
Санька круто поворачивал на последней площадке, не глядел на встречного, и тот вдруг положил ему на плечо руку. Санька с разгону пролетел две ступеньки и все еще пел в уме:
Ксендза не тшеба!
А это Кнэк.
- Я к вам.
Санька все собирал брови в серьезный вид.
- Вы начали. А не надо уже. Уж иначе и очень легко. Спасибо.
- Да я тут уж... - Санька полез в карман. Кнэк мягко придержал Санькину руку.
- Не беспокойтесь. - Кнэк стал сходить с лестницы. Они уж были в дверях. - Скажите Башкину, - Кнэк на миг глянул Саньке в глаза, - что я его убью, где встречу: на улице, в церкви, в театре. Скажите ему, что товарища Короткова повесили. Этой ночью.
Кнэк приподнял шляпу, очень мягкую, ласковую такую шляпу.
Санька смотрел, как Кнэк улыбался, очень вежливо и так открыто, и Санька был рад, что вот такой, и с каким доверием, с каким уважением, и в то же время понятно, что не надо вместе идти.
"Это вот настоящий, настоящий", - думал Санька и шел, как тогда из гимназии с выпускным свидетельством, и улыбался - вежливо и снисходительно всем прохожим. "А он убьет, наверно, так и трахнет на первом же углу этого Башкина... - И на миг запнулось дыхание. - Повесили одного". - Санька хотел перевести себя на давешнюю песню, не мог вспомнить.
Санька шел сбивчивыми ногами, чуть не толкнул даму. Подошел к витрине, глядел на выставленные подтяжки и хмурился, не видя. Вошел в чужой двор, отыскал уборную, оглянулся и быстро швырнул в дыру стальной квадрат.
- А нет, так займи! - кричал Наде Филипп. - У старухи поди займи. Ну чего стоишь? Что тебе трудно полтинник спросить?
Полтинник этот на водку. Филипп не допил, а еще полбутылки , даже меньше, осовеет, будет только плеваться по углам и харкать. Мычать и харкать. А потом сразу повалится спать и папироски не потушит.
- Филя! Голова болит? - Наденьке хотелось, чтоб с ласковой жалобой сказал, что болит - ведь, наверно, болит. Наденька накинула на голову шаль.
- Да иди ж ты! - Филипп обернулся, сморщился.
Надя вышла - на сырой темный двор, на веселый ветер - торопливый, замашистый. На ветру побрякивала пустая кляшка на соседских дверях. Наденька стукнула.
- Не заперто, входи! Кто? - и морщится в темноту старуха от плиты и крепко пахнет жареным луком.
- Добрый вечер, - у Нади простой ласковый голос.
- А что надо? - старуха в сковородку смотрит и мешает, скребет ножиком.
- Полтинника у вас не найдется до завтра? Старуха и не повернулась.
- ...до утра, - прибавила Надя. - Нету, может быть, - говорит Надя сочувственным голосом и даже двинулась идти.
- Почему нема? Есть в мене полтинник. И рубль есть. - И все ковыряет ножиком. - А не дам! - и повернулась всем лицом. - Краля!
- Так и скажите, что...
- А как тебе говорить? Ты кто есть такая? Лахудра! Наденька повернулась, не сразу открыла, возилась с щеколдой.
- Иди, иди, жалейся своему хахарю! Тьфу! Лук через тебя, шлюху...
Наденька хлопнула за собой дверью.
- Ты мне побросайся чужими дверями! Забастовщики!
Наденька, не помня ног, шла по коридору. Два голоса бубнили в комнате. Наденька с размаху распахнула дверь. Филипп на ходу обернулся:
- Ну?
Гость смотрел со стула на Надю с любопытством.
- Я не могу! - и Надя кинула срыву шаль на кровать.
- Тьфу! - Филипп с силой плюнул, как стукнул об пол. Надя схватила шаль, бросилась вон.
- Да стой ты! - кричал вдогонку Филипп. - Чего ты?
Наденька шла все быстрей, быстрей, стала перебегать перекрестки, а ветер мотал шаль, завевал в лицо, теребил подол, а Надя будто не чуяла ветра, а только крепче била ногой, когда дуло навстречу.
- Ну вот, гляди! - говорил Филипп. - Это я ее полтинник послал спросить, - и Филипп кивнул большим пальцем за спину. - Ну не дала, к другой поди. Скажи, большое дело.
- Нервная вполне, - говорил гость и поворачивал в руках фуражку.
- Не нервная, а хочешь по-нашему, по-рабочему, так и вались уж по-пролетарски. А мы-то? Сами-то? Мы-то, я говорю, как? Понятно не дает, - через минуту говорил Филипп, - знают все тут, что я без делов.
В это время дверь входная звякнула, и шаги женские быстрые по коридору. И Филипп и гость смотрели на дверь. Дверь отпахнулась, и старуха-соседка закричала с порога:
- Дверями еще швыряются. Через вас, через вас, сволочей, Гришка мой в остроге гниеть. А через кого? Сманули черти собачьи, а теперь дверями хлопать ей? Да? Ты скажи ей, скажи своей лярве, что я ей, шлюхе...
- Да я тебя, сука... - Филипп рванулся на старуху. Гость поймал за рукав, Филька вывернулся на месте. - Рухлядь твою в смерть!
- Докажу на всех, на всех, кто вы есть, сволочи! - кричала старуха из коридора и звякнула во всю мочь дверью.
Трубочка
КНЭК сидел за столом и весь присунулся к лампе. Он щурился и морщился, разглядывал на просвет трубочку: стеклянную, запаянную трубочку с жидкостью, с круглой пулей на дне.
Он привстал, взял в руки лампу и чуть не спихнул со стола маузер, что лежал на правом краю.
- Не, не годится, Анелю.
Анеля совсем низко присела и глядела снизу то в лицо мужу, то на трубочку.
- Перекалено стекло! Я пускал из рук, с высоты аршина, то не должны быть трещины. От! Смотри! - Кнэк подставлял Анеле трубку и крепким холеным ногтем показывал, где трещинка.
Анеля кивала головой.
- Нет, смотри, вот и другая! - перевел ноготь Кнэк. - Человек идет на смерть - снаряд должен быть вернее смерти. Ты как думаешь, Анелю? А с поднятых рук, пусть и без силы брошу - трубка должна вовсе разбиться. Непременно, наверно. Одна из трех наверно. Как курок. Вот это.
Кнэк положил на стол трубку и быстро взял с подоконника толстую книгу, толстую, как словарь.
- Вот это я упущу сейчас на пол из рук, и тут пять фунтов динамиту, и я не боюсь, что будет несчастье.
Кнэк шагнул на середину комнатки. Он держал снаряд за корешок на вытянутой вниз, руке. Анеля шагнула к Кнэку и крепко положила ему на плечо руку, наклонилась поспешно к нему и отставила вбок легкую ногу. Зажмурила глаза.
- Вот! - сказал Кнэк, и снаряд-книга тяжело стукнул об пол. Анеля вздернула вверх руку. - А если я вот так высоко подыму, - Кнэк нагнулся, поднял снаряд над головою, - и если сейчас брошу, то наверное здесь ничего, ничего не останется.
Анеля серьезными глазами смотрела вверх на книгу, Кнэк бережно положил снаряд на место.
- А все трубки надо отпустить. Это я сам. Ставь чайник, Анелю.
Пусть убивает
БАШКИН из передней уже слышал, что много народа у Тиктиных в столовой: голоса, и поверх всех бьет бас Андрея Степановича:
- Еще раз повторяю... еще раз повторяю...
На звонок высунулись в коридор Анна Григорьевна и Санька. Санька прошел живыми шагами и, как поздоровался, так и взял за руку и повел прямо к себе в комнату. Повернул выключатель, притворил дверь.
Башкин ходил из угла в угол и кланялся туловом в такт шагу. Сморкался.
- Что за таинственности? - сказал Башкин все еще в носовой платок и боком глянул: Санька сидел на кровати, расставил колени и что-то больно уж круто упер локоть в колено и уродовал в пальцах папиросу.
- Да просто... - Санька глядел в пол. - Меня просил вам передать один человек, что он вас при первой встрече убьет. - И Санька на секунду глянул на Башкина. Башкин остановил шаги.
