Петр Боборыкин - Однокурсники
Серьезных препятствий ведь, в сущности, нет никаких.
Неужели только нежелание Вани?
Но разве у него есть какие-нибудь положительные «права» на нее, на ее волю, на выбор такого личного дела, как жизненное призвание?
Он ревнует! Но это не резон.
Ревнует к своему однокурснику, к этому миллионеру?
Так ведь это "глупости".
Пятову она, быть может, и очень нравится; но мало ли кому она нравилась и еще будет нравиться при ее «данных», как любит выражаться Элиодор?
Нельзя же сейчас смотреть на девушку — потому только, что она обручилась с вами, — как на свою собственность.
Так Ваня на нее, конечно, не смотрел. Он слишком хороший человек и не таких взглядов на женщину, ее права и самостоятельность.
Но он слишком "прямолинейный".
Этому слову она от него же научилась.
Хорошо иметь твердые убеждения, но нельзя же "перебарщивать".
Это тоже его слово. Оно в ходу в Москве, и она его часто здесь слышит.
Остается только вопрос: как прожить? Все равно, и на курсах надо тратить. Бедный папа должен был бы раздобывать и на ее содержание.
Но почему же Ваня не может взять ее в помощницы по той работе, какую он имеет у Пятова?
Ведь тому решительно все равно, кто будет участвовать в переводе разных отрывков, только бы было грамотно, а редакция будет принадлежать Ване.
Да ей стоит намекнуть об этом Пятову — он сейчас же бы предложил ей работу. Сколько угодно — и аванс бы дал.
Но она ничего не сделает тайно от Вани.
Все эти соображения волновали ее и после того, как чад мечтаний немного улегся.
Решительный разговор надо иметь, и как бы жених ее ни огорчился — она должна попробовать счастья.
И наконец, что она теряет? Все равно ей ждать зиму и лето либо дома, либо в Москве. Почему же не поступить на драматические курсы в эту "Филармонию"?
Может быть, на второе полугодие ее освободят от платы, если найдут, что у нее "великолепные данные", как находит Пятов: а он где не бывал?!
Когда они разговорились — за десертом — после завтрака на тему театра, он всех знаменитостей видал, и в России и за границей, даже какую-то испанскую актрису, о которой они с Ваней никогда и не слыхали. Также и какого-то итальянского актера — тоже для нее совсем новое имя.
Ведь нельзя же Ване — потому только, что он жених, — предоставить диктаторскую власть?
Только здесь, в Москве, она задумалась над тем: что такое брак.
Ваня перед их помолвкой сказал ей: — Надя! Ты еще так молода… замужество — дело не шуточное. Не забывай, что это — бессрочное обязательство. Оно может оказаться слишком тяжелой обузой.
Это выражение студента-юриста: "бессрочное обязательство", пришло ей на память вот теперь.
Разве действительно "бессрочное"?
И ей стало жутко, почти страшно.
Ведь нынче нетрудно и развестись. Везде разводятся, не в одних столицах, и в провинции. Ее подруга по гимназии — старше ее на два класса — успела уже побывать замужем, и когда они перестали ладить с мужем, он дал ей развод.
Это выражение: "дать развод", нынче в особенно большом ходу. Еще девчуркой-подростком она уже знала и употребляла его.
Мысль о разводе немного пристыдила ее.
Неужели они затем обменялись с Ваней кольцами, чтобы "сделать опыт"?
Она его любит; но любовь не должна же быть поводом к тому, чтобы закабалить себя.
Стоит только обменяться ролями.
Положим, она — курсистка, даже не простая, а медичка, и накануне выхода, когда она будет "женщиной-врачом".
А ее жених — там, в Петербурге, студент-медик.
И вдруг у него объявился талант. Например, хоть голос. Ему сулят блестящую будущность, и он чувствует в себе артиста.
Такие примеры бывали. Она даже наверное знает, что здесь был такой любимец молодежи в опере, из студентов-медиков.
Они, женихом и невестой, мечтали идти рука об руку — как врачи, практиковать в одном городе или в одном уезде — где приведется — или делать вместе научные наблюдения, печатать работы.
И вдруг все это рухнет.
Неужели она была бы такой эгоисткой, чтобы восстать против его настоящего призвания: быть первоклассным певцом, а не заурядным медиком?
В таком точно положении находится теперь ее жених.
"Но кто же открыл во мне талант?" — спросила она себя мысленно.
Никто еще не открывал — это правда; но она хочет сделать опыт. Не удастся — потеря пустяшная.
И опять, в десятый раз, повторила она все гот же довод:
"Все равно — у меня год пропащий". Вместо того чтобы тосковать по Москве там, у себя, она проведет его здесь, на драматических курсах.
В этой возбужденной беседе с самой собою застал ее приход жениха.
По ее лицу Заплатин догадался, что ему предстоит решительное объяснение.
И она не хотела дольше тянуть.
— Ваня, — начала она сразу, подсаживаясь к нему на кушетке, — я хочу с тобой поговорить.
Он взглянул на нее грустными глазами.
— Что ж… сделай одолжение! — глухо промолвил он.
— Ты только выслушай сначала. А потом уже будешь возражать.
— Я всегда так делаю, Надя. С каких пор ты меня считаешь таким неистовым спорщиком?
— Ну да, я знаю. Ты не обижайся, милый!
Надя положила ему руку на плечо.
От этой ласки он притих и опустил голову.
— Можно один маленький вопрос, Надя?
— Можно.
— Он сделает лишними всякие прелиминарии… Ты стремишься на драматические курсы? Ведь да?
— Да, Ваня!
И тотчас же она схватилась за свой главный довод:
— Что я теряю? Ну, скажи на милость: что я теряю? Что дома книжки читать или ходить на эти коллективные уроки, если они еще не закроются — все равно. Год у меня пропал во всяком случае.
Заплатин повел плечами, внутренне возражая ей.
— Позволь! Твоя речь — впереди! — горячо воскликнула
Надя и взяла его за обе руки. — Позволь! Я не говорю, что открыла сама в себе талант, я хочу только сделать опыт. И он может оказаться удачным. Ведь ты не можешь это отрицать — так, просто?
— Положим, — согласился Заплатин.
— Не можешь! Стало — нет никакого резона противиться этому.
Тут он встал с места и заходил перед кушеткой, ероша длинные волосы.
— Кто же противится? — возразил он. — Никто не имеет права нарушать твою свободу… Ты вольна поступать и думать, как тебе угодно.
Нервные нотки задрожали в его голосе.
— Стало быть? — остановила его Надя и вскинула длинными ресницами.
— Ни о каком сопротивлении — повторяю — и речи быть не может.
— Но этого мало, Ваня, милый! Я желала бы, чтобы ты согласился с тем, что в моем плане нет ничего ни дурного, ни нелепого.
— Я этого и не говорю, Надя!
И она привела ему — в виде победоносного аргумента — пример, где их роли были бы как раз противоположные.
Он выслушал ее, не перебивая, и довод — ей так показалось — подействовал своей логикой.
— Это возможно, — выговорил он, когда она молча, взглядом своих черных глаз, потребовала категорического ответа. — Но мы с тобой не знаем — во что это обошлось им обоим, а в особенности девушке, которая должна была расстаться с мечтой всей жизни?
— Но они не разошлись! Они могли обвенчаться и жить в одном городе, в Москве или Петербурге… я не знаю там… Он пел на сцене, она практиковала. В чем они мешали друг другу? Скажи!
— Я не могу ничего сказать. Это — воображаемый случай. Но если их любовь, их брак и не рухнул — не забывай… в примере, который ты выбрала, муж идет на сцену, а не жена.
— Разве это не все равно? — пылко возразила Надя.
— Нет, не все равно! Разница огромная!
Он присел к ней на кушетку и сам взял ее руку.
— Ты ведь не знаешь, Надя, что такое кулисы, театральные подмостки. Разве можно в этом мире остаться тем, чем ты хочешь быть неизменно в жизни?
— Почему нет? Да в этом театре, где мы с тобой были два раза, разве нет замужних актрис? Я знаю, что есть. Ты сам мне говорил. И та, которая нас с тобой восхитила, — замужняя.
— Да, на одной сцене с мужем.
— Это все равно, Ваня. Все зависит от тебя, от того — какие у тебя правила, какой характер. Соблазны?!
Они всегда есть. Знаешь, это уже старо — застращиванье сценой. Я еще в пятом классе видела у нас, во время ярмарки, пьесу "Кин, или Гений и беспутство". В ней этот знаменитый актер отговаривает девушку из общества. На сцене выходит очень трогательно. Но это ведь мелодрама, Ваня!
— Может быть… только, — голос его заметнее дрогнул, — если ты увлечешься и, сделав опыт, в эту зиму отдашься театру — тогда…
Он не досказал.
— Тогда что?
— Мне слишком больно говорить, Надя. Выходит так, точно я тебе препятствую найти призвание. Но согласись… не о том мы с тобой мечтали… не к тому готовились в жизни?
— Так ведь я, как заблудшая овца, могу вернуться в ясли? Ваня! Милый! Зачем вставлять себя в тиски… сразу? Разве не выше всего свобода? Сколько раз я это от тебя слышала? Скажи! Не — криви душой!
