Уилки Коллинз - Женщина в белом
— Не возвратился? Не сказал последнего слова?
— Когда он дошел до угла, он обернулся, помахал рукой и театральным жестом ударил себя в грудь. Он исчез в противоположной стороне от нашего дома, а я поспешила к Лоре. По дороге к дому я решила немедленно переехать. Оставаться на прежней квартире (тем более в ваше отсутствие) после того, как граф выследил нас, было крайне опасно. Я бы рискнула подождать вашего возвращения, если б была уверена, что вы скоро приедете. Но я ведь не знала точно, когда это будет. Переехать было необходимо, сделать это надо было немедленно. Еще до отъезда вы как-то говорили, что для укрепления здоровья Лоры хорошо было бы переехать в более спокойное место, где воздух чище. Я напомнила ей об этом и предложила устроить вам сюрприз, не утруждая вас хлопотами переезда. Она горячо откликнулась на мое предложение и заторопилась не меньше, чем я. Она помогла мне упаковать все ваши вещи, а теперь сама разложила их здесь, в вашей новой рабочей комнате.
— Почему вы решили переехать именно сюда?
— Я плохо знаю пригороды Лондона, но Фулем я немножко знаю, потому что когда-то посещала здесь школу. Нам следовало переехать как можно дальше от прежней квартиры. Надеясь, что школа еще существует, я отправила туда посыльного с запиской. Оказалось, что школа на месте. Директрисой школы была теперь дочь моей старой учительницы. Согласно моим указаниям, мне наняли эту квартиру. Когда посыльный вернулся с адресом нашего нового жилища, были уже сумерки. Мы переселились вечером. Было совсем темно, и наш отъезд остался незамеченным. Правильно ли я поступила, Уолтер? Оправдала ли я ваше доверие?
Я ответил ей тем, что от всей души поблагодарил ее. Но лицо ее выражало явную тревогу. Она снова заговорила о графе Фоско.
Я видел, что ее отношение к нему изменилось. Она уже не вспыхивала от гнева при его имени, не торопила меня поскорее свести счеты с ним. Теперь, когда она поверила в искренность его чувства к ней, ее органический ужас перед его злобной энергией и неусыпной прозорливостью, казалось, стал еще сильнее, — она стала с еще большим недоверием относиться к нему, зная его безграничное коварство. Взгляд ее был полон затаенного страха, когда она вполголоса, нерешительно спросила меня, как я отношусь к его угрозам и что намерен предпринять в дальнейшем.
— С тех пор как я виделся с мистером Кирлом, прошло не так много времени, Мэриан, — отвечал я. — Прощаясь с ним, я сказал ему напоследок о Лоре: «В присутствии всех тех, кто сопровождал на кладбище подложные похороны, ее родной дом откроет перед ней двери; по приказанию главы семьи Фэрли лживая надпись над могилой ее матери будет уничтожена; права Лоры Фэрли будут восстановлены, а те двое, кто совершил страшное злодеяние, ответят за свое преступление, — ответят передо мной, если закон не будет властен покарать их». Одного из них я уже не могу призвать к ответу. Другой жив — и решение мое остается в силе.
Глаза ее заблестели, щеки зарделись. Она ничего не сказала, но я понял по выражению ее лица, что она всецело одобряет меня.
— Не буду скрывать от вас, как не скрываю от самого себя, — я не уверен в конечном успехе. То, что нам предстоит сделать, возможно, несоизмеримо труднее и рискованнее, чем то, что мы уже сделали. Мы все равно должны отважиться на это, Мэриан. Я не настолько опрометчив, чтобы вступать в единоборство с таким человеком, как граф Фоско, не подготовившись предварительно. Я научился терпению, я умею ждать. Пусть граф считает, что его слова возымели свое действие. Пусть ничего о нас не знает и не слышит: пусть почувствует себя в полной безопасности. Если я его правильно понял, присущие ему самомнение и заносчивость ускорят развязку. По этой причине я буду выжидать. Но есть и другая, гораздо более важная причина. Мое положение в отношении вас, Мэриан, и особенно в отношении Лоры должно стать более определенным, прежде чем я сделаю последнюю попытку призвать к ответу графа Фоско.
Она подвинулась ближе и удивленно взглянула на меня.
— Каким образом ваше положение может стать более определенным? — спросила она. — Что вы хотите сказать?
— Я скажу вам, когда придет время, — отвечал я. — Оно еще не настало — может быть, оно никогда не настанет. Может быть, я никогда ничего не скажу Лоре — даже вам ничего не скажу, пока не уверюсь, что имею на то право и могу говорить, не боясь потревожить ее. Оставим это. Поговорим о более неотложных вопросах. Вы скрыли от Лоры, великодушно скрыли от нее смерть ее мужа…
— О, конечно, Уолтер! Мы еще долго не скажем ей об этом, правда?
— Нет, Мэриан, надо сказать ей. Лучше будет, если вы сами расскажете ей о смерти сэра Персиваля, чем если она узнает об этом случайно, — а это всегда может произойти. Не посвящайте ее в подробности, но очень мягко, очень осторожно скажите ей, что он умер.
— Вы хотите, чтобы она узнала о смерти своего мужа не только из опасения, что она случайно услышит об этом, Уолтер, но и по другой причине?
— Да.
— И эта причина стоит в прямой связи с тем, о чем вы не хотите до времени говорить мне? О чем вы, может быть, никогда не скажете Лоре?
Она подчеркнула свои последние слова. Я отвечал ей утвердительно.
Кровь отхлынула от ее щек. С минуту она смотрела на меня очень внимательно, очень серьезно. Непривычная нежность засияла в ее темных глазах и смягчила выражение лица, когда взгляд ее скользнул туда, где обычно сидела любимая спутница всех наших радостей и печалей.
— По-моему, я поняла, — сказала она. — Мне думается, я должна сказать ей о смерти ее мужа ради нее и ради вас, Уолтер.
Она вздохнула, задержала мою руку в своей, быстро отпустила ее и вышла из комнаты. На следующий день Лора узнала, что с его смертью она обрела свободу и что вместе с ним погребены ошибка и несчастье ее жизни.
Мы никогда больше не упоминали его имени, мы никогда больше не говорили о нем. С молчаливого обоюдного согласия, мы с Мэриан избегали также малейшего намека на ту другую тему, время для которой еще не наступило. Но мы постоянно думали об этом и жили этой мыслью. С тревогой, волнением и любовью мы оба наблюдали за Лорой, ожидая и надеясь, что время настанет, что наконец настанет тот час, когда я смогу сказать…
Постепенно мы вернулись к нашему обычному размеренному образу жизни. Я возобновил мою ежедневную работу, прерванную поездкой в Хемпшир. Мы платили за нашу новую квартиру больше, чем за старую, которая была менее удобной и вместительной. С материальной стороны наше будущее выглядело очень нелегким, и это еще больше подстрекало мое трудолюбие. Непредвиденные случайности могли быстро истощить наш скудный денежный фонд в банке. В конечном итоге единственное, на что мы могли рассчитывать, — была моя работа. Необходимо было работать как можно усидчивее и продуктивнее, и я прилежно принялся за дело.
Но пусть не предполагают мои читатели, что в этот промежуток времени, посвященный уединению и работе, я не стремился больше к той цели, с которой были связаны все мои помыслы и поступки, описанные здесь. Эта цель неотступно стояла передо мной, не ослабевая, не отдаляясь. Но все зреет во времени. А пока что у меня было время для того, чтобы принять меры предосторожности, отдать долг благодарности и разрешить один загадочный вопрос.
Меры предосторожности, конечно, относились к графу. Необходимо было елико возможно выяснить, собирается ли он оставаться в Англии, — иными словами, будет ли он в пределах досягаемости для меня. Установить это мне удалось самым незатейливым образом. Адрес его загородного дома в Сент-Джонз-Вуде был мне известен. Я узнал, кто является агентом по найму и сдаче квартир в этом квартале, отправился к этому человеку и спросил, будет ли вскоре сдаваться внаем дом Э 5 по Форест-Род. Ответ был отрицательным. Мне сказали, что иностранец, занимающий в настоящее время эту резиденцию, возобновил договор еще на шесть месяцев — до конца июня будущего года. А сейчас было только начало декабря. Я расстался с агентом успокоенный — граф от меня не уйдет.
Долг благодарности привел меня снова к миссис Клеменс. Я обещал ей вернуться и подробно рассказать о смерти и похоронах Анны Катерик, чего не мог сделать при нашем первом свидании. Обстоятельства ныне изменились, теперь ничто не препятствовало мне посвятить добрую женщину в историю заговора в тех пределах, в которых это было необходимо. Чувство искренней симпатии и благодарности к ней торопило меня исполнить свое обещание, и я исполнил его — как можно мягче и осторожнее. Не стоит описывать, что происходило при нашем свидании. Скажу только, что встреча с миссис Клеменс напомнила мне снова о вопросе, который оставался еще без ответа, — о вопросе, кто же был отцом Анны Катерик.
Множество мелких соображений, ничего не значащих в отдельности, но весьма значительных, когда они собрались в одно целое, подсказывали мне один неожиданный вывод, который необходимо было проверить. Мэриан разрешила мне написать майору Донторну в Варнек-Холл (где миссис Катерик жила до своего замужества). В письме от имени Мэриан я просил его ответить мне на некоторые вопросы, связанные с делами и историей семьи Фэрли, и заранее просил прощения, что беспокою его. Я не был уверен, что майор Донторн еще жив, но на всякий случай я послал письмо, надеясь, что он ответит.
