Пэлем Вудхауз - Том 11. Монти Бодкин и другие
— Вам не нравится? — спросил потрясенный Монти.
— Ни в малейшей степени. Да за кого она меня принимает? За укротителя, который заходит в клетку и одним своим взглядом вгоняет в дрожь царя зверей? Я бы не решился разговаривать так с Грейс по международной. Даже если я в Париже, а она — в Гонолулу.
Монти благоразумно промолчал. Был миг, когда он чуть не сказал: «Лльюэлин, вы человек или мышь?» — но удержался. Хотя теперь они подружились, он никогда не терял к Лльюэлину того почтения, которое обрел в Голливуде. Когда-то он сказал Санди, что хозяин напоминает ему одно из наименее приятных чудищ Апокалипсиса, и с тех пор никогда не был уверен, что это сходство не вернется. Поэтому он промолчал, а Лльюэлин продолжил помягче:
— Пойми меня правильно, Бодкин. Я не говорю, что недомерок плохо придумал. Просто мне это не по плечу. Тут подошел бы кто-нибудь вроде Орландо Маллигена, хотя и он вряд ли справился бы, если бы вдрызг не напился, что с ним часто бывало. Санди не видела Грейс, когда та по-настоящему разбушуется. Я слышал от ее бывших мужей, что ничего подобного не было с землетрясения в Сан-Франциско в тысяча девятьсот шестом году. Когда мы снимали «Страсть в Париже», от нее сбежали три режиссера, два помрежа и ассистентка. Так и не оправились. Конечно, мы выдадим недомерку поощрительную премию, но плана не примем, его осуществить нельзя. Да и вообще, у меня есть идея, плод долгих напряженных раздумий. Вот это — дело верное. Ты берешь футляр с ожерельем, чтобы отвезти в банк, и по дороге бросаешь его в первый попавшийся пруд или омут, где он и останется, пока рак не свистнет. А хочешь, можешь его зарыть.
Лльюэлин остановился, явно довольный тем, что нашел выход там, где другие провалились. Он был так доволен собой, что Монти было очень неудобно спрашивать, словно он критикует дитя долгих раздумий. Однако он собрался с духом и сказал:
— А дальше что?
— Бодкин, я тебя не понимаю.
— Вы говорите, пока рак не свистнет. Он-то не свистнет, а я вернусь домой.
— Все равно не понимаю.
— Что я скажу? Я ухожу с ожерельем, прихожу без него и без справки из банка. Разве миссис Лльюэлин ни о чем не спросит?
Лльюэлин отмахнулся от проблемы беззаботным жестом. Он всегда гордился тем, что быстро придумывает выход.
— Ну и что? Что-нибудь наплетешь.
— Э-э-э… Что именно?
— Скажем, на тебя напали разбойники. Поймали, связали и отобрали жемчуг.
— А откуда они про него узнали?
— У них повсюду шпионы. Монти все равно не успокоился.
— Вы думаете, миссис Лльюэлин этому поверит?
— Она не сможет возразить.
— Но сможет рассердиться.
— Да она всегда сердится!
— Так и вижу, что меня посадят в тюрьму.
Лльюэлин отмахнулся от этого возражения еще одним беззаботным жестом.
— А что такого? Больше года, ну, двух, не дадут, а тюрьмы сейчас — это просто санатории. Концерты, лекции, фильмы. Тебе понравится. И вот еще, ты все ломал голову, как удрать от твоей хоккеистки к нашему недомерку. Как ты думаешь, хоккеистка будет терпеть, что ты в каталажке? Поймет и простит, да?
Монти задрожал от соломенных волос до подошв. Он полагал, что изучил все стороны вопроса, но это от него ускользнуло, и взглянул на Лльюэлина с благоговейным трепетом. Сатирики, думал он, рады посмеяться над хозяевами киностудий, но когда вы в безвыходном положении, за разумным советом вы идете именно к ним. Дрожащим от волнения голосом Монти произнес:
— А ведь верно! Вы правы.
— Я всегда прав.
— Она не выйдет замуж за арестанта.
— Ни в коем случае.
— Хорошо. Я еду.
— Вот это разговор! Вот это дух нашей студии!
— Давайте мне жемчуг. Пойду заводить машину, — сказал Монти, а Шимп, который приблизился в своей обычной, бесшумной манере, чтобы получить сорок фунтов, причитающиеся ему за шампанское, остановился, словно зачарованный. Тем самым, он отчетливо услышал слова Лльюэлина: «Не спеши. Давай повторим весь сценарий, чтобы ничего не перепутать».
Шимп услышал достаточно. Все ясно. Монти доверили ту работу, которая предназначалась для него. Если бы не Долли, он сейчас бы ее и выполнял.
В баре «Веселая креветка» мистер Лльюэлин говорил, что Шимп своего не упустит, и был прав. Когда у Шимпа появлялась возможность разжиться, он действовал, как молния. В настоящем случае и стратегию, и тактику он создал за рекордное время.
Ему понравилось, что Лльюэлин просил Монти не спешить, потому что первым делом он должен был вывести из строя «кадиллак». Тогда Монти придется ехать в микроавтобусе. Шимп, каким бы маленьким он ни был, не спрятался бы в «кадиллаке», а в микроавтобусе это легче легкого.
Возвратившись в дом и перепрыгивая по три ступеньки за раз, он побежал к себе за револьвером. Потом с такой же скоростью помчался в гараж поколдовать над «кадиллаком».
Глава XI
Имени того, кто звонит, Грейс не разобрала и попросила его повторить. Наконец она поняла — «Баттервик». Ей было бы гораздо приятней, если бы перед этим шло слово «лорд», но она любила поболтать по телефону, тем более — вместо беседы с мужем, особенно когда он практически спит.
— Я вас слушаю, мистер Баттервик.
— Это миссис Лльюэлин?
— Да.
— Ап-чхи!
— Что?
— Я чихнул.
— А, простите.
— Прямо напасть какая-то.
День для мистера Баттервика начался плохо. Вчера вечером у него просто щекотало в горле, а сегодня дошло до того что он не решился ехать на работу. Без работы он тосковал. Как все, кто занимается импортом и экспортом, он считал потерянным тот день, когда ничего не импортировал и не экспортировал. Человек его специальности, чье сердце — в конторе,[136] чувствует себя дома, да еще простуженный, как шильонский узник.[137]
Ему было бы легче, если бы дома была и Гертруда, но она ушла на собрание своего хоккейного клуба, и без нее Баттервику было совершенно нечем заняться. Музыкант поиграл бы на пианино, или электрогитаре, или гобое, или на кимвалах, или еще на чем-нибудь, но его не учили музыке. Он бы мог почитать хорошую книжку, но их теперь не пишут. Только и оставалось, что бить баклуши, что настоятельно советовал покойный граф Толстой вместо курения. И тут он вспомнил о письме этого Монтроза Бодкина его дочери Гертруде.
Она принесла Алка-Зельцер, когда он только пробежал его, но в памяти задержалось то, что миссис Лльюэлин правит у себя в доме, а следовательно, он сделал ошибку, когда стал порочить Бодкина перед ее мужем. Долгая деловая жизнь научила его выбирать того партнера (в данном случае — партнершу), который главнее.
Он подошел к столу Гертруды. Да, в одном из ящичков лежало письмо. Он взял его и удостоверился, что его предположения совершенно верны. Когда он дошел до замечаний о нем самом, он невольно вздрогнул, но продолжал читать и нашел то, что искал.
Монти лишь намекал, какое положение занимает в доме миссис Лльюэлин, но строки на то и строки, чтобы читать между ними. «Мамаша Лльюэлин еще та штучка», «Общий счет в банке, и он не может выписать и чека без ее согласия», «…она бы никогда не позволила». Так не пишут о хозяине собственного дома, который пасет всех жезлом железным.[138] Читателю ясно: когда воля его столкнется с волей супруги, он подожмет лапки и скажет: «Хорошо, дорогая».
Особенно заворожил Баттервика пассаж поближе к концу: «Она ужасно любит аристократию и думает, что я в родстве с половиной знатных семейств Англии».
Ну, все! Это безоговорочно доказывало, что Монти взялся за старое. Как и в первый раз, эта змея в человеческом облике пробралась к Лльюэлинам, как выразилась бы та же змея, дуриком. Именно из-за таких вещей приличные люди думают о том, до чего же докатились нынешние змеи.
«Половина знатных семейств»? Если бы мистер Баттервик был склонен к разговорным выражениям, он бы насмешливо бросил: «Еще чего!». Он знал все о семье Монти. Его отец был адвокат с небольшой провинциальной практикой, а тетя, которая оставила ему деньги, получила их, выйдя замуж за одного питсбургского миллионера, который, заехав как-то в Лондон, увидел ее среди танцовщиц в театре Адельфи. Добавьте к этому ее братца Ланселота, который загремел в кутузку за махинации как раз в том году, когда Джинджер обскакал Цесаревича, и список его родственников будет полным.
Еще недавно мы видели, как мистер Баттервик жалеет, что ему нечего делать. Сейчас ему просто шло в руки очень хорошее дельце. Все мы любим изгонять змей, а уж изгнать такую змею, как Монти, — истинное наслаждение. Через десять минут (пришлось подышать целебным бальзамом) он набирал номер Грейс. Мистер Баттервик любил говорить по телефону четко и ясно.
— Насколько мне известно, у вас работает некий Бодкин.
