Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 2
— А мнѣ зрѣлище этихъ свѣтилъ жестоко напоминаетъ ее, — уныло стонетъ мистеръ Винасъ, задирая голову кверху такъ, что съ него сваливается шляпа, — ее и ея роковыя слова, что она не хочетъ видѣть себя, не хочетъ, чтобъ и другіе видѣли ее между…
— Знаю! Знаю! Ужъ и не говорите! — перебиваетъ его Веггъ, горячо пожимая ему руку. — А вотъ не странно ли, скажите, что эти звѣзды придаютъ мнѣ духу отстаивать правду передъ нѣкоторыми людьми, не будемъ называть — какими. Я злобы не имѣю, но вы взгляните-ка, какъ звѣздочки блестятъ и старое поминаютъ. А что такое онѣ поминаютъ — какъ вы полагаете, сэръ?
Мистеръ Винасъ безнадежно заводить:
— Ея слова, собственноручно ею написанныя, что она не хочетъ видѣть себя, не хочетъ, чтобъ и другіе видѣли ее…
Но мистеръ Вегъ съ достоинствомъ прерываетъ его:
— Нѣтъ, сэръ! Онѣ поминаютъ нашъ домъ, мистера Джорджа, тетушку Дженъ, дядюшку Паркера, — вотъ что онѣ поминаютъ… Все, сударь мой, прошло, все миновало. Все принесено въ жертву баловню фортуны, червю скоропреходящему!..
VIII
Невинная эскапада
Баловень фортуны, червь скоропреходящій тожъ, или (говоря менѣе образнымъ языкомъ) Никодимъ Боффинъ, эсквайръ, золотой мусорщикъ, совершенно освоился со своимъ высоко-аристократическимъ домомъ. Не могъ онъ, конечно, не сознавать, что домъ былъ слишкомъ великъ для его скромныхъ потребностей и, какъ какой-нибудь высоко-аристократическій фамильный сэръ, распложалъ несмѣтное множество паразитовъ. Но онъ утѣшался тѣмъ, что смотрѣлъ на такое расхищеніе своей собственности, какъ на пошлину съ полученнаго имъ наслѣдства. Добрякъ тѣмъ болѣе успокаивался на этомъ соображеніи, что мистрисъ Боффинъ была вполнѣ удовлетворена, а миссъ Белла совершенно счастлива.
Эта молодая дѣвица была, безъ сомнѣнія, драгоцѣннымъ пріобрѣтеніемъ для Боффиновь. Она была такъ хороша собой, что не могла не обращать на себя всеобщаго вниманія въ публикѣ, и такъ умна, что не могла быть ниже тона, подобавшаго ея новому положенію. Смягчалъ ли успѣхъ ея сердце — это оставалось, можетъ быть, подъ сомнѣніемъ; но зато насчетъ того, выигрывали ли отъ успѣха ея наружность и манеры, никакихъ сомнѣній быть не могло.
Скоро миссъ Белла начала воспитывать мистрисъ Боффинъ. Болѣе того: миссъ Белла начала чувствовать себя какъ-то неловко, и, такъ сказать, отвѣтственной, когда мистрисъ Боффинъ дѣлала при ней какой-нибудь промахъ. Не то чтобъ эта добродушная, мягкая женщина казалась особенно грубой даже среди посѣщавшихъ ея домъ признанныхъ авторитетовъ по части манеръ, единогласно называвшихъ Боффиновъ «очаровательно вульгарными» людьми (чего, ужъ конечно, никто бы не сказалъ о нихъ самихъ); но она частенько спотыкалась на великосвѣтскомъ льду, на которомъ всѣ чада подснаповщины, вмѣстѣ со спасаемыми ими «молодыми особами», обязаны, какъ извѣстно, кататься чинно въ кружокъ или гуськомъ по прямой линіи. А спотыкаясь на этомъ льду, она подшибла миссъ Беллу (такъ по крайней мѣрѣ казалось этой молодой дѣвицѣ) и тѣмъ заставляла ее испытывать непріятное смущеніе подъ критическими взорами людей, болѣе искусныхъ въ подобныхъ упражненіяхъ.
Трудно было бы ожидать, чтобы миссъ Белла, въ ея возрастѣ, особенно строго разбирала, насколько прилично и прочно ея положеніе въ домѣ мистера Боффина. Она роптала на свою домашнюю жизнь въ родительскомъ домѣ даже тогда, когда ей было еще не съ чѣмъ сравнивать его, а потому не было съ ея стороны никакихъ новыхъ проявленій неблагодарности въ томъ, что она предпочитала ему свое новое жилище.
— Неоцѣненный человѣкъ этотъ Роксмитъ, — сказалъ однажды мистеръ Боффинъ мѣсяца черезъ три послѣ водворенія своего въ новомъ домѣ. — Чудесный работникъ и вообще славный малый; только я никакъ не могу его раскусить.
Миссъ Белла тоже не могла раскусить мистера Роксмита, и потому эта тема была несовсѣмъ лишена для нея интереса.
— Онъ такъ заботится о моихъ дѣлахъ, какъ не могли бы заботиться пятьдесятъ человѣкъ, вмѣстѣ взятыхъ, — продолжалъ мистеръ Боффинъ. — Но онъ дѣлаетъ все какъ-то по своему: словно шесть какой тебѣ поперекъ дороги кладетъ. Думаешь, что идешь съ нимъ мирно, рука объ руку, а тутъ и станешь въ тупикъ.
— То есть какъ это, сэръ? Я не понимаю, — сказала Белла.
— Какъ бы это вамъ объяснить, милая… Вотъ видите ли, онъ здѣсь ни съ кѣмъ, кромѣ васъ, не хочетъ встрѣчаться. Когда у насъ гости, напримѣръ, я бы желалъ, чтобъ онъ садился на свое мѣсто за столомъ, какъ и всѣ мы. Такъ нѣтъ вѣдь — не хочетъ!
— Если онъ считаетъ себя выше этого, такъ я бы оставила его въ покоѣ,- проговорила миссъ Белла, гордо вскинувъ головку.
— Совсѣмъ не то, мой другъ, — отвѣчалъ мистеръ Боффинъ, подумавъ. — Онъ не считаетъ себя выше этого.
— Такъ, можетъ быть, считаетъ себя ниже? Если такъ, то ему лучше знать.
— Нѣтъ, моя милая, и это не то. Нѣтъ, — повторилъ мистеръ Боффинъ, покачавъ головой и опять немного подумавъ. — Роксмитъ — человѣкъ скромный, но не считаетъ себя ниже другихъ.
— Такъ что же онъ думаетъ въ такомъ случаѣ? — спросила Белла.
— Прахъ меня возьми, если я знаю! — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Сначала мнѣ казалось, что онъ не желаетъ встрѣчаться только съ Ляйтвудомъ. А теперь я вижу, что онъ не желаетъ встрѣчаться ни съ кѣмъ, кромѣ васъ.
«Ого!» — подумала миссъ Белла. — «Вотъ какъ!» (Мистеръ Мортимеръ Ляйтвудъ раза два или три обѣдалъ у Боффиновъ; кромѣ того, они встрѣчались съ Беллой и въ другихъ домахъ, и онъ оказывалъ ей нѣкоторое вниманіе.) «Довольно смѣло со стороны какого-то секретаря, жильца папа, дѣлать меня предметомъ своей ревности».
То, что папашина дочка могла такъ презрительно отзываться о папашиномъ жильцѣ, было, можетъ быть, странно. Но и не такія еще странности водились за этой испорченной дѣвушкой, — испорченной вдвойнѣ: сначала бѣдностью, а потомъ богатствомъ. Пусть, однако, всѣ ея странности выяснятся изъ хода нашего разсказа.
«Со стороны этого господина по меньшей мѣрѣ самонадѣянно (разсуждала про себя миссъ Белла) простирать на меня какіе-то виды и устранить съ моей дороги всѣхъ, кто кажется ему опаснымъ. Нѣтъ, положительно, это будетъ уже черезчуръ, если какой-то тамъ секретаришка, нашъ жилецъ, вздумаетъ присваивать себѣ тѣ шансы на хорошую партію, которые представляютъ мнѣ Боффины по своей добротѣ».
А какъ еще недавно миссъ Белла взволновалась открытіемъ, что этотъ самый секретаришка, ихъ жилецъ, по всѣмъ признакамъ любитъ ее. Увы! въ то время еще не выдвигались на сцену ни высоко-аристократическій домъ, ни модистка мистрисъ Боффинъ.
«Пренавязчивый человѣкъ этотъ секретарь, несмотря на свой скрытный характеръ», думала миссъ Белла. «Въ конторѣ у него всегда огонь, когда мы возвращаемся домой изъ театра, и онъ непремѣнно всякій разъ вырастетъ у дверцы кареты, чтобы помочь намъ выйти. А на лицѣ мистрисъ Боффинъ всегда при этомъ какая-то досадная, возмутительно-радостная улыбка, какъ будто есть возможность серьезно поощрять то, что на умѣ у этого господина».
— Вы никогда не даете мнѣ, миссъ Вильферъ, никакихъ порученій домой, — сказалъ какъ-то разъ секретарь, заставъ ее случайно одну въ гостиной. — Я былъ бы счастливъ исполнить всякое порученіе, которое вамъ вздумалось бы дать мнѣ туда.
— То есть куда? Я не понимаю. Пожалуйста объясните, мистеръ Роксмитъ, — проговорила Белла, лѣниво опуская рѣсницы.
— Я разумѣю домъ вашего отца въ Галловеѣ.
Она покраснѣла при этомъ упрекѣ, хотя онъ былъ выраженъ въ такой деликатной формѣ, что казался лишь простымъ, естественнымъ отвѣтомъ на ея слова, и рѣзко, съ повышеніемъ въ голосѣ, спросила:
— О какихъ порученіяхъ вы говорите? Я все-таки не понимаю.
— Да просто о тѣхъ словахъ привѣта или… не знаю, какъ выразиться… о тѣхъ изъявленіяхъ вашей памяти и дочерней любви, которыя, я полагаю, вы посылаете туда такъ или иначе, — отвѣчалъ секретарь тѣмъ же тономъ. — Мнѣ было бы очень пріятно служить такимъ посломъ. Вы вѣдь знаете, что я хожу туда каждый день.
— Мнѣ кажется, не ваше дѣло, сэръ, напоминать мнѣ о моихъ дочернихъ обязанностяхъ.
Она черезчуръ поспѣшила съ этой грубой выходкой противъ «жильца» и вполнѣ это почувствовала, когда встрѣтила его спокойный взглядъ.
— Они и сами не слишкомъ балуютъ меня… Какъ это вы сказали?.. изъявленіями памяти обо мнѣ,- сказала она, спѣша покрыть одну грубость другой.
— Они часто спрашиваютъ про васъ, и я разсказываю, что могу.
— Надѣюсь, правду?
— Надѣюсь, вы не можете въ этомъ сомнѣваться. Это было бы несправедливо съ вашей стороны.
— Я и не сомнѣваюсь. Я заслужила упрекъ. Извините меня, мистеръ Роксмитъ.
— Я попросилъ бы васъ не извиняться, если бъ это не поднимало васъ въ моихъ глазахъ, — отвѣтилъ онъ съ чувствомъ. — Простите, я не могъ удержаться, чтобъ не сказать этого… А теперь вернемся къ тому, о чемъ я говорилъ. Я хотѣлъ только прибавить: они, можетъ быть, думаютъ, что я говорю вамъ о нихъ, передаю ихъ привѣты. Но я не дѣлаю этого просто потому, что боюсь обезпокоить васъ, такъ какъ вы сами никогда меня не спрашиваете.
