Владимир Солоухин - Последняя ступень (Исповедь вашего современника)
К четвертому году войны Россией был накоплен такой военный потенциал, что она могла победить бы и одна. Неимоверное количество снарядов, патронов, пулеметов, орудий…
— Как же так? Нас учили, что ничего этого не было. Бездарное руководство, отсталая промышленность… По-моему, вы ошибаетесь, не было ни снарядов, ни орудий. В достаточном количестве, я имею в виду.
— Вопрос! — даже подпрыгнул на стуле от нетерпения Кирилл. — Имею задать вопросик. Против скольких государств Антанты отбивалась молодая советская республика?
— Против четырнадцати.
— Чем она отбивалась, разрешите узнать? Эти воспетые потом красные бронепоезда, эти пулеметы «максимы» на тачанках, этот призыв Троцкого «Патронов не жалеть» (на русских людишек, в скобках заметим), это откуда? Ведь была разруха. Заводы стояли. Но все уже было на складах России. Большевики победили в гражданской войне не своим, а русским, российским оружием. Как у вас, у русского человека и писателя, повернулся язык сказать про Россию, что она гнила, что она была жалкой, отсталой, нищей. Так же как в восемнадцатом веке Франция, Россия девятнадцатого века фактически возглавляла и оплодотворяла культурную жизнь Европы. Берем по отраслям и видам. Наука. Правда, что наука на Западе, и особенно в Америке, шагала широко и размашисто. Но и Россия вносила свою, не такую уж малую лепту. Лобачевский, ревизовавший геометрию Евклида, Менделеев, подаривший миру периодическую таблицу, Яблочкин, зажегший первую электрическую лампочку, Попов, бросивший в мир первую радиоволну и ее же принявший… Да, великие открытия носятся в воздухе и подчас осуществляются одновременно в двух, а то и в трех местах. Мы не будем сейчас спорить, кто на сколько дней раньше зажег электрическую лампочку, Эдисон или Яблочкин, кто был первым — Попов или итальянец Маркони, но факт, что Яблочкин не воровал у Эдисона, а Попов не воровал у итальянца. Значит, Россия шла, как говорится, ноздря в ноздрю. А там уже в ряд с Менделеевым, Поповым, Яблочкиным — Пирогов, Мечников, Сеченов, Павлов, Вернадский, Сикорский…
— …Тимирязев, Пржевальский, Семенов-Тян-Шанский, Миклухо-Маклай, Реформатский, Софья Ковалевская, — начал вдруг подсказывать я.
— Да, и десятки менее знаменитых, но первого мирового уровня ученых, на основании которых только и могли возникать всемирно известные имена, — подхватила Елизавета Сергеевна.
— Значит, если вы это понимаете, остальное вам понять не трудно. Возьмем для начала литературу. Толстой, Достоевский, Чехов — до сих пор самые читаемые писатели во всем мире. А вокруг них? Десятки, десятки, Владимир Алексеевич, писателей и поэтов, за каждого из которых можно отдать семь восьмых московской писательской организации.[8] Блок — это чудо. Гумилев, Цветаева, Анна Ахматова…
— Бунин, Куприн, Мамин-Сибиряк, Леонид Андреев, Гаршин, Мережковский, Шмелев, даже Полонский какой-нибудь…
— Кроме того, такие писатели и поэты, как Есенин, Маяковский, Алексей Толстой, Вересаев, хотя они и жили главным образом уже в советское время, но порождены Россией, пришли еще оттуда, ее осколки и отголоски.
— Ну, Маяковского, Владимир Алексеевич, оставьте. К нему мы с вами еще вернемся. Согласен, что он родился как поэт еще в России. Дореволюционные поэмы — лучшее, что им создано. Но мы еще вернемся когда-нибудь к этому имени. Мы еще вернемся за подснежниками, Владимир Алексеевич, хи-хи. Так вот, наука в России была на мировом уровне, литература цвела. Процветала. Да-с. Тогда возьмем музыку. Чайковский, Мусоргский, Бородин, Рахманинов, Римский-Корсаков, Скрябин… Все цветет, все поет и играет. Насчет игры. Станиславский и Немирович-Данченко создают новый театр, поет Собинов, поет Нежданова, поет Обухова, поет Шаляпин, наконец. Откуда они брались? Были приведены в действие генетические ресурсы народа. Народ вышел на мировую арену, народ вступил в стадию своего цветения. Условия — климат. Общественный климат. Энтузиасты организуют частные оперы, частные музеи, издаются десятки журналов, книги, собираются уникальные библиотеки… Третьяковская галерея основана и собрана купцом. Румянцевский музей, ныне Библиотека имени Ленина. Присвоены не только книги, но и имя. Румянцев собирал, Румянцев создал, а имя Ленина — почему? Другой купец, в Иваново-Вознесенске, Бурылин, создает на свои деньги уникальный музей и дарит его городу Тенишева под Смоленском, создает училище для обучения народному искусству. В Абрамцеве вырастает центр русского народного искусства. Архитекторы-энтузиасты строят по своей инициативе прекрасные здания и храмы, художники-энтузиасты их расписывают, украшают мозаиками… В это же время землепроходцы Пржевальский, Семенов-Тян-Шанский, Арсеньев активно изучают окраины России. В то же время возникают такие живописцы, как Суриков, Репин, Серов, Врубель, Рерих, Кустодиев, Рябушкин, Куинджи, Ге, Верещагин, Саврасов, Бенуа, Коровин, Поленов… Перенесемся от искусства и науки в низменные сферы. Продукты. Восемнадцать тысяч ярмарок в год с оборотом в два миллиарда рублей. Кто же на них продавал, кто же и покупал? А во всех городах России почти ежедневно базары, еженедельно, во всяком случае. А на этих базарах — все, от дров до овса, от кожи до пшеницы, от кровельного железа до готовых срубов, да что перечислять — все-все, что требовал спрос. А еда? От коровьей требухи до изобилия черной икры, от говяжьих языков до осетрины. Вобла стоила рубль за куль. Навалена под навесом, даже не запирали. Мужики перед постом ездили в город и привозили мешками мороженых судаков. Лавки во всей империи завалены продуктами, трактиры ломятся от еды. Рестораны… Про рестораны не будем и говорить. В стране обращаются золотые деньги. Зарплата выдается золотом. Об этом ваше поколение знало или нет? Так имейте в виду, что золото может обращаться свободно только в экономически процветающей стране с крепким, устойчивым балансом. И были еще не проданы за бесценок дельцам типа Хаммера 5000 уникальных живописных полотен из Эрмитажа, и не было еще взорвано в одной только Москве 427 храмов (а по стране 92 %), и не были еще сброшены по всей стране колокола, и шумели в стране ежегодные ярмарки: в Покров, в Петров день, в Успеньев день, на Троицу…
Некрасов поэт тенденциозный, его нельзя заподозрить в приукрашивании действительности. Но ведь это же его слова: «Ой, полным-полна коробушка, есть и ситец и парча». (Кстати, недавно в газете была статья под названием «Где же ситец и парча?») И еще: «Ситцы есть у нас богатые, есть миткаль, кумач и плис… Есть у нас мыла пахучие по две гривны за кусок, есть румяна нелинючие, молодись за пятачок». А вот и ярмарка: «Пришли на площадь странники, товару много всякого… Штаны на парнях плисовы, жилетки полосатые, рубахи всех цветов. На бабах платья красные, у девок косы с лентами, лебедками плывут…»
Конечно, Некрасов сравнил русскую песню со стоном («Этот стон у нас песней зовется»), но он же и пишет: «Вдруг песня хором грянула, удалая, согласная… Притихла вся дороженька, одна та песня складная широко, вольно катится, как рожь под ветром стелется…» Не похоже что-то на стон. И, наконец, образ русской крестьянки:
В ней ясно и крепко сознанье,
Что все их спасенье в труде.
И труд ей несет воздаянье —
Семейство не бьется в нужде.
Всегда у них теплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
На праздник есть лишний кусок.
Идет эта баба к обедне
Пред всею семьей впереди.
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребенок у ней на груди.
Рядком шестилетнего сына
Нарядная матка ведет…
И по сердцу эта картина
Всем любящим русский народ.
Зачем же нужно было уничтожать такую страну и такое крестьянство? Когда нам хотят доказать, что крестьянство в России бедствовало, что Россия была нищей страной, то хочется спросить: откуда же взялись шесть миллионов зажиточных хозяйств для раскулачивания? Если в стране 6.000.000 богатых хозяйств, то можно ли ее называть нищей? Теперь позвольте спросить, если все цвело: наука, музыка, литература, театр, певческие голоса, балет, живопись, архитектура, бурно развивалась промышленность, наступая на пятки самым передовым странам, русским хлебом и салом завалены мировые рынки, в деревнях праздники, хороводы и песни, на масленицах катание, магазины ломятся от продуктов, все дешево, доступно, — и вот если все это цвело, то что же тогда гнило?
…Я пишу не стенографический отчет о наших давних теперь уж встречах с Кириллом Бурениным. Я не могу вспомнить теперь уже ни последовательности наших встреч, ни последовательности наших многочисленных разговоров. Едва ли с первого раза они пошли мне говорить о Столыпине, будто я уж их полный единомышленник. Наверное, были какие-то мои встречные слова, по которым они поняли, что можно двигаться в моем «образовании» дальше. Наверное, разговоры перескакивали с одного на другое, а с другого сразу и на двадцатое. Но все же я не погрешу против истины, если скажу, что на первом этапе наших всех разговоров из них проступала одна идея — открыть глаза на дореволюционную Россию.