Н. И. Уварова - «Рождественские истории». Книга седьмая. Горький М.; Желиховская В.; Мопасан Г.
– Скажи пожалуйста, уж не сны ли какие-нибудь вещие тебя тревожили на этом допотопном ложе? – спросил он, вынув изо рта сигару и глядя не на меня, а в сторону. – Так мы с тобою и проспали всенощную-то?.. Досадно!
– Я верно очень долго спала?
– Да, всенощная уж всюду отошла… Ну, делать нечего!.. А я знаешь ли… Престранная вещь! Я видел во сне твой диван…
Я даже встала от изумления.
– Ты тоже его видел?!.
– Как – тоже?.. Разве он и тебе привиделся?
– Отчасти… Но всё равно. Скажи пожалуйста, что же? Как же ты видел мой диван?
– Престранно! Я видел его точно таким же, но новее и не здесь, не у тебя. Он привиделся мне будто бы там, в вашем старом доме, на площади…
Я к месту приросла и едва ли не открыла рта от изумления.
«Там же! В том же доме… Вероятно в той же комнате!» – проносились мысли в моей голове.
Но прерывать мужа я не хотела.
– Да, – продолжал он. – Это престранный сон!.. Представь себе, привиделось будто мы с тобой не то идём, не то летим, через какой-то большой, прекрасный сад и вдруг видим дом…
– Наш старый дом?.. Ярко освещённый! – не выдержав прервала я. – И мы остановились под окнами…
– Ну да!.. почём ты знаешь? – изумился Юрий Александрович.
– Уж знаю!.. Постой, мой милый, не говори: я скажу дальше. Мы с тобою стали под отворенным окном угловой комнаты и увидали там, сначала, одну даму, одетую в старинный костюм, какие носили в начале века. Потом вошли другие лица: старушка и старик, двое детей и…
– Нет, нет! Только старик и девочка… Но, послушай, Елена, как можешь ты знать?.. Это слишком странно!.. Неужели и ты видела тоже?..
– Бога ради! Я скажу тебе всё, но продолжай теперь. Всё, всё рассказывай!.. Это в самом деле слишком важно!.. Говори дальше.
– Ну, вот видишь ли, мне сначала, правда, показалось, что из этой комнаты вышли какие-то люди, но я их не различил; а когда сон мой выяснился, там, у большого письменного стола, сидел в вольтеровском кресле один старик, а против него, вот на этой самой кушетке-самосоне, примостилась маленькая девочка, лет пяти-шести…
– Черноволосая? С хорошеньким, но капризным лицом? – прервала я.
– Пожалуй, да! Как это однако странно!.. Неужели и тебе такая же пригрезилась?
– Продолжай! Продолжай!.. Я расскажу свой сон после! – вскричала я, в высшей степени заинтересованная и изумлённая.
А сама думала: «Я видела начало семейной сцены, он – продолжение… Это ясно».
– Да моему сну сейчас конец, – равнодушно отозвался Юрий Александрович.
Он напрасно думал обмануть меня притворным равнодушием. По его неровной походке, по нервному подёргиванию плеч, я видела, что он далеко не спокоен. Да ему и не давалось лицемерие: он то и дело сбивался с хладнокровного, иронического тона и, увлекаясь, рассказывал с жаром, гораздо более естественным в данном случае.
– Мой сон недолог, но очень странен, – продолжал он, пожав плечами. – Представь себе, что я смотрел на этого старика, на эту девочку будто на своих, на близких мне людей. Смотрел внимательно, с каким-то странным чувством захватывающего интереса, будто ожидал и знал, что вот сейчас произойдёт что-то важное, особенное… И вот ещё: никто мне этого не сказал, но я вдруг сам узнал, что этот старик – твой прадед, князь Пётр Павлович Рамзаев…
– Так было и со мною! – вскричала я.
– Погоди! Погоди! – остановил меня Юрий. – Вот что всего удивительнее: я читал, я знал его мысли…
– Как и я… Что ж он думал?
– Ах!.. Он думал… Что он думал? – вдруг рассердился Юрий и заходил, заметался нетерпеливо по комнате. – Я убеждён, что это не что иное, как результат давишнего свидания – с тем полоумным капитаном-моряком!.. Просто впечатление его россказней, басни о княгине и княжне Рамзаевых!.. Об американском князе Петре Павловиче… Какая глупость!
Он так рассердился, что даже прервал свою речь, гневно стукнув рукой по столику так, что все безделушки на нём зазвенели.
– Ах, разумеется!.. – поспешила я согласиться. – Кто ж будет верить снам?.. Тем не менее всё это интересно своей оригинальностью, так почему ж не рассказать?.. Кончай, прошу тебя. Что ж было дальше?.. Ты видел мысли старика… О чём же думал он?
– Ну да, я видел, что старик именно думает о них… То есть не о них собственно, а о своём пропавшем сыне, – спокойней заговорил Юрий, пройдясь несколько раз и с улыбкой недоумения вновь остановившись предо мною. – Он думал, что если князь Павел не погиб, то он должен быть очень несчастен; что может статься у него теперь семья; сын, родной его внук, князь Рамзаев, который нуждается, голодает… И старик сокрушался, а я глядел на него и сам мучился, сожалея его… Ей-Богу!.. Ведь приснится же история!.. Просто смешно!.. Я так понимал его чувства, так разделял его горе, будто сам их испытывал, с ним заодно… Удивительная вещь эти сны!.. Откуда берётся их реальность?.. Ведь вот, слава Богу, проснулся, рассказываю тебе, сознаю же вполне, что это вздорный сон, – а между тем старческое лицо это передо мною, и мне и теперь его жаль… Ведь вот глупость-то!
– Глупость, понятно! – умиротворяющим голосом отозвалась я. – Ну и что ж дальше случилось?
Юрий Александрович отвечал не сразу. Он сначала походил, подумал; потом остановился среди комнаты, развёл руками, и полусердито, полусмешливо произнёс:
– Тс-с!.. Потеха!
– Юрочка!.. Да расскажи же! – взмолилась я. – Что ж ты один потешаешься!.. Говори же, что дальше-то было?
– Дальше-то самое удивительное и самое нелепое! – вскричал он. – Вообрази себе, что я вдруг будто бы увидел у ног старика, под столом, какую-то скомканную бумажку и вдруг понял, что в ней – всё!.. Понимаешь?.. Всё самое важное и нужное для вразумления и успокоения этого старика, князя Рамзаева. Я не мог отвести глаз от этого смятого комка бумаги… Я ясно видел, что в нём ответ на все его недоумения; что стоит ему наклониться, поднять, прочесть – конец недоразумениям, горю и страданиям его. И ты представить себе не можешь, душа моя, как я хотел ему сказать об этом!.. Я усиливался закричать, указать ему, внушить ему моё знание, – но ничего не мог… И представь себе, Hélène….
Юрий до того увлёкся, что забыв обычную сдержанность, склонился ко мне, к дивану, на котором я сидела, и крепко ухватив меня за плечо, потрясал одной рукою, размахивая другой, и продолжал:
– Вообрази себе только, как я обрадовался, когда эта маленькая девчонка, эта правнучка его вероятно, вдруг кубарем свалилась вот с этого самого дивана, нагнулась и подняла эту скомканную бумажку, это письмо его внука, князя Петра Рамзаева…
– И отдала ему? – вскричала я.
– Какое! Не отдала совсем, негодная девчонка! А ещё больше скомкала, подбросила как мячик, поиграла и вдруг, упав во весь рост на диван, вытянула руку и сунула его вот так – сюда!
И говоря это муж мой, для нагляднейшего объяснения, с маху засунул руку между глубокой спинкой и сиденьем моей старой кушетки…
Чрезвычайно заинтересованная его рассказом, поражённая совпадением нашего двойного сна, я сгорала желанием рассказать ему начало своего видения и собралась вскочить и закричать: «А послушай теперь, что мне привиделось»…
Но слова замерли у меня в горле.
Юрий медлил подняться, тяжело налегая на плечо моё, а лицо его приняло такое странное и страшное выражение, что я перепугалась.
– Что с тобою, мой милый?.. Тебе дурно?! – закричала я, с ужасом вглядываясь в него.
Он молчал, да вряд ли и слышал мой вопрос, потрясённый неожиданным впечатлением. Но я немного успокоилась, чувствуя что он приподымается…
Он приподнялся и стал на ноги, но был очень бледен и смотрел не на меня. Растерянный взгляд его был устремлён на его руку.
Следуя за направлением его глаз, взглянула и я, и взглянув, громко вскрикнула, поражённая: в руке Юрия была измятая бумага, – комок слежавшегося, пожелтелого как пергамент, старого письма!..
Рассказывать ли далее?
Это было одно из писем покойного князя Петра Павловича, моего двоюродного дяди, к своему престарелому деду.
Одно из многих писем, стараниями первой жены отца моего не дошедшее до своего назначения… Бедная женщина, зорко оберегая интересы детей своих, их самих сберечь не умела!
Я убеждена, что так удивительно привидевшаяся мне с мужем девочка и была та самая старшая сестра моя, что умерла в ранней молодости, сорок лет тому назад.
Чудесно найденное нами в прадедовском диване письмо – вполне восстановляло истину: в нём юноша Пётр Рамзаев извещал деда, что женится на дочери пастора Стивенса. Княгиня Рамзаева была та самая Екатерина Стивенс, а моя новая кузина Елена – меньшая и ныне единственная её дочь…
Нечего и говорить о радости их заступника, капитана Торбенко, которому мы поспешили в тот же вечер сообщить наш двойной сон, удивительную находку и полную готовность возвратить наследство прадеда по принадлежности.
На следующий, светлый, праздничный день Рождества Христова мы телеграфировали госпоже Рамсей. Через три месяца княгиня Рамзаева с дочерью Еленой уже были в России, нашими дорогими гостьями; а через год мы искренно сошлись и полюбили друг друга, как и подобает добрым родственникам.
