Кальман Миксат - Том 2. Повести
Господин профессор хоть и смутился, но все же строго посмотрел на него:
— Это наглость, Кутораи — приставать в такую роковую минуту с мелочами. Я ничего не имел в виду, а сказал просто так. Откуда мне знать, почему я так сказал? А если даже и знаю, почему вы стараетесь вытащить это у меня клещами? Я все роздал, но неужели не могу позволить себе хоть что-нибудь унести на тот свет?.. Нет, полюбуйтесь на этого человека!..
И он направился прямо к воротам, тихо бормоча себе под нос «Отче наш». Но, заметив, что Кутораи следит за ним из-за дерева, он подозвал его к себе и сказал дрожащим, глухим голосом:
— Часы необходимо заводить каждое утро ровно в восемь; если будут отставать, их нужно два раза в день встряхивать, они так привыкли.
Кутораи бросилось в глаза, что профессор был очень бледен и взволнован, а голова его за прошедшие несколько минут стала словно бы белее.
Наконец Дружба поднял ручку своего зонта, которая имела форму утиной головки, и постучал ею в массивные, окованные железом дубовые вороха дворца. Они заскрипели, будто какое-то живое существо, и отворились.
— Добро пожаловать! — произнес кто-то по-немецки. Господин Дружба вошел, сердце его сильно билось. Ворота закрылись за ним, и он оказался против медведя, который встал на дыбы, поднял передние лапы, протягивая одну из них как бы для рукопожатия.
Господин Дружба в ужасе попятился назад.
— Ну что вы, что вы, не извольте бояться, — проговорил… не медведь, а стоявший в сторонке старый господин в серой одежде, которого Дружба раньше не заметил. — Мишка — доброе, смирное животное, он никого не обижает. За всю свою жизнь он съел всего трех человек, но теперь уже стар, у него нет зубов, и ведет он себя по-божески. Миша, ступай в свое логово! (Мишка, ворча, удалился в домик с железной решеткой, скошенный белый фасад которого выглядывал из кустов сирени.) А теперь перейдем к делу, сударь. Я получил приказ и готов вам все показать. Извольте следовать за мной. Не желаете ли сначала чего-нибудь прохладительного?
— Спасибо, — простонал господин Дружба, все еще не придя в себя от пережитого волнения.
Был прекрасный летний день, все окрест, пригретое яркими лучами солнца, ликовало. Ветра совершенно не было, ни один листок не колыхался на деревьях, благоухание цветов, которыми был усажен весь двор, обволакивало землю, дивные ароматы словно застыли в неподвижном воздухе, все казалось каким-то неживым, нарисованным или зачарованным.
Только пчелы и осы проявляли все признаки жизни; они гудели, кружились, играли и, опьяненные любовью, припадали к чашечкам роз.
Старик провел господина Дружбу по одной части сада, изобилующей множеством редких растений, к лестнице, которая вела на веранду. По обе стороны веранды были вбиты большие колья и к ним привязано на цепи по волкодаву. Волкодавы одновременно вскочили и стали рваться со страшным рычанием, оскалив на незнакомца зубы.
— Они на цепи, — смеясь, проговорил старый господин (у него была выправка военного), взглянув на перепуганного насмерть Дружбу. — Только на ночь мы отпускаем их на свободу. Пожалуйста, поднимитесь наверх. Это парадный вход. В других дворцах этих кровожадных зверей обычно заменяют каменные львы или кактусы. Но эти лучше, не так ли? Посмотрите на их высунутые красные языки, словно два цветка. Два дрожащих цветка, ха-ха-ха!
Господин Дружба, чтобы обойти одну из собак, левой ногой ступил в пышную растительность. Вдруг кто-то кашлянул у него под ногой. Он оглянулся, но никого не увидел.
— Что это было? — пролепетал он, вздрогнув. — Кто это кашлянул?
— Растение, — ответил мажордом, в котором по произношению можно было узнать поляка, по голосу и потухшему взгляду — пьяницу, по выправке — отставного офицера. — Кашляет, бедняжка, кашляет. Изволите знать, климат. Ха-ха-ха, климат. Кашляют растения.
Господин Дружба удивленно посмотрел на мажордома, заподозрив, уж не привидение ли он, но все лицо его, двойной подбородок, морщинки вокруг глаз дышали таким веселым добродушием, что он был скорее привлекательным, чем отталкивающим.
— Ах да! — воскликнул господин Дружба и ударил себя по лбу. — Я читал что-то об этом растении. Это так называемая «кашляющая осока».
И он подосадовал на себя, что так испугался какого-то растения — он, крупный ботаник! Как видно, животный страх все-таки взял в нем верх над ученым.
Мажордома (по всей вероятности, поляк был именно мажордом) поразила — больше того, вызвала у него раздражение — осведомленность посетителя, знавшего даже латинское название растения, и он смерил Дружбу подозрительным взглядом, когда тот осторожно поднимался по мраморной лестнице на веранду.
— Ну, а теперь посмотрим комнаты. Прелестный уголок, не правда ли? И приятный, черт возьми, очень приятный.
С веранды дверь вела в большой салон с обитой шелком мебелью времен Людовика XIV, с толстыми оранжевыми занавесками. На потолке красочная фреска изображала магдебургских женщин, которые несут на спине своих мужей.
Несколько оправившегося господина Дружбу заинтересовала картина.
— Кто ее написал? — спросил он.
— О нет! — проговорил мажордом. — Я забыл предупредить: никаких вопросов. Это против правил. Я сам расскажу, если сочту нужным. Вы можете осматривать все, что хотите, но ни о чем не спрашивайте, чтобы не поставить меня в очень неловкое положение. Не вынуждайте быть неучтивым с вами, ибо это весьма огорчило бы меня. Однако, прошу вас… Теперь мы войдем в премилый будуар.
И с этими словами, почтительно поклонившись, он пропустил гостя вперед.
Господин Дружба взялся рукой за дверную ручку, но тотчас, вскрикнув от боли, отскочил назад.
— Боже мой, что с вами? — испугался мажордом, его побледневшее лицо приняло серьезное выражение.
— Э-лектри-ческим то-ком у-да-рило, — пробормотал, заикаясь, Дружба.
— Что за глупости, не может быть, вам показалось!
Говоря это, он заспешил к двери, сам открыл ее и, продолжая идти впереди, провел гостя через две обитые синим шелком комнаты, с окон которых свисали сочные листья и белые гирлянды цветов бегонии, блестевшие в слабом полумраке, как ослепительно яркое солнце.
Отсюда створчатая дверь вела в столовую и на веранду с колоннами, выходившую на юг. Столовая была обставлена в старинном немецком вкусе, массивные шкафы, стулья готического стиля, стены выложены плитками из дерева твердых пород и расписаны стишками, содержащими нехитрые немецкие мудрости, относительно еды и питья. Дружба на минуту остановился, читая их; и вдруг услышал словно замурованный где-то в стене замогильный голос:
«Дальше не иди, если дорога жизнь!»
Дружба вздрогнул, ему показалось, будто это говорит давно умерший отец. Он устремил на мажордома взгляд, выражавший неизмеримую скорбь исстрадавшейся души.
— Вы сейчас что-то сказали? — спросил он, глупо выпучив глаза.
— Я? Да что вы!
— И ничего не слышали?
— Конечно, ведь здесь никого нет, — ответил удивленный мажордом, — у вас галлюцинация, сударь, иначе этого нельзя объяснить.
Господин Дружба промолчал и покорно, безотчетно двинулся вслед за своим провожатым. Они прошли еще через несколько комнат, будоража стуком шагов безмолвный мир привидений, нигде не встретив ни единой живой души, словно это был заколдованный дворец. Только в одной комнате сидел в кресле перед зеркалом шимпанзе и брился.
Увидев незнакомого человека, обезьяна испугалась и, размахивая во все стороны сверкавшей бритвой, шмыгнула мимо господина Дружбы; коснувшись своей уродливой головой его руки, она устремилась к открытому окну и выпрыгнула в него.
К повышенной нервозности господина Дружбы теперь прибавились еще отвращение и страх, но мажордома все это чрезвычайно забавляло.
— Ох и бестия этот Брок! Ума не приложу, где он раздобыл бритву? Никак не могу отучить его от этого. Я купил Брока в Вене у одного брадобрея, где он так наловчился, что даже делал легкие операции по удалению мозолей. Удивительный ловкач, могу вам сказать. У вас есть мозоли? Ах да, мне тоже не полагается расспрашивать. Закон одинаков для всех! Обратите внимание на этот прелестнейший зал, обстановка в стиле ампир. Здесь все очаровательно, не правда ли? А вон там туалетная комната. Ее обязательно посмотрите, это действительно шедевр!
Их взору представилась малюсенькая комнатка, очаровательное, сказочное зрелище. То была точная копия знаменитой туалетной комнаты мадам Помпадур. Стеклянные стены унизаны были зубчиками, напоминающими ледяные сосульки, к ним были подвешены наполненные ароматическими средствами кристальные шарики всевозможных цветов. Вырезанная нижняя часть шаров вставлялась в зубчики. Здесь недоставало лишь поэта, чье воображение способно было бы воспроизвести и ту, которая причесывалась у венецианского зеркала, сидя за туалетным столиком, покрытым розовым шелком. С одной стены комнаты шарики были сняты, и потому казалось, будто она обшита превращенной в стекло кожей огромного ежа.
