Любитель полыни - Танидзаки Дзюнъитиро

— Многие феминисты так говорят, но снова женятся и снова ошибаются.

На этом их разговор окончился. В кабинет вошла официантка и начала им прислуживать.

6

Проснувшись утром около десяти часов, Мисако в необычайно беззаботном настроении лежала в постели. Во дворе слышался голос Хироси, возившегося с собаками.

— Линди! Линди! Пиони! Пиони! — беспрерывно звал он.

Они купили колли Пиони в Кобэ в мае прошлого года, когда цвели пионы, и назвали её в честь цветов.^[38] Хироси не терпелось познакомить её с полученной в подарок борзой.

— Так нельзя. Ты напрасно хочешь, чтобы они сразу подружились. Дай им время, они сами поладят. — Это был голос Таканацу.

— Дядюшка, а не потому ли они ссорятся, что они разнополые?

— Да ведь они только вчера увидели друг друга.

— А если они подерутся, кто победит?

— Ну, не знаю… Они обе крупные. Если бы одна из них была маленькой, между ними не было соперничества и они сразу бы подружились.

То одна, то другая собака принималась лаять. Вчера вечером Мисако, поздно возвратившаяся домой и уставшая, поговорила с Таканацу всего минут двадцать-тридцать и ещё не видела привезённую им борзую. Хриплый, словно простуженный, голос принадлежал Пиони. Мисако не была такой любительницей собак, как её муж и Хироси, но, когда она возвращалась домой после десяти часов вечера, слуга, идя на станцию встречать её, всегда брал с собой Пиони. Едва Мисако показывалась у выхода, собака, позвякивая цепью, бросалась к ней. Поначалу Мисако, выговаривая слуге, недовольно стряхивала с одежды грязь от лап, но постепенно перестала недолюбливать собаку и даже иногда, когда у неё было хорошее настроение, ласкала её и поила молоком. Вчера вечером, выйдя из поезда, она потрепала по голове бросившуюся к ней Пиони со словами: «Ну что, приехал твой новый друг?» Каким-то образом Пиони, первая с радостью встречавшая её на станции, стала для Мисако символом дома мужа.

Ставни в комнате были плотно закрыты, но на самый верх перегородок падали ослепительные лучи — погода, по всей видимости, была прекрасная, как во время цветения персиков. Вскоре предстоит готовиться к празднику кукол.^[39] Выйдя замуж, Мисако взяла с собой в дом мужа кукол, выполненных в старом стиле, которых её отец, страстный любитель, заказал в Киото у Марухира^[40] к её первому празднику девочек. Переехав в Осака, она по здешнему обычаю стала отмечать праздник третьего апреля, на месяц позже, чем в Токио. Дочери у неё не было, сама она особой любви к празднику не испытывала, поэтому можно было бы и не придерживаться старинной традиции, но отец, любивший этих кукол, каждый год специально приезжал из Киото взглянуть на них. Так было в прошлом и позапрошлом году, и на этот раз он, конечно, не преминет посетить их. Опять вытаскивать коробки, на которых за год скопилось столько пыли! Кроме того, она предчувствовала тягостное положение, подобное тому, которое недавно испытала в театре Бэнтэндза. Разве нельзя как-нибудь обойтись в этом году без праздника? Посоветоваться с мужем? Возьмёт ли она с собой кукол, когда будет покидать этот дом? А если оставит их здесь, не поставит ли мужа в затруднительное положение? Подобные мысли пришли ей в голову, потому что, может быть, на будущий год во время праздника персиков она уже не будет жить в этом доме.

Лёжа в запертой комнате, Мисако ощущала, что наступило тёплое время года, что пришла весна. Некоторое время она смотрела на солнечные лучи, падавшие на верхнюю часть перегородок. Впервые за долгое время она выспалась, спать ей больше не хотелось, но, с удовольствием потягиваясь, она всё ещё не могла покинуть постель.

Рядом была постель Хироси, а далее постель мужа. И та и другая были уже пусты. В нише^[41] рядом с изголовьем мужа в синей вазе из фарфора коимари^[42] стояли цветы камелии. Сейчас у них гостил Таканацу, и ей давно пора вставать, но так редко удавалось понежиться в постели! Хироси с рождения спал между родителями, и как только ребёнок просыпался, они оба тоже вставали. В большинстве случаев, чтобы дать мужу ещё немного отдохнуть, Мисако поднималась первой. В воскресенье утром она хотела бы подольше поспать, но, хотя ему не надо было идти в школу, Хироси вскакивал в семь часов, и мать тоже волей-неволей вставала. В последние два-три года она начала полнеть и решила, что ей надо спать поменьше. Она не страдала от недосыпания, но когда это было возможно, охотно продлевала удовольствие. Иногда Мисако начинало казаться, что она мало спит, и тогда, приняв днём снотворное, ложилась поспать днём, но, как ни странно, голова у неё при этом оставалась ясной, и спать она не могла. Один раз в неделю муж должен быть появляться в своей фирме в Осака; иногда в такие дни, смекнув, он по дороге отводил сына в школу, но такое случалось два-три раза в месяц. Так или иначе, в последнее время ей редко выпадала возможность оставаться в спальне одной, спать или лёжа смотреть в потолок.

Во дворе по-прежнему раздавался лай собак и возгласы Хироси: «Линди! Пиони!» Всё это звучало как-то по-весеннему умиротворённо. Мисако представила себе безоблачное небо — хорошая погода стояла уже несколько дней. Утром ей предстояло поговорить с Таканацу, но эта мысль обеспокоила её не больше, чем воспоминание о куклах. Если начнёшь волноваться, конца не будет — ко всему надо относиться, как к куклам. Она хотела сохранить своё безмятежное настроение.

Внезапно в ней проснулось любопытство, как у ребёнка: что за собака эта Линди? — и она решила вставать. Открыв один ставень, она выглянула во двор и закричала так же звонко, как Хироси:

— Доброе утро!

— Доброе утро! Сколько же вы спали!

— А который час?

— Двенадцать.

— Обманщик! Ещё не так поздно. Сейчас около десяти.

— Удивительно, как вы в такую погоду можете спать!

— Как раз в такую погоду и спится.

— Во-первых, это невежливо по отношению к гостю.

— Ничего, он свой человек.

— Поскорее умывайтесь и спускайтесь к нам. Я привёз вам подарок.

Таканацу стоял под сливами и, подняв голову, смотрел на неё. В тени деревьев она не могла разглядеть его лица.

— Так это и есть новая собака?

— Да, такие собаки в Шанхае сейчас в большой моде.

— Изумительная! Мама, эта собака как раз чтобы ты с ней гуляла.

— Почему?

— На Западе все дамы держат таких собак. Когда они ведут такую собаку на поводке, то выглядят ещё красивее.

— И даже я буду казаться красавицей?

— Конечно. Ручаюсь.

— Но собака слишком изящна. Рядом с ней я буду казаться ещё толще.

— Тогда собака подумает: «Рядом с ней я кажусь ещё изящнее».

— Я вам это припомню.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся вместе с ними Хироси.

Во дворе росло несколько слив, оставшихся с тех пор, как здесь был крестьянский двор. Деревья цвели одно за другим, с начала февраля и до середины марта. Сейчас они уже осыпались, но ещё там и сям сверкали белые цветы. Собак привязали к деревьям на таком расстоянии, чтобы они не грызлись. Казалось, что и Пиони, и Линди устали лаять и, припав к земле в позе сфинкса, лишь злобно смотрели друг на друга.

Сквозь переплетённые ветви было видно, что муж сидит на веранде флигеля, построенного в западном стиле. Перед ним стояла чашка чёрного чая, и, растянувшись в шезлонге, он перелистывал большую европейскую книгу. Таканацу, в накинутой на ночное платье накидке из чесучи осима,^[43] в трикотажных кальсонах, доходивших до самых пят, без носков, вынес во двор стулья.

— Не отвязывайте их. Я сейчас спущусь.

Мисако, быстро приняв ванну, вышла на веранду.

— Вы уже позавтракали?

— Позавтракал. Ждал-ждал, но вы никак не просыпались.

Держа чашку в одной руке, муж прихлёбывал чай и не поднимал глаз от книги, которая была у него на коленях.

— Сударыня, ванна готова, — объявил Таканацу. — Хозяйка дома совсем о гостях не заботится, но прислуга ради меня с утра натопила. И с вашего позволения я уже принял ванну, так что вам придётся после меня…