Анна Зегерс - Седьмой крест. Рассказы
Однажды порыв ветра поднял тучу пыли, засыпав улицу и прохожих. Крисанта быстро сунула голову под шаль к ребенку. Люди, едва различимые сквозь пыль, спешили мимо нее. И вдруг она вспомнила то место, где была когда-то ребенком. Вспомнила эту ни с чем не сравнимую, непостижимую синеву, такую густую и темную. Это было ребосо, шаль госпожи Гонсалес, а за ним, теперь она это знала, катились людские волны — ее народ.
Агата Швейгерт
Перевод Р. Гальпериной
В небольшом городке Альгесгейме близ Рейна проживала в начале века женщина по имени Елена Денхофер. От покойного мужа она унаследовала мелочную лавку на окраине города и образцово с ней управлялась при помощи своей дочери Агаты. Уже девочкой Агата в свободное от уроков время обслуживала покупателей.
Жили они тут же в тесной квартирке, во дворе за лавкой. Двор был поделен на одинаковые участки. Полоть и поливать свой огородик входило в обязанность девочки. Если бы не эта каждодневная повинность, она выросла бы, пожалуй, еще более слабенькой и бледной.
Почти неуловимые колебания в выделке и качестве товара и мельчайшие капризы моды были для них предметом обстоятельных обсуждений и мучительных дум: ведь надо было своевременно сбыть товар, да еще с какой ни на есть грошовой прибылью.
Такое рвение способствовало расширению клиентуры, а следовательно, и росту оборота, разумеется, в скромных пределах — по товару. К тому же с годами за бывшей городской окраиной пролегли две-три новые улицы. Была построена консервная фабрика, ее спаржа и горошек пользовались большим спросом. Альгесгейм стал железнодорожным узлом; город получил новую сортировочную станцию. Выросли жилые корпуса, заселенные преимущественно железнодорожниками, служащими и рабочими, — в сущности, уже не задворки города, а новый район. Фрау Денхофер была со всеми любезна, пусть в душе она и предпочитала своих старых покупателей: ремесленников, скромных лавочников, как она сама, и мелких чиновников.
Агата радовалась окончанию школы: ничто уже не мешало ей помогать в лавке.
Без этой помощи матери и впрямь пришлось бы трудно: в то лето разразилась первая мировая война. Город наводнили солдаты, днем и ночью по Рейнской долине проходили воинские эшелоны в направлении на Францию. Вместе со знаменами и бравурными маршами в Альгесгейм вошло небывалое деловое оживление, захватившее даже фрау Денхофер. Незнакомые люди в мундирах и знакомые, которых до неузнаваемости изменили мундиры, предъявляли каждый свой спрос на пуговицы и петлицы, на золотой и серебряный галун, на всякого рода мелочной приклад, имеющий отношение к военному обмундированию, к патриотическим праздникам, а заодно уж и к траурной одежде. Фрау Денхофер, знавшая по роду своих занятий, как переменчив мир, не обольщалась новой конъюнктурой. Она отложила кое-что про черный день, припрятала и небольшой запасец товару — на случай, если ее сбережения растают. Агата безоговорочно слушалась мать. Она так же уверенно рассуждала с покупателями о победах и генералах, а после битвы на Марне, так же как и та, сбавила тон.
Когда военный разгром принес в страну голод, можно было предположить, что новые трудности им не страшны: мать и дочь привыкли во всем себя урезывать. Но как-то промозглой осенью, набегавшись под проливным дождем по окрестным деревням в поисках десятка яиц или полуфунта масла, фрау Денхофер серьезно занемогла. Жестокий кашель надрывал ее тщедушное, чахлое тело. Простуда перешла в воспаление легких, и вскоре ее не стало.
В жизни дочери мало что изменилось. Правда, вечерами, при подсчете кассы, ей очень недоставало скрипучего, но и до смертного часа настойчивого голоса матери. В своем черном, а потом неизменно сером платье хилая Агата напоминала мать, она была так же любезна и внимательна, покупатели не замечали разницы. Временами, забывая о смерти матери, они называли фрейлейн Денхофер «фрау».
Агату удручали те же трудности, что преследовали ее мать, а их все прибавлялось. В самое тяжелое время она открыла заветный сундучок, припасенный покойницей на крайний случай. Каждая тряпка была теперь в цене…
Частенько в лавку забредал на своих костылях ландштурмист Швейгерт. Жена его скончалась от гриппа. Она еще успела получить весточку о тяжелом ранении мужа, но самого его уже не дождалась. Швейгерт был мрачен. Ему осточертело ковылять на костылях. Он сам стряпал себе нехитрый обед в осиротелой кухне. Это был славный малый, в прошлом железнодорожник, надежный товарищ, остряк и говорун. В сердце его еще не угасла надежда на капельку счастья. Одиночество томило его. Как ни трудно было ему передвигаться, свои скромные покупки он делал в несколько заходов: чем купить полдюжины пуговиц, покупал три раза по две. А к закрытию лавки являлся снова: у него сломалась иголка. Его, мол, учили составлять поезда, пуговицы пришивать не его специальность.
Агата без улыбки пришивала Швейгерту его две-три пуговицы. А он с удивлением глядел на ее тонкие, хрупкие, точно стеклянные пальчики. Жена его была добрая и жизнерадостная женщина, этакая шумливая толстуха.
Последние тяжелые поражения. Октябрьская революция в России, бегство кайзера в Голландию, учреждение Веймарской республики, оккупация французами Рура, бои в Берлине и Рурской области — все это заставляло думать, недоумевать, спорить. В Альгесгейме — как и во всей Германии. Никто и не заметил, что Агата Денхофер вышла замуж за Франца Швейгерта.
Никто не пожелал также узнать, счастливым или несчастливым оказался этот брак или ни то ни другое. Он и длился недолго, а в ту пору каждый был слишком занят своим почти непосильным горем, причиненным войной. Франц Швейгерт умер, как ни преданно ухаживала за ним Агата, — умер от последствий тяжелого ранения.
Молодая вдова по-прежнему занималась лавкой. Ничто, по-видимому, не изменилось в ее жизни, если не считать появления ребенка — тихого, опрятного мальчика. Стоило выглянуть солнцу, как Агата выставляла во двор манежик — сам Швейгерт еще смастерил его для малыша. Игрушками ребенку служили обрывки позумента, а также серебряные и золотые пуговицы, благо их никто не спрашивал. Многие покупатели по-прежнему путали Агату с матерью, покойной фрау Денхофер, а ребенка считали внуком. Но бывало и так, что какой-нибудь приезжий принимал щуплую Агату за школьницу, а мальчика — за ее младшего братишку.
Агата жила расчетливо, мать недаром учила ее бережливости. Трудовые их гроши поглотила инфляция, и Агата опять откладывала про черный день. Она брала на дом всевозможную работу: вязать, штопать — что придется. Понемногу, с натугой, кое-что скопила. Деньги ей были нужны для сына, он должен был стать чем-то особенным, она еще не знала чем.
То и дело приходили вести из Рура, из Саксонии, из Гамбурга или из Мюнхена. Агата не разбиралась ни в своем времени, ни даже в окружающей местности. Как-то рано утром, до открытия лавки, она вышла протереть витрину и увидела, что полицейские волокут какого-то растерзанного парня в наручниках, а тот безостановочно выкрикивает что-то. Они тащили его к вокзалу окраиной, чтобы не привлекать внимания. Агата Швейгерт не знала, что и думать, все это словно привиделось ей в дурном сне. Она не заикнулась об этом случае никому из покупателей, да и они предпочитали молчать.
В тот год ее сынок Эрнст впервые сел за парту: волосенки тщательно приглажены, умные глазки бегают по сторонам. Агата даже огорчилась — так понравилась ему эта перемена в жизни. Он больше не играл в своей части двора, предпочитая чужие дворы. Учился он без труда. Агате пришелся не по душе товарищ, к которому Эрнст привязался в школе.
Товарища звали Рейнгольд Шанц. Неотесанный, грубый мальчишка. Младший в многодетной семье. Отец его когда-то работал на сортировочной вместе с Швейгертом — для Эрнста это много значило. Агате же семейство Шанц так и осталось чужим, не лежало у нее к ним сердце. Тем более что фрау Шанц забирала галантерею в другой лавке — их теперь много развелось в городе.
Стоило Рейнгольду свистнуть, как Эрнста уже не удержишь. Он либо убегал стремглав, либо крался куда-то задворками в самые неподходящие часы. Домой друзья добирались уже затемно. Они доходили до самого Рейна. Вот куда их влекло, все по-настоящему интересное начиналось для них на берегах Рейна. Придя домой с запозданием, доставившим матери много тревожных часов, Эрнст принимался взахлеб рассказывать о своих приключениях. И тут с лица Агаты сходила смущавшая сына тень — отца его смутил когда-то брезжущий свет на этом лице. Слушая его, фрау Швейгерт забывала о пережитых страхах. Ей казалось, что мальчику выпало нечто, с лихвой окупающее все ее страхи и тревоги. За короткое время он повидал пароходы и людей, каких фрау Швейгерт сроду не видывала. Да и когда бы могла она — что пешком, что по железной дороге — совершить многочасовый путь до Рейна? И к чему, собственно? Да и с кем? Три школьные экскурсии, в которых она участвовала девочкой, давно уже развеяло вместе с пылью тех знойных дней. Муж у нее был инвалид, а мать выезжала только по делам, включая и ту, смертельную, поездку.
