Оулавюр Сигурдссон - Избранное
Парень отошел от зеркала и выглянул в окно. Родители и братья стояли на лужайке возле лошадей, но сбруя еще была в сарае. Он отвернулся и провел по смазанным маслом волосам обломком расчески, не в силах еще раз взглянуть в полные слез глаза сестры. В сущности, она всегда относилась к нему с уважением и была доброй девочкой.
Ну ладно, пусть едет. Только надо поторопиться, уже третий час, а путь неблизкий. Если они приедут на лотерею к шапочному разбору, ни примус, ни ягненок им не достанутся.
Сестра вытерла слезы, поправила косички и стряхнула пылинку со своих грубых домотканых брюк. Лицо ее погасло, губы дрожали. И веснушки на щеках казались темнее, чем раньше. Она опять принялась искать на брюках невидимую пылинку и повторила дрожащим голосом свой вопрос: ехать ли ей на Звездочке или взять серую.
— На Звездочке, — ответил он уже мягче, жалея, что довел ее до слез. Ведь серая лошадь уже стара, ей трудно бежать рысью. И не стоит так переживать из-за брюк, они выглядят вполне прилично, во всяком случае не хуже, чем его. Даже и сравнивать нечего! Ему же хотелось всего-навсего немножко поддразнить ее, он ведь отлично знает, почему она так рвется на лотерею. Но он никому не скажет, будет нем как могила.
Сестра благодарно улыбнулась, глаза у нее потеплели и оживились. Она глянула в зеркало и поправила красную кисточку на шапочке.
— Ничего-то ты не знаешь, Мюнди, — сказала она. — Болтаешь, что в голову взбредет!
И они поехали.
Палатки дорожников были пусты и безмолвны. Кругом виднелись только заступы, лопаты, обрывки бумаги и тряпок, кружки и бочки с бензином. Блеснула прозрачная речная струя, и прохладная вода, журча, расступилась под брюхом лошадей. Какой изумительный день!
Ярко сияло солнце, аромат спелого вереска и травы смешивался с паром, поднимавшимся от земли. Вдали искрились горы. Земля повсюду была зеленой, почти такой же зеленой, как мир, который он хранил в своем сердце, почти такой ж£ прекрасной и удивительной. Вечером наверняка выпадет обильная роса, и лесная поляна к западу от школы наполнится терпким запахом березового листа. Пожалуй, лучше всего будет отдать Сигрун Марии цветы и стихи, когда в кустарнике померкнут последние солнечные лучи, а небо сбрызнет влагой траву и листья.
8Они расседлали лошадей и отвели их в загон на лужайке. Потом помогли друг другу почистить брюки от пыли и направились по тропинке в Лощины, к низенькому зданию школы.
Члены правления Союза молодежи торопливо расставляли легкие павильоны на свежескошенной лужайке возле школы. Люди собирались группами, разговаривали и смеялись, рассказывали знакомым новости и сами расспрашивали о новостях, щуря глаза от яркого солнца. Лотерея должна была начаться с минуты на минуту. Организаторы вечера объявили, что в учительской все уже готово и скоро станут торговать билетами. Кофе будут продавать до полуночи, а танцы начнутся сразу после лотереи, самое позднее в семь часов. Но где же Палли с Холмов, знаменитый музыкант, со своей новой пятирядной гармоникой, за которой он специально ездил весной в Рейкьявик? Оказывается, он еще не пришел, но этот парень, конечно, ждать себя не заставит, появится в положенное время.
Брат с сестрой нерешительно пробирались сквозь толпу у здания школы, отвечали, если их о чем-то спрашивали. Оба, похоже, кого-то искали, так как глаза их нетерпеливо перебегали с одного лица на другое. Может, еще не все приехали, кое-кто запоздал и теперь спешит на лотерею из-за гор? Вот, например, к загону только что подскакали трое всадников и спешились, но никто не признал лошадей — ни пегую, ни буланую. Скорей всего, это люди из другого прихода — может быть, с Песков, а может, с Верховья.
Он увидел Сигрун Марию, только когда объявили, что началась продажа лотерейных билетов. Она неожиданно появилась рядом, в новой блузке и полосатой юбке, и стояла, повернувшись к нему загорелой щекой, не сводя глаз с дверей школы, где председатель организационного комитета продавал голубые ленточки на булавке по кроне за штуку. Она показалась ему какой-то незнакомой, щеки стали круглее, чем раньше, а ямочки на щеках глубже, оттого что она отрезала косы и уложила волосы волнами. У ворота блузки поблескивала серебряная брошь.
— Здравствуй, — сказал он, протягивая ей руку.
Она ответила не сразу, рассеянно оглянулась по сторонам, будто мыслями была где-то далеко отсюда, и заморгала глазами, словно в недоумении. Ему пришлось повторить свое приветствие.
— Здравствуй, — наконец кивнула она. — Это ты?
— Да, — сказал он. — Спасибо за прошлую встречу!
— За прошлую встречу? — повторила она, как бы припоминая. — А когда мы виделись в последний раз?
— В марте, — ответил он.
— А вот и нет, — возразила Сигрун Мария с насмешливой улыбкой. — Я видела тебя в церкви на троицу!
— Я заходил к вам домой, — пробормотал он. — С письмом.
— А, верно! Ты приносил письмо отцу!
— Ты здесь одна? — спросил он.
Но она была не одна, она пришла вместе с работниками. Отца с матерью, как всегда, уговорить не удалось. Им подобные развлечения не по душе.
— Лотерея уже началась, — сказал он.
— Что же ты тогда стоишь, парень? Так тебе никогда не выиграть ягненка!
— А тебе разве не хочется тоже пойти туда?
— Я приду попозже, — сказала она, теребя серебряную брошку на блузке. — Я такая невезучая, что мне все равно, когда тянуть — раньше или позже.
Он попросил разрешения купить для нее несколько билетов.
— Для меня? — переспросила она удивленно и оглянулась. — Нет, спасибо, купи лучше своей сестре.
Он поспешил к дверям школы, достал кошелек и, позванивая монетами, громко и отчетливо сказал председателю оргкомитета, что ему нужно два входных билета: пожалуйста, вот деньги. Один билет он протянул сестре, не слушая ее возражений, — не хватает только, чтобы она сама покупала себе билет, ведь это он пригласил ее на лотерею. Потом оглянулся, но Сигрун Мария уже стояла перед одним из павильонов и разговаривала с какими-то девушками. Пробираясь к дверям учительской, он слышал ее смех, заразительный и звонкий. Трубный глас плыл в воздухе над зеленым миром его сердца, растворяясь в аромате таволги и гвоздики. Он так углубился в свои мысли, что вздрогнул, когда кассир Союза спросил резким голосом, сколько ему надо билетов.
— Три для меня. И три для моей сестры.
— Давай деньги! — сказал кассир.
Он не догадался заранее вытряхнуть монеты из кошелька и долго выуживал мелочь. Потом повернулся и хотел уйти.
— Ну что же ты, парень! Тяни!
Спохватившись, он счел за благо объяснить свою рассеянность: он, видите ли, загляделся на толпу, приятеля искал, Сигги с Края Пустоши.
— Ну тяни же скорее! — сказал кассир.
С безразличным видом он сунул руку в ящик, вытащил три сложенные бумажки и, зажав их в кулаке, стал ждать, пока сестра, молчаливая и сосредоточенная, выберет еще три билетика — ведь она твердо решила выиграть примус или ягненка. Затем они уступили место другим и развернули свои билеты.
Увы, счастье обмануло их! Все билеты оказались пустые, за исключением двух: с цифрой восемь у парня, а у сестры — с цифрой двадцать три.
Что означают эти цифры?
Секретарь Союза взглянул на талончики и вручил им коробок спичек и зубочистку.
— Пожалуйста, — сказал он, улыбаясь. — Лучше коробок спичек и зубочистка, чем вовсе ничего!
Сестра, очень расстроенная, опустила голову. Она так надеялась выиграть какую-нибудь нужную в хозяйстве вещь, ну хотя бы ламповое стекло или эмалированный рукомойник. На что ей эти спички, их в доме и так достаточно. Но может быть, если попытаться еще раз, повезет больше? Деньги у нее есть, она может сама купить себе билеты.
— А ты не хочешь еще раз попробовать? — спросила она у брата.
— Сейчас нет, — ответил он и вышел на солнце. Навстречу пахнуло ароматом кофе, который начали продавать в павильонах. Сигрун Марии нигде не было видно, сколько он ни смотрел по сторонам. Куда она ушла? Он искал ее возле школы, заглядывал в павильоны, бродил от одной группы к другой, слыша несмолкаемый призывный глас в груди. Может, она зашла в Лощины, в усадьбу, поздороваться со старушкой-хозяйкой? А может, встретила кого-нибудь из приятельниц, например девушку из Ущельного, и они вместе пошли на поляну или в рощу, где в листве танцуют лучи вечернего солнца?
Заметив, что сквозь кусты пробираются какие-то девушки, он поспешил за ограду и, все еще держа в руке зубочистку, вошел в рощу, где неожиданно наткнулся на двух знакомых девушек, вместе с которыми конфирмовался. Обе заулыбались, сказали, что узнали его с трудом — таким великаном он стал, — и весело спросили, куда он направляется.
— Приятеля надо повидать, Сигги с Края Пустоши, вот я его и ищу.
— Мы видели его у школы, — сказали девушки.
