Пэлем Вудхауз - Том 13. Салли и другие
Я провел вечер в волнении и беспокойстве. Будучи не в настроении пировать в «Трутнях», я рано вернулся домой и только было взялся за свою «Загадку красного рака», как зазвонил телефон. Нервная система у меня была в таком расстройстве, что я подпрыгнул чуть не к потолку. Из последних сил доковыляв до телефона, я снял трубку.
Голос, долетевший до меня по проводам, принадлежал тете Далии.
Я сказал: «долетевший», но, вероятно, правильнее было бы употребить слово «прогудевший». Недаром в девичестве и в молодые замужние годы моя тетка при любой погоде вместе с товарищами из «Куорна» и «Пайчли»[19] скакала по лугам и оврагам, беспокоя британских лис, — с тех пор у нее остались кирпично-красный цвет лица и небывалая мощь голосовых связок. Сам я никогда за лисами не гонялся, но кто этим занимается, вынужден, как мне говорили, постоянно орать во всю глотку, перекрикивая встречный ветер на дальние расстояния, и это становится привычкой. Если у тети Далии есть недостаток, то это — манера, разговаривая в небольшой гостиной, кричать вам в лицо так, будто вы — старый закадычный друг, скачущий с собачьей сворой по дальнему краю поля. А в остальном это — добрая, веселая, крупная женщина, сложением напоминающая Мэй Уэст[20] и, любимая всеми, включая нижеподписавшегося. Наши с нею отношения всегда были дружественными до мозга костей.
— Алло, алло, алло! — прогудела она на свой неискоренимый охотничий манер. — Это ты, Берти, голубок?
Я подтвердил.
— В таком случае, что это за разговоры про какие-то затруднения и обстоятельства, свинья ты Гадаринская?[21] Он, видите ли, должен взвесить! В жизни не слыхала такого вздора. Немедленно приезжай, а не то получишь с обратной почтой вечное проклятие родной тети. Если мне и дальше придется в одиночку управляться с этим чертовым Перси, я рухну под тяжестью такого бремени.
Она замолчала, чтобы перевести дух, и я изловчился ввернуть вопрос:
— Перси — это и есть субъект с бачками?
— Он, миляга. Распространяет по всему дому непроницаемый мрак. Живем, как в густом тумане. Том говорит, если в ближайшее время положение не будет исправлено, он примет меры.
— Отчего же он в таком мраке?
— Оттого что влюбился до безумия в Флоренс Крэй.
— А-а, тогда понятно. И огорчается из-за того, что она помолвлена с Чеддером?
— Ну да. Исстрадался весь. Бродит в тоске из угла в угол, вылитый Гамлет. Так что приезжай и расшевели его. Води его гулять, пляши перед ним, рассказывай анекдоты. Все что угодно, лишь бы вызвать улыбку на этой физиономии с бачками и в роговых очках.
Конечно, она была права. Ни одна хозяйка дома не потерпит Гамлета под своей крышей. Но как подобный субъект очутился в Бринкли и отравляет там атмосферу, — это было выше моего разумения. Моя старая родственница была очень разборчива в том, что касалось приглашения гостей. Не всякий член кабинета министров был к ней вхож. Я задал ей этот вопрос, и она ответила, что все объясняется просто.
— Я же рассказывала тебе, что веду деловые переговоры с Троттером. У меня здесь гостит вся семейка: отчим Перси Л.Дж. Троттер, мать Перси миссис Троттер и лично Перси. Я-то звала одного Троттера, но миссис Т. и Перси позвонили и напросились.
— Понятно. Так называемое пакетное соглашение. — Тут я в ужасе смолк. Память моя вдруг заработала, и я вспомнил, почему короткие бачки, о которых шла речь, показались мне знакомыми. — Троттер? — воскликнул я.
Тетя неодобрительно охнула.
— Не ори, пожалуйста. У меня чуть не лопнула барабанная перепонка.
— Но вы сказали, Троттер?
— Ну да, я сказала, Троттер.
— А этого Перси фамилия не Горриндж?
— Несомненно так. Он сам это признает.
— Тогда мне очень жаль, старушка, но я к вам приехать никак не смогу. Упомянутый Горриндж не далее как позавчера пытался стрельнуть у меня тысячу фунтов на постановку пьесы, которую он лично соорудил из книжки Флоренс. Я его просьбу беспощадно отклонил. Так что сами видите, получилась бы большая неловкость, встреться мы с ним во плоти. Я бы не знал, куда глаза девать.
— Если это все, что тебя смущает, выкинь из головы. Флоренс сказала, что он раздобыл эту тысячу еще где-то.
— Вот это да! У кого же?
— Она не знает. Он держит это в секрете. Сообщил просто, что деньги достал и можно ставить. Поэтому не бойся с ним встретиться. Да даже если он и считает тебя первым гадом на земном шаре, тебе-то что? Разве мы не все такого мнения?
— Н-да, в этом что-то есть.
— Значит, приедешь?
Я в сомнении прикусил губу, вспомнив про Чеддера по прозвищу Сыр.
— Ну, что ты молчишь, бессловесный? — строго спросила моя тетя. — Говори.
— Я думаю.
— Перестань думать и ответь толком. Если это поможет тебе принять положительное решение, замечу, что Анатоль сейчас в наилучшей форме.
Я вздрогнул. Раз дело обстоит так, безусловно, было бы безумием отказаться от места за пиршественным столом.
До сих пор я лишь мельком упоминал этого Анатоля, но сейчас воспользуюсь случаем и сообщу, что его продукцию надо самому отведать, чтобы в нее поверить, степень ее совершенства никакими словами не передашь. После того как приготовленный Анатолем обед растаял у тебя во рту, расстегиваешь жилет и, отдуваясь, откидываешься на спинку стула в полном убеждении, что сверх этого жизнь уже ничего больше не может тебе подарить. Но не успел опомниться, как наступает вечер и подают ужин, еще того неописуемее, и ты испытываешь блаженство, настолько близкое к райскому, насколько способен пожелать здравомыслящий человек.
Ввиду всего вышесказанного я счел, что, как бы ни выражался и как бы ни поступил Сыр Чеддер, обнаружив меня если и не совсем бок о бок с его возлюбленной, то все же в непосредственной близости от нее, однако на риск разбудить в нем зверя придется пойти. Конечно, малоприятно быть разорванным на тысячу кусков рукой стопудового Отелло, который потом еще спляшет чечетку на твоих останках, но если в желудке у тебя при этом находится созданная Анатолем Timbale de ris de veau Toulousiane,[22] неприятные ощущения в значительной мере сгладятся.
— Еду, — сказал я.
— Умница. Ты освободишь меня от Перси, и тогда я смогу сосредоточиться на Троттере. А чтобы пробить до конца эту сделку, мне понадобится вся мыслимая сосредоточенность.
— Что за сделка? Вы мне так и не сказали. И что такое этот Троттер, если он вообще что-то собой представляет?
— Я познакомилась с ним у Агаты. Он ее приятель. Владеет чуть не всеми газетами в Ливерпуле, но хочет заполучить плацдарм в Лондоне. И я добиваюсь, чтобы он купил у меня «Будуар».
Я изумился. Вот уж чего никак не ожидал. Мне всегда казалось, что журнал «Будуар светской дамы» — ее любимое детище. И вдруг оказывается, она его продает. Меня это поразило — все равно как если бы Роджерс продавал Хаммерстайна.[23]
— Но как же так? Почему? Вы же его любили, как родного сына.
— И люблю. Но у меня нет больше сил то и дело ходить к Тому за денежными вливаниями. Всякий раз, как я обращаюсь к нему с просьбой об очередном чеке, он спрашивает: «А разве ваш журнал еще не окупается?» Я отвечаю: «Нет, дорогой, пока еще нет». А он на это: «Гм!» — и добавляет, что, мол, если так будет продолжаться, мы все к Рождеству перейдем на пособие как неимущие. Мое терпение лопнуло. Я — как те нищенки, которые с младенцами на руках умоляют на улице купить у них веточку вереска. И когда я встретила у Агаты Троттера, то решила: вот человек, которому я передоверю «Будуар», если только человеческим ухищрениям под силу это осуществить. Ты что-то сказал?
— Я сказал: «Ох, ах!» Хотел еще добавить, что очень жаль.
— Да, жаль. Но деваться некуда. С каждым днем добывать У Тома деньги становится все труднее. Он говорит, что любит меня всей душой, но всему есть предел. Ну, ладно, жду тебя завтра. Не забудь про ожерелье.
— Завтра с утра пошлю за ним Дживса.
— Хорошо.
Тетя Далия, кажется, хотела еще что-то сказать, но тут женский голос за кадром произнес: «Три минуты истекли», — и она сразу повесила трубку, как женщина, которая испугалась, как бы с нее не содрали еще пару шиллингов, или сколько там полагается.
В комнату неслышно просочился Дживс.
— Э-э, Дживс, — сказал я. — Завтра мы едем в Бринкли.
— Очень хорошо, сэр.
— Тетя Далия зовет меня, чтобы я немного взбодрил нашего знакомца Перси Горринджа, который у них там завелся.
— Вот как, сэр? Тогда, может быть, вы позволите мне на той неделе съездить на один вечер в Лондон?
— Конечно, Дживс, конечно. Собираетесь поразвлечься?
— В клубе «Подручный Ганимед» состоится ежемесячный банкет, сэр. Меня попросили занять кресло председателя.
— Занимайте, разумеется. Вы более чем достойны этой чести.
