Адальберт Штифтер - Лесная тропа
Ну, а когда таким вот образом прошло некоторое время, когда миновало довольно много ясных дней и Тибуриус даже пересек однажды весь ельник до прогалины, откуда открывался вид на снежные поля между пиками, он стал как-то раз прохаживаться в своем темно-сером сюртуке с альбомом в руках по знакомой тропе и неожиданно увидел перед собой Марию. Была ли она одета как в прошлом году или по-иному, он бы не мог сказать, он ведь не запомнил этого, и был ли он сам таким же, как тогда, он тоже не знал, ибо никогда над этим не задумывался.
Но вот она подошла совсем близко, он остановился и стал смотреть на нее. Она тоже остановилась, вскинула глаза и сказала:
— Приехали, значит, опять к нам?
— Да, приехал, — ответил он, — Я уже несколько недель как приехал на воды, и здесь уже бывал не раз, однако тебя не видел, да оно и понятно: земляника еще не поспела.
— А я и так часто в лес хожу, — заметила на это девушка. — Сколько тут всяких трав растет, и все целебные, а есть и вкусные, и только по весне такие…
После этих слов она своими ясными глазами посмотрела прямо ему в глаза и сказала:
— А неверный вы человек.
— Никогда я не был неверным, Мария! — воскликнул Тибуриус.
— Нет, неверный, — повторила она. — Имя, какое дано нам от рождения, оно от бога, и имени этому надо быть верным, как родителям своим — богатые они там или бедные. Вас ведь вовсе не Теодором зовут. Тибуриус ваше имя.
— Нет, нет! — запротестовал он. — Теодор мое имя! Поистине меня зовут Теодором Кнайтом! Это люди нарекли меня Тибуриусом, я уже не раз слышал это, да и один мой друг у нас дома всегда меня так называет. Если же ты не веришь моим словам, я тебе докажу. Погоди, кажется, у меня с собой несколько писем, и по адресу на конвертах ты можешь убедиться в моей правоте. А коли тебе и этого мало, я завтра прихвачу с собой свидетельство о крещении, в коем имя мое удостоверяется неоспоримо. — При этом он достал из нагрудного кармана своего серого сюртука несколько бумаг.
— Не надо! — воспротивилась она, удерживая его за руку. — В этом нет нужды. Как вы сказали, так оно и должно быть. Я верю вам.
Поколебавшись, Тибуриус спрятал бумаги, и только после этого Мария отпустила его руку.
Прошло некоторое время, прежде чем господин Тибуриус спросил:
— Ты, значит, расспрашивала обо мне в городке?
Мария не сразу ответила, однако в конце концов сказала:
— Да, я спрашивала о вас. Люди еще и другое говорят, будто вы человек странный. Чудак какой-то. Ну и пусть говорят.
Сказав это, она повернулась с намерением уйти, но Тибуриус последовал за ней. Они заговорили о весне, об этом прекраснейшем времени года, и, дойдя до развилки, расстались: Мария пошла по левой тропе, вниз к долине, а он — по правой, ведшей к скале Андреаса.
В последующие дни господин Тибуриус поднялся и к домику отца Марии, а после первого посещения стал наведываться часто, оставляя лошадей и слуг на обычном месте у дороги.
Сидя с отцом Марии, Тибуриус беседовал с ним о том, о сем, заговаривал и с Марией, когда она хлопотала где-нибудь рядом по хозяйству или, если это бывало в чистой комнате, подходила к столу, прислушиваясь к их беседе, а то и тогда, когда они устраивались на скамье подле дверей, а девушка стояла рядом и, приложив руку к глазам, смотрела на облака и далекие вершины. Отец баловал дочь — трудилась она лишь столько, сколько хотела, а то и отпускал ее в лес просто так, погулять. Иной раз она провожала Тибуриуса недалеко по склону и, нисколько не конфузясь, договаривалась с ним о новой встрече в лесу.
И господин Тибуриус не упускал такого случая. Вместе они гуляли, она собирала всевозможные травы в свою корзиночку, показывала ему, как и где они растут, называла их, как принято было называть в ее родном горном краю.
Наконец господин Тибуриус позволил ей заглянуть в свои альбомы для рисования. Правда, для этого ему понадобился немалый срок. Раскрыв листы, он показал, как он своими остро отточенными карандашами изображает скалу Андреаса, да и все, что видит в лесу. Она приняла живейшее участие, даже пришла в восторг оттого, что одними только черточками можно, оказывается, так славно и так точно изобразить лес. Теперь, когда он рисовал, она сидела позади, внимательно следила за его движениями и то и дело переводила взгляд с деревьев на альбом и обратно.
Скоро она стала давать и советы.
— Это вот слишком коротко получилось — в лесу не так.
И всякий раз он соглашался с ней, брал мягкую смолу, стирал нарисованное и поправлял.
Случалось, он провожал ее после нескольких часов рисования к домику отца, а случалось, и она провожала его до каменной стены. О своей коляске и о том, что слуги дожидаются его на дороге, — он ей теперь ничего не говорил.
Так прошла большая часть лета.
И вот однажды после полудня — земляника давно уже поспела, — когда Тибуриус сидел под скалой Андреаса и рисовал, а Мария, поставив корзинку с ягодами подле себя, примостилась чуть позади на камень, рядом с которым на длинном стебле пламенела тигровая лилия, и следила за его карандашом, он спросил:
— Скажи мне, пожалуйста, Мария, почему ты в лесу никогда не боишься, да и с первой нашей встречи меня ни минуты не страшилась?
— Леса я не боюсь, — ответила она. — Я и не знаю, чего мне бояться. В лесу я выросла, знаю его вдоль и поперек, а вот чего бояться — не знаю. И вас я никогда не боялась, вы — добрый и не такой, как все, а совсем другой.
— Какой же я другой, скажи?
— Другой, и всё, — ответила Мария. — Я раньше, бывало, ходила в город, как тут все ходят, чтоб продать чего-нибудь, а потом перестала ходить и не хожу, даже когда приезжих никого нет. Мужчины, каким это и вовсе не пристало, меня остановят, потреплют по щеке и скажут: «А ведь красавица!»
Услыхав такое, господин Тибуриус отложил альбом и карандаш, повернулся на камне, на котором сидел, и стал рассматривать Марию. «А ведь и впрямь она необыкновенно красива!» — отметил он про себя, не на шутку испугавшись. Из-под платочка, которым всегда была повязана головка, выбились каштановые, аккуратно разделенные пробором волосы и открывали взору чистый и прекрасный лоб. И весь ее облик, несмотря на свежесть красок и пышущее здоровье, отличался несравненной тонкостью и изяществом, каковое впечатление скорее усиливалось, нежели умалялось грубой одеждой, которую она имела обыкновение носить. Глаза были большие, темные и лучистые, и стоило ей их вскинуть, как они смотрели на вас прямо и открыто, а когда она их опускала — длинные пушистые ресницы целомудренно прикрывали их. Губы были красные, зубы — белые; фигура ее, даже сейчас, когда она сидела, вполне соответствовала величине головки, к тому же была стройной и женственной.
Так, посмотрев на Марию, господин Тибуриус вновь обратился к своему альбому и взялся за карандаш. Впрочем, ненадолго.
— Нет, лучше я сегодня не буду больше рисовать, — проговорил он вдруг, полуобернувшись к Марии, надел на карандаш наконечник, прикрепленный к альбому, завязал тесемки, собрал все свое снаряжение, лежавшее вокруг, и поднялся. Мария также встала с камня, на котором сидела, и взяла в руки корзинку, и они пошли вместе — он с альбомом под мышкой, она со своей корзиночкой. И шагали они не в сторону дороги, а в лес — девушка хотела проводить господина Тибуриуса до места, где стежка отходила в сторону и вела через заросли, а оттуда — уже к склону, под которым стоял домик ее отца.
Подойдя к развилке, они остановились, и Мария сказала:
— Всего вам доброго, и не забудьте прийти послезавтра пораньше. Нынче земляника поспела на Турских вырубках, а туда нам идти гораздо дальше. После вы заглянете к батюшке, и я угощу вас свежей ягодой. А теперь доброй ночи вам.
— Доброй ночи и тебе, Мария. Я непременно приду, — ответил Тибуриус и направился в обратный путь к своей каменной стене. Мария же быстро исчезла с глаз в темных ветвях густого ельника.
Как и обещал, господин Тибуриус появился в назначенный день и час и застал Марию уже поджидавшей его.
— Видите, а вы все-таки опоздали. Я сегодня вышла по нашим часам и пришла ранее вас, — рассмеявшись, сказала она, увидев его. — А теперь вы пойдете со мной на Турские вырубки, а потом к нам домой и будете кушать вместе с батюшкой землянику.
И господин Тибуриус отправился с Марией на Турские вырубки и оставался там все то время, покуда Мария собирала ягоды, а затем они вместе поднялись к домику ее отца, и он отведал тех ягод, которые она приготовила для мужчин, как делала это обычно, оставив для себя горсть в зеленой мисочке.
Однако с тех пор господин Тибуриус сделался весьма конфузлив, его можно было назвать даже робким.
Всякий раз, как они договаривались, он приходил на условленное место, прогуливался с Марией, как и прежде, но был сдержанней, избегал говорить ей «ты», а порой, когда она не замечала этого, украдкой рассматривал ее, дивясь ее красоте.
