Ромен Гари - Прощай, Гари Купер!
— Типичный результат родительской неразборчивости в связях, — вещал Буг, указывая перстом на малявку. — Миллионы и миллионы сперматозоидов, которые они сбрасывают в среду обитания и потом называют это Америкой. Взгляните на нее. Она же совершенно потеряна. Чудовищные последствия соитья совершенно не осознаются партнерами во время полового акта. Сия особь вообще не должна была бы появляться на свет, это же просто бросается в глаза. Стругать детишек неизвестно где, неизвестно как, чтобы из них выросло неизвестно что, это же геноцид. Такие рождения — это умертвление сперматозоида. Вы отдаете себе отчет в том, что сегодня представляет собой средний сперматозоид? Вот, полюбуйтесь! Все любовались. Она пыталась улыбнуться.
— Просто сердце кровью обливается, — орал Буг. — Если бы ее проворный сперматозоид мог увидеть себя в этом, он бы повесился. Защита человека — это прежде всего защита спермы. В ней разыгрываются и сам человек, и судьба всего рода. Если не принять экстренных мер, то человеческую сперму ждет участь Римской империи, известное дело. Ты хоть знаешь, как тебя зовут?
— Лизи Шварц.
— Ну, хоть что-то. Она получила хоть какое-то воспитание. Ну, и что ты здесь делаешь, в этой жизни?
— Я еду в Рим, посмотреть папу Иоанна Двадцать Третьего.
— Зачем?
— Он хороший. Буг многозначительно поднял палец:
— Заметьте, она пересекла океаны, без гроша в кармане, загибаясь с голодухи, только лишь потому, что ей сказали, что где-то есть кто-то хороший. И кто же он, этот тип? Папа. Вы представляете себе, какая перед вами загадка демографии? Где твои родители?
— Меня вырастила тетя.
— Казнить тетку, сию же секунду! Расстрелять! А твои родители?
— Они терпеть меня не могли.
— Да? Отчего же?
— Ну, вы знаете, как это бывает, с родителями, когда у них не ладится между собой. Они смотрели на меня, и это напоминало им, что они раньше спали вместе. Буг побледнел как мертвец. Еще и с этой его экземой сверху — просто жуть. Друзья-бродяги уже стали за него беспокоиться.
— Слушай, Буг, оставь ты ее в покое, — сказал Ленни. — Это все старо как мир. Мы сами удрали сюда по той же причине. Брось. Ты же видишь: пропащая душа. Ну так и пусть остается такой, какая есть. Только представь, начнет она соображать, что к чему…
— Адрес твоих родителей, быстро! — Буг вышел из себя. — Сейчас я им все распишу черным по белому…
Девчонка теперь слегка забеспокоилась. Должно быть, до нее стало доходить, что разговорто идет о ней. Если этот поганец Буг разбудит в ней дремлющее сознание, понадобится лет семь плотного психоанализа, чтобы привести ее в себя.
— У меня нет их адреса, вы что!
— А теткин?
— Она умерла.
— Ну, хоть что-то. Хоть одно полезное дело сделано. Ты что-нибудь умеешь? Она молчала. И хлопала ресницами. Накладными. Подведенными где следует. По крайней мере, краситься она умела.
— Я спросил тебя, умеешь ли ты что-нибудь делать. Ты прекрасно поняла. И нечего тут стыдиться. Папа пока еще далеко.
— Хватит, Буг, оставь ее в покое, — завопил Зис. — Ты же видишь, она умеет краситься. Наводить красоту. Соблюдать гигиену. У нее наманикюренные ногти. Чего тебе еще, Господи ты Боже мой! Цивилизованная, и ладно.
— Я была в лифте, — сказала девчонка. У нее были слезы на глазах. Мы все вдруг резко забеспокоились, стало как-то не по себе. Казалось, что она сейчас как скажет что-нибудь…
— Ты запускала лифт вверх и вниз? Где ты этому научилась?
— Я закончила курсы в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, заочно.
— В Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, как вам это нравится? Банда сволочей. А как же ты оплачивала свои курсы лифтеров? Доигрались. Она плакала. Настоящими слезами, сознательными. Слезы — это всегда сознательность. Это — от понимания.
— Не плачь. Ты это делала по телефону? Несчастная уже и не думала защищаться. Напротив. Теперь она хотела рассказать все.
— Нет, так. В разных местах. В барах, на улице. Я хотела накопить немного денег.
— Чтобы поехать посмотреть папу?
— Буг, — взвился Зис. — Ты понимаешь, что ты делаешь? У тебя приступ педерастии.
— Весьма возможно. Зато я не разбрасываюсь сперматозоидами где попало. Я выбираю для них место, которое как раз им под стать. Не плачь. Я куплю тебе билет к этому твоему папе, туда и обратно, и еще я дам тебе чек на две тысячи долларов, которые ты получишь в Штатах. Ты пойдешь к моему отцу, у которого лифты повсюду, даже в Африке. Выберешь себе один, по душе. Тебе станут показывать фотографии. Смотри хорошенько, потому что ты на всю жизнь останешься с тем, что выберешь. Бывают даже с кондиционерами. Всю жизнь в лифте, черт возьми, и это называется цивилизация. Мы не имеем права обрекать на такое свои сперматозоиды. Таблетки, скорее! Если Церковь не справляется, всех — в педерасты. Малышка вытирала слезы. Иззи бен Цви уже готов был жениться на ней. Они все герои, эти израильтяне. Остальные приумолкли в раздумье. Естественно, речь не шла о том, чтобы браться за что ни попадя. Все они были против бомбы, потому что, в любом случае, она находилась во вражеских руках, у американцев, у русских, у китайцев. И они были против революции, потому что когда революция удается, это значит, что она провалилась.
— Прежде чем выпустить свои сперматозоиды погулять, нужно подготовить для них приемкомиссии! — гремел Буг.
— А я против, — заявил Аль Капоне… — Против на сто процентов. Никаких приемкомиссий. Я — за конец света. Такие речи тут же на них подействовали. Воцарилась тишина. Какое там! Даже Буга проняло.
— Как это, конец света? Это фашизм.
— А мне плевать. Конец света и точка. Всё. А потом у нас появится замечательная поэзия.
— Что? — взревел Буг. — Ты что, спятил? Конец света, и потом поэзия? Какая поэзия? Как?
— Не мое дело. Конец света — это всегда чудесно сказывается на искусстве. Каждый раз, как приходил конец света, потом всегда наступало возрождение архаических форм.
— Ну, тогда ладно, — согласился Буг, которому очень нравились водители грузовиков.
— Нам нужен новый конец света, это первое, что необходимо сделать. Кто «за», поднимите руку.
Никто не поднял, кроме самого Капоне. Они все думали о своих лыжах, боялись отпустить.
— Что ж, раз так, тогда я ухожу, — обиделся Аль Капоне. — Если вы не за конец света, вы все — реакционеры.
— Погоди, — удержал его Буг. — Может быть, еще договоримся.
— Буг, — сказал Ленни, — не мог бы ты одолжить мне пятьдесят франков, раз уж ты уезжаешь? Мне придется спускаться в Женеву.
— С ума сошел? В это болото! Там же нечем дышать. Ноль метров над уровнем дерьма.
— Надо же что-то есть. Лето ведь. А так как ты точно загремишь месяца на три в больницу со своей психологией, после встречи с отцом, нам все равно придется что-нибудь подыскивать.
— Да что ты в Женеве-то забыл, дурачина? Водные лыжи?
— О нет, только не это. Но мне сказали, что там для меня есть кое-что подходящее.
— Что именно?
— Откуда я знаю? Был там один парень, Ангелом звать. Он оставил для меня сообщение у «Мюллера».
— Что это еще за Ангел? С такой кликухой только банки грабить.
— Именно. А ты чего хотел?
— Он ничего тебе не объяснил?
— Ничего. Сказал только, что это как раз для меня.
— А! Так ты у нас что-то умеешь, оказывается? Ну-ка, ну-ка, расскажи. Позабавь меня.
— Оставь меня в покое, Буг. Ты нас спасаешь, так что у тебя нет права измываться над нами. Или это уже авторитарный режим.
— Ладно. Но что ты умеешь делать, Ленни?
— На необитаемом острове и я произведу сенсацию, Буг. Найди мне какой-нибудь, сам увидишь.
Буг строго смотрел на Ленни, посасывая свою трубку:
— Хорошо. Получишь свои пятьдесят франков. Но сначала ты дашь мне ответ на одну из больших философских загадок.
— Вот дерьмо.
— Нет, не это. Это был ответ Эдипа Сфинксу. «Рождение трагедии…», Ницше.
— Это еще кто такой?
— Слушай мой вопрос, Ленни. Кто, скажи, стянул из формочки пирог? Who took the cookie from the cookie jar?
— Слушай, тебе, пожалуй, опять стоит наведаться в тот сортир в Цюрихе, Буг. Явно невмоготу.
— Вспомни, Ленни, как вы играли в детстве. Все берутся за руки, водят хоровод и спрашивают. Кто, скажи, стянул из формочки пирог, Ленни? Who took the cookie from the cookie jar? Not I took the cookie from the cookie jar. Then who took the cookie from the cookie jar? He took the cookie from the cookie jar. Not I took the cookie from the cookie jar. Then who took the cookie from the cookie jar?[15]
— Да мне плевать, Буг. Честное слово. Мне совершенно плевать. Если хочешь знать, я думаю, что его вообще там не было, пирога твоего. Они забыли его туда положить, в эту их вонючую американскую формочку.
— Who took the cookie from the cookie jar, Ленни? Кажется, это был самый вкусный пирог в мире.
— Еще бы. Самые вкусные пироги, Буг, это те, которых не существует. Бог. Коммунизм. Братство. Человек с большой буквы «Ч», вот такенной!
