Пэлем Вудхауз - Том 2. Лорд Тилбери и другие
Живот у него свело, словно кто-то его скрутил. Если допустить такой поворот событий, это — конец! Можно попрощаться с легкой и привольной жизнью. Княгиня знала его, как показал сегодняшний вечер, — слишком хорошо, но все равно не бросала. Однако есть границы, за которыми его чары бессильны. Если она разнюхает про Джин, за эти самые границы его и вышвырнут.
Остается один выход, единственный способ спастись от крушений и бедствий. Надо завтра же поехать в Уолсингфорд Парву, связаться с Табби по телефону (даже теперь он не смел являться в дом, где маячит сэр Бакстон), и уговорить его, чтобы он молчал.
Адриан улегся спать. Проснувшись на другое утро, он вспомнил, что не написал Джин, и занялся этим после завтрака.
14
Если мы скажем, что неожиданный приезд брата, желающего вклеить повестку одному из ее гостей, расстроил леди Эббот, мы преувеличим. Не из тех она была женщин, которых легко расстроить или даже встрепенуть. Но, как безмятежная королева, в чьем королевстве разразилась гражданская война, она отозвалась на ситуацию со всей доступной ей силой чувств. Она отрешенно думала, что надо бы что-то предпринять. В общем, ей было все равно, но она видела, что события тревожат ее Бака, а она терпеть не могла, когда он тревожился.
Примерно через час после ленча, на другой день после званого обеда у княгини, леди Эббот испустила легкий вздох, какой испустил бы философ на костре, и, прихватив спаниелей Джеймса с Джоном, направилась к «Миньонетте», словно величественный галион, выплывающий из порта в сопровождении вертких яликов. Надо было дать своевременный совет незваному гостю.
Намерение это делало ей громадную честь, она никогда не любила пеших прогулок. Побродит по саду после завтрака, пройдется раза два по террасе перед обедом, и все, нагулялась. И вот она пустилась в долгий путь, целых полмили, не задумавшись ни на секунду, как отзовется обратный подъем на ее ножках. Ее вела великая душа.
Булпита она обнаружила на плоской крыше. Розовые щечки и искорки радости во взоре говорили, что ему по нраву новое обиталище. Булпиту и правда тут нравилось. Он впервые жил в плавучем домике, но приспособился с гибкостью человека, которого жизнь вынуждала скитаться по американским захолустным гостиницам. Скудные пожитки он удобно разместил в салоне, запас жвачки у него был, недоставало только Библии. Поистине, домашний очаг.
Приближение сестры он заметил не сразу, ибо взгляд его был прикован к Уолсингфорд Холлу. В отличие от Джо, который смотрел на это причудливое сооружение словно на храм, и Адриана Пика, глядевшего на него как на Монетный двор, он разглядывал усадьбу взглядом генерала, которому предстоит взять осажденную крепость.
Внимание его отвлекло тявканье Джеймса и Джона, которые прежде не видели, чтобы человек сидел на крыше, и заподозрили заговор большевиков.
— Привет, сестра! — обрадовался Булпит и, осторожно спустившись на луг, ласково ее обнял. Успокоенные спаниели пошли обнюхивать кротовые кочки. — Молодец, что пришла проведать. Я уж подумал, не обиделась ли.
Леди Эббот высвободилась не то чтобы сердито — не в ее натуре было сердиться, — но с некоторой суровостью. Планам брата она никак не сочувствовала. Перед глазами ее всплывали картинки — вот Бак, хмурясь и грызя трубку, мечется по террасе, словно вспыльчивый тигр, у которого тащат детеныша.
— Сэм, я хочу с тобой поговорить.
Булпит насторожился.
— Да?
— Ты должен отступиться.
Булпит покачал головой. Этого он и опасался.
— Ну, что ты! Никак нельзя. Это дело чести, профессиональная гордость, как у конной полиции.
Четверть века назад, владея дерзким жаргоном гримерных, Алиса нашлась бы, как отметелить эту честь, но жены баронетов считаются с надменно вскинутыми бровями, и она растеряла былой задор, а сейчас — просто охнула.
— Женщинам такого не понять, — упорствовал Булпит.
— Я одно понимаю, у тебя хватает нахальства приставать к людям в доме родной сестры!
— Для настоящего клейщика никаких сестер нету, — афористично заметил он.
— Значит, не отступишься?
— Нет. Для тебя я готов на что угодно. Почти. А тут — не могу.
Леди Эббот вздохнула. Сэм и раньше, в детстве, был упрямый, как мул. Она поняла, что никакие слова не смягчат его, и с обычным своим благодушием бросила споры.
— Ну, как хочешь.
— Само собой. Это кто, спаниели?
Леди Эббот признала, что Джеймс и Джон принадлежат к упомянутой породе, и ненадолго воцарилось молчание. Точно сговорившись, брат и сестра присели на ковер из лютиков и маргариток. Брат сентиментально глядел на речку, идиллический пейзаж согревал ему душу. Что-то навевало воспоминания о Лонг-Айленде, где он как-то зацапал миллионера. Он поделился воспоминаниями с сестрой.
— Вот такой же в точности денек был, голубое небо, птички щебечут-заливаются. Он за мной потом полпути гнался, с вилами, что ли, я уж не стал останавливаться.
— Значит, на судебного исполнителя можно и нападать? — заинтересовалась леди Эббот.
— Что ты, нельзя! Но, бывает, бывает.
— Ты бы поосторожнее…
— То есть как?
— Да знаешь, у нас гостит брат этого Ванрингэма.
— Ну и что?
— Да ничего. Только он рассказывал Баку, что был когда-то боксером.
— Где это он был боксером?
— На Океанском побережье, несколько лет назад.
— Сроду про такого не слыхивал. Небось из этих, которых выпускают для разогрева. Знаешь, — продолжал Булпит, — однажды я влепил иск самому Келли, чемпиону в среднем весе — и где? У него в собственном доме. Сидит, ужинает со своим братом Майком, тот был борец, с кузнецом Сирилом, тоже из цирка, и сестрицей Женевьевой, эта исполняла в мюзик-холле силовой номер. Ванрингэм? Тьфу! Сосунок!
— Какая у тебя жизнь! — невольно восхитилась леди Эббот. — Всякого навидался!
— Да, случалась. Вот, помню, вклеивал иск заклинателю змей. Шестнадцать змеюк, одна другой больше. Всех на меня, натравил.
— А когда ты пошел по этой части?
— Лет через девять-десять после нашей с тобой последней встречи.
— А платят как?
— Средне. Главное тут не деньги. Главное — азарт!
— Вроде охоты у Бака?
— Вот, вот. Они-то думают, что тебя обставили, — ан нет, пожалте иск!
— Не пойму только, как ты вклеишь этот иск Табби Ванрингэму?
— Уж как-нибудь да изловчусь.
— Бакенбарды не нацепляй. Твою физиономию не замаскируешь.
Булпит усмехнулся самой идее — ну кто прибегает к такой банальщине!
— А ступишь ногой на нашу землю, Бак тебя по террасе размажет.
Тут Булпит немного озаботился.
— Ты уж постарайся, внуши милорду, я против него ничего не имею.
— А он — имеет.
— Я редко кому нравлюсь! — вздохнул Булпит. — В нашей профессии всегда так…
Леди Эббот поднялась и указала пальцем на холм.
— Хорошее у тебя зрение, Сэм?
— Ничего, бывает хуже.
— А видишь тот большой кедр? Вон, дальше, за холмом.
— Да, вижу. Я его заметил, еще когда у вас был.
— Так вот, Табби сидит под этим деревом с интересной книгой. Ему приказано не двигаться с места. Как ты мечтаешь до него добраться — выше моего понимания.
— Ловкость рук.
— Ну, прямо!
— Да, да.
В глазах леди Эббот засветилось невольное уважение. Наполеоновский тип мужчин всегда вызывает уважение у женщин.
— А тебе доводилось проигрывать?
— Только один раз, — со скромной гордостью отвечал Булпит. — В последней моей работе. Был такой Элмер Загорин, король ночных клубов. Владел, понимаешь, сетью клубов во всех больших городах. Миллионер, а отказался заплатить сорок долларов за восстановитель волос. Говорит, волосы у него так и не восстановились. У-ух, и погонялся же я за ним! Прочесывал, как говорится, страну. Но он меня все-таки обставил.
— Да?
— Да-с! Взял и помер. Слабое, видите ли, сердце. Осталось заверенное письмо, что я, это, подарил ему счастье, он с детства так не веселился. Вроде излечил его от хандры. Ему все осточертело, прям обрыдло — богатство, богачи, миллионеры там всякие. Скучал и тосковал, пока я не появился. Висел, понимаешь, у него на хвосте. Тут не захочешь, а побегаешь.
— Как лисицы. Бак говорит, погоня доставляет им больше удовольствия, чем охотникам.
— Вот, вот! Хороший был человек, — почтительно произнес Булпит, как бы возлагая венок на могилу миллионера. — Стыд и позор, что не довелось познакомиться.
Они помолчали. Леди Эббот поглядывала на Холл, словно прикидывая утомительное расстояние, какое ей предстоит покрыть.
— Что ж, до свидания, — легонько вздохнула она. — Приятно тебя повидать.
— А тебя-то!
— Удобно на этом пароходе?
— А то! Как жучку на коврике.
— Где ты ешь?
