Джин Уэбстер - Это же Пэтти!
– Погодите, сейчас я вам расскажу! – торжествующе произнесла Пэтти. – Луиза принесла мне одно из своих платьев – одно из своих самых лучших бальных платьев – только она больше не собиралась его носить, поскольку ее приданое состоит из одних новых вещей. Оно было из белого крепа, расшитого золотыми блестками, со шлейфом. Спереди оно тоже было длинным. Мне приходилось ступать, не поднимая ног. Пришла горничная и одела меня; с помощью золотой ленты она уложила мне волосы наверх, а тетя Эмма одолжила жемчужное ожерелье и пару длинных перчаток, так что я выглядела просто прелестно, – я не вру – вы бы меня не узнали. Мне можно было дать не меньше двадцати!
– Мужчина, который вел меня за стол, и не подозревал, что я давным-давно не выходила в свет. И знаете, он пытался со мной флиртовать, правда. А был он ужасно старый. Должно быть, ему было под сорок. Я чувствовала себя так, словно я флиртую со своим дедушкой. Знаете что, – прибавила Пэтти, – быть взрослой не так уж плохо. Мне кажется, можно чудесно проводить время – если ты привлекательна.
Три пары глаз принялись задумчиво рыскать в поисках зеркала, после чего Пэтти возобновила свой отчет.
– За столом дядя Том заставил меня рассказать про чемодан. Все смеялись. Получилась очень волнующая история. Я поведала им о том, как вся школа ходила послушать клуб хорового пения и все как один влюбились в «третьего мужчину с конца», и как мы все вырезали его портрет из программки и вставили в свои часы. А потом про то, как я сидела напротив него в поезде и как мы обменялись чемоданами. Мистер Харпер – мужчина, сидевший рядом со мной, – сказал, что это самая романтическая история, которую он слышал в своей жизни, и что замужество Луизы – ничто по сравнению с нею.
– Но что же чемодан, – напомнили они, – ты больше ничего не предпринимала?
– Дядя Том снова позвонил утром, и станционный служащий сказал, что он связался по телефону с человеком, у которого был чемодан юной леди. Через два дня он возвращается, и я должна была оставить его чемодан у носильщика на станции, а он оставил бы мой.
– Но ты его не оставила.
– Я приехала другой дорогой. Я собираюсь отослать его.
– А что ты надела на свадебную церемонию?
– Вещи Луизы. То, что я не соответствовала остальным подружкам невесты, не имело ни малейшего значения, так как я была почетной подружкой невесты и все равно должна была одеться по-другому. Я была взрослой три дня, и мне бы хотелось, чтобы мисс Лорд видела меня с высоко уложенными волосами, беседующей с мужчинами!
– Ты рассказала Вдовушке?
– Да, я сказала ей о чужом чемодане, но не упомянула, что он принадлежит «третьему с конца».
– Что она сказала?
– Она сказала, что с моей стороны было весьма легкомысленно сбежать со странным мужским багажом, и выразила надежду, что он джентльмен и воспримет это как должно. Она позвонила носильщику и сообщила о том, что чемодан здесь, однако не смогла сегодня отправить Мартина отвезти его, поскольку ему пришлось поехать на ферму за яйцами.
Перерыв подошел к концу; толпясь, вернулись девочки, чтобы собрать книжки, блокноты и карандаши для предстоящего урока. Все, кто проходили мимо седьмой комнаты, заскакивали послушать новости. Каждая по очереди получала историю с чемоданом, и у каждой по очереди перехватывало дыхание при виде его содержимого.
– Пахнет табаком и лавровишневой водой, правда же? – понюхав, сказала Розали Пэттон.
– О, тут болтается пуговица! – воскликнула заботливая хозяйка Флоренс Хиссоп. – Пэтти, ты не дашь мне черные шелковые нитки?
Она вдела нитку в иголку и закрепила пуговицу. Потом храбро примерила пиджак. Остальные восемь девочек последовали ее примеру, и его прикосновение привело их в трепет. Он был рассчитан на то, чтобы приходиться впору человеку гораздо больших размеров, чем у любой из присутствующих. Даже Айрин Маккало сочла его мешковатым.
– У него ужасно широкие плечи, – молвила Розали, поглаживая атласную подкладку.
Они осторожно осмотрели остальную одежду.
– Ах! – завопила Мэй Мертель. – Он носит голубые шелковые подтяжки.
– И еще кое-что голубое, – прощебетала Эдна Хартуэлл, заглядывая ей через плечо. – Это пижама!
– Подумать только, что такое могло произойти с Пэтти! – вздохнула Мэй Мертель.
– Почему бы и нет? – ощетинилась Пэтти.
– Ты так молода и так… э-э…
– Молода! Ты просто не видела меня с зачесанными наверх волосами.
– Интересно, чем все это закончится? – спросила Розали.
– А закончится все это тем, – недобро сказала Мэй, – что носильщик отправит чемодан и Джермин Хиллиард младший никогда не узнает…
В дверях появилась горничная.
– Если позволите, – пролепетала она, изумленно глядя на Айрин, которая так и осталась в пиджаке. – Миссис Трент просит мисс Пэтти Уайатт пройти в гостиную, и я должна отнести чемодан вниз. Джентльмен ждет.
– О Пэтти! – облетели комнату сдавленные возгласы.
– Уложи волосы наверх… живо!
Присцилла схватила обе одинаковые косички Пэтти и уложила венком вокруг головы, тогда как остальные, трепеща от волнения, втискивали пиджак на место и запирали чемодан.
Все как один столпились позади нее, повиснув на перилах под опасным углом, и навострили уши в направлении гостиной. Оттуда доносилось лишь бормотание, изредка перемежаемое густым басовитым смехом. Услышав закрывающуюся входную дверь, они в едином порыве хлынули в комнату Хэрриет Глэдден, которая возглавляла шествие, и прижались носами к стеклу. Низенький, приземистый человек похожий на немца вразвалочку шел к воротам, в направлении трамвая. Они уставились на него большими, полными ужаса глазами. Когда, ни слова не говоря, обернулись, они увидели, как Пэтти с трудом волоком тащит наверх свой странствующий чемодан. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что они все видели, и, опустившись на верхнюю ступеньку, она прислонилась головой к перилам и расхохоталась.
– Его зовут, – проговорила она, задыхаясь от смеха, – Джон Хохштеттер младший. Он оптовый торговец бакалейными товарами и как раз ехал на собрание бакалейщиков, где должен был выступить с речью о сравнительных характеристиках американского и импортного сыров. Он вовсе был не прочь остаться без своего выходного костюма, – по его словам, он все равно чувствовал себя в нем дискомфортно. Он объяснил собранию, почему на нем нет костюма, и это была самая смешная речь вечера. Звонок на урок.
Пэтти поднялась и повернула к Райской Аллее, но помешкав, обернулась и сообщила дополнительную подробность:
– У него есть милая дочурка моих лет!
V. Медовый месяц четы Фланниган
СЕМЬЯ Мэрфи, придерживаясь здравых взглядов на материальное благополучие, избрала Святую Урсулу своим святым покровителем. Семья в составе мистера и миссис Патрик Мэрфи, одиннадцати маленьких Мэрфи и Бабушки Фланниган занимала пятикомнатный коттедж поблизости от школьных ворот «Святой Урсулы». Они жили за счет искупительных подаяний шестидесяти четырех девочек и периодических заработков Мэрфи père,[13] который, будучи трезв, был достаточно неплохим каменотесом и каменщиком.
Он построил большие входные ворота и длинную каменную стену, которая огораживала десятиакровые владения. Он заложил фундамент нового западного крыла, известного как Райская Аллея, и построил все дымоходы, подъездные дороги и теннисные корты на территории. Школа была памятником его долгой и свободной карьере.
Мистер и миссис Мэрфи, продемонстрировав необычайную дальновидность, крестили своего первенца в честь школы. Урсула Мэрфи – возможно, и не совсем претенциозное сочетание имени и фамилии, однако ребенок был сполна вознагражден за ношение подобного имени тем, что получал ношенные вещи многих поколений учениц «Святой Урсулы». Некоторое время существовала опасность, что несчастная малютка будет похоронена под грудой платьев; но ее родители, к счастью, откопали одного старьевщика, который освободил ее от части этого бремени.
После Урсулы в регулярной последовательности появились на свет остальные детишки Мэрфи; и постепенно в число легендарных привилегий школы вошло награждать новорожденных именами и подарками по случаю крещения. Миссис Мэрфи в своих ежегодных запросах не была законченной эгоисткой. Она ценила художественность имен, предоставляемых девочками. Они обладали той отличительной особенностью, какую сама она, при отсутствии у нее литературного воспитания, не смогла бы им придать. Выбор имен оказался таким же политически трудным делом, как избрание старосты выпускного класса. Разные фракции предлагали разнообразные имена; на голосование выставлялся список полудюжины кандидатур, а в ходе процедуры произносились зажигательные речи.
Существовало одно ограничение. Каждый ребенок должен был иметь своего святого покровителя. Относительно этого пункта Мэрфи были непреклонны. Тем не менее, тщательно изучив ранних христианских мучеников, девочкам удалось раскопать перечень малоизвестных святых с довольно необычными и живописными именами.
