Герхарт Гауптман - Атлантида
Хорошо, что сегодня на репетиции в Границе всего лишь постановка света. Фон Крамм управится с этим и без меня. Я подыщу тут гостиницу для Китти. Это будет не слишком приятно, но сделать так необходимо. А не оставить ли Китти здесь сегодня одну? Эразм долго размышлял над этим, но не смог найти достойной уловки, чтобы оправдать такое намерение. Выходит, ты боишься остаться ночью наедине с собственной женой, признался он себе.
Положение молодого человека было сейчас весьма жалким. Его мысли и чувства балансировали на грани подлости. Он стыдился своей жены. Все будут хихикать, думал он, если я появлюсь вместе с ней в Границе. Развязка действительно наступит — но совсем иного толка, отнюдь не трагическая, — когда Ирина и принцесса, насмешливо скривив губы, отметят про себя, что я нахожусь под каблуком у женщины, имеющей на меня все права. Мне больше не придется гадать, как вырваться из их сетей, ибо с этого момента я стану им просто смешон. А злобные насмешки обер-гофмейстера лишат мои паруса последнего ветра, и мне не останется ничего иного, как расписаться в полном крушении всех надежд и самым позорным образом отбыть из Граница вместе с женой.
Приезд Китти прерывал всякое дальнейшее развитие событий. Правда, часовой механизм спектакля был заведен уже столь основательно, что он мог сам продолжать свой ход. Но живые отношения и связи были неожиданно разорваны и распались, пожалуй, окончательно. Эту женщину, чуждую суматошной жизни Граница, словно окружало какое-то поле, способное уловить в себя и заглушить любые звуки, отзвуки и музыкальные волны, все электрические токи и будоражащие душу флюиды.
Не без удивления Эразм вдруг ощутил в себе лишенное всякого трагизма отрезвление в отношении всего, что он пережил и чем перемучился в Границе. И это произошло всего лишь из-за приближения Китти. Она уже втянула его в свое поле. У него было такое чувство, словно из сферы возвышенной жизни, из огненного эфира искусства, из вечного празднества театральной мистерии он вдруг рухнул с подбитыми крыльями на твердую почву повседневности. Но разве не следовало ему радоваться этому состоянию, открывавшему для него спасительный выход из лабиринта? Нет, он не радовался ему. Он всей душой рвался обратно в тот очистительный огонь, пусть даже ему и суждено сгореть в нем дотла.
Эразм понимал, что бушующая, точно весенняя гроза, кипучая жизнь Граница совсем не подходила для Китти. Она была бы там чужеродным телом. И следовательно: что нужно сделать? Постараться отправить Китти домой.
Благодаря всем этим размышлениями — на его взгляд, в высшей степени справедливым и разумным, — Эразм пришел к убеждению, что только так можно избежать катастрофы и мирно разрешить все затруднения. Этого требовало благополучие Китти, благополучие детей и всей их семейной жизни. И ему незачем было мучиться укорами совести, ведь принимая это решение, он думал не о своих отношениях с принцессой и не о своей страсти, которую, разумеется, не смог бы утолить, окажись Китти в Границе, а просто следовал совету здравого смысла и делал то, что было единственно верным и спасительным.
Все эти мысли так захватили нашего поэта, что он очнулся от них, лишь когда кто-то подошел к нему сзади и дотронулся до него. Он быстро обернулся и увидел ту, кого он и ожидал.
КНИГА СЕДЬМАЯ
У Китти был свой стиль. Молодая женщина любила вуали. Черный креп, который она надела в знак траура по сестре, был наброшен на шляпку из тончайшей соломки. На нежном овальном лице, которое приблизилось к Эразму в ожидании поцелуя, сверкали черные глаза.
Должно быть, это иностранка, думали люди, которые, где бы она ни появилась, таращились на нее. Какая-нибудь богатая американка.
Уже несколько секунд спустя Эразм с легким удивлением отметил про себя, что с самого начала взял верный тон. Он сделал ставку на торопливость, даже спешку, ибо его и в самом деле ждали в Границе на генеральную репетицию. Китти нисколько не насторожила его странная деловитость, она была к ней готова.
Они наскоро переговорили обо всем, что касалось дома, детей, смерти сестры Китти, не забыв и тетушку Матильду. Она, верно, сердится, что он давно не писал ей, предположил Эразм, но он не виноват, просто работа отнимает у него все время.
Молодой супруг снова и снова инстинктивно подчеркивал это. Даже сегодня, объяснил он, ему придется на время оставить Китти одну, поскольку он часов пять или шесть будет занят на репетиции. Ехать ему недолго, и как только он освободится, часам примерно к шести, он сразу же «прилетит сюда на крыльях любви», судорожно пошутил он. Поначалу Китти совсем не встревожило то, что ей придется остаться одной, тем более что Эразм привел на то веские доводы.
— Все эти люди в Границе — хоть и очень разные — тебе совершенно чужие, — сказал он. — Я же целиком поглощен работой. Она буквально засасывает меня. Я не смогу поддержать тебя даже взглядом. В этом отношении твой приезд немного не ко времени. Ну ничего. Я как-нибудь разберусь со всем этим.
Китти заметила большую перемену в Эразме, но тут же нашла ей разумное объяснение: на него возложена большая ответственность. Ведь она и сама всегда желала ему этого, каких бы жертв это ни потребовало от нее.
Они отыскали единственную в городе гостиницу и сняли очень недурную комнатку. Китти выказывала наилучшее расположение духа. Она не могла наглядеться на старинную площадь под окнами, пришла в восторг, когда по булыжнику площади прогрохотала пролетка, а потом с интересом наблюдала за тем, как полицейский отводил в караульное помещение какого-то бродягу. Напротив гостиницы, по ту сторону площади, виднелся декоративный фронтон ратуши, а за ней высилась готическая церковь из красного кирпича. Все это так занимало Китти, что пребывание с ней наедине не требовало от ее супруга особого блеска лицедейского таланта.
Китти излучала радость молодой невесты и какую-то вновь обретенную девственность. Изменения, о которых она писала Эразму, в самом деле произошли в ней. И она была горда тем, что как бы приносила в дар своему супругу все то, что она теперь собой представляла. Как никогда прежде, она казалась довольной собой, своей судьбой и Эразмом.
Все это не могло ускользнуть от внимания Эразма. Его душа, хоть и волнуемая сейчас совсем иными вещами, не могла оставаться холодной при виде этой словно заново родившейся женщины. Все время какие-то новые люди, пронеслось у него в голове. Сначала Ирина, потом принцесса, а теперь еще эта прекрасная женщина, своим душевным совершенством далеко превосходящая их обеих.
Эразм подошел к Китти и погладил ее по иссиня-черным волосам, закрывавшим уши до самых мочек, из которых на восточный манер свисали толстые кольца золотых серег. Супруги стояли, глядя в глаза друг другу — ее черные глаза смотрели в его светлые, — и Китти весело рассказывала, как все баловали ее во время путешествия. Носильщик спросил: «Вы из Бразилии?», а кондуктор поинтересовался: «Вы, верно, прибыли издалека?» Этот самый кондуктор ревниво, как султан, охранял ее всю дорогу, не позволяя никому — ни старикам, ни молодым, ни мужчинам, ни женщинам — расположиться в ее купе.
Она уже давно перестала болтать, а он по-прежнему внимательно глядел на нее. Он словно утонул в ней, казалось, будто его душа, проникнув через ее глаза, окунулась в ее душу. Для чего? Чтобы отмыться? Он не знал ответа. Ясно было лишь то, что все пережитое им с момента разлуки воскресало сейчас в его душе, вызывая не мрачные терзания, а благословенную, светлую задумчивость. Его не удивило бы, если бы то же самое происходило в этот миг и с Китти. Более того, он всей душой желал такого единения.
Ирина и Дитта переживали в его душе час заката, а вместе с ними и Границ, замок и парк, Циркусплац, ректор Траутфеттер, князь Алоизий, принцесса Мафальда, фрау Хербст и садоводство, театр, Георги, Сыровацки, Жетро — все и всех поглощала бездна или, скорее, неудержимый поток благодати, на поверхности которого оставались лишь сам Эразм, Китти и дети, словно плывущие в золотом челне.
В таком состоянии пребывал Эразм, когда Китти вдруг как-то странно побледнела и на шее у нее появилось красное пятно величиной с ладонь. Эразм наконец заметил это.
— Что с тобой? Что случилось? — сокрушенно спрашивал он, зная, каким тяжелым пороком сердца страдает его жена. Тем не менее она благополучно переносила роды, и врачи говорили, что она может дожить до глубокой старости. И все же он очень волновался, когда у нее как бы без всякой на то причины начинался приступ сердечной недостаточности. Эразм подумал было, что приступ вызвала слишком сильная радость от встречи с ним. Но нет, дело было не в этом. Ничего страшного, успокоила его Китти, это просто пустяк, который не должен портить ему настроение. И в самом деле, лицо Китти вскоре снова порозовело.
