Огюст де Лиль-Адан - Рассказы из книги "Жестокие рассказы"
Так в Портланде в полночь, в роскошных залах, полных дурманящим благоуханием экзотических растений, своды подземелий приглушали взрыв смеха, звук поцелуев, звон бокалов, хмельные песни и музыку.
По если бы кому-нибудь из гостей вздумалось встать из-за пиршественного стола и выйти наружу, чтобы подышать морским воздухом в темноте на берегу под отчаянными порывами ветра, дующего в моря, он, пожалуй, увидел бы зрелище, которое испортило бы ему настроение, во всяком случае на остаток ночи.
Действительно, в этот час па извилистой тропинке, спускающейся к океану, нередко появлялся человек в плаще, с лицом, закрытым черной маской, которая была прикреплена к круглому капюшону, облегавшему всю голову; он направлялся к берегу; в руках его, обтянутых длинными перчатками, светился огонек сигары. Словно в какой-то старомодной фантасмагории, перед ним шествовали двое седовласых слуг; двое других шли немного позади, держа в руках коптящие красные факелы.
Впереди всех шел мальчик в траурной ливрее; паж поминутно звонил в колокольчик, издали предупреждая, чтобы люди сторонились гуляющего. Эта маленькая группа производила впечатление не менее жуткое, чем преступник, которого ведут на казнь.
Перед человеком в маске отворялась калитка, ведущая на берег; сопровождающие оставляли его, и он подходил к волнам. Здесь, погрузившись, как видно, в безнадежные размышления, он замирал, уподобившись каменным призракам в бойницах замка, и стоял под порывами ветра, под дождем, при вспышках молнии, лицом к лицу с ревущим Океаном. Проведя так около часа, зловещий незнакомец той же тропинкой направлялся обратно к башне, и опять его сопровождал звон колокольчика и сопутствовали ему факелы. И не раз, пошатываясь, он цеплялся за острые выступы скал.
Утром, накануне этого осеннего празднества, юная чтица королевы (со дня получения первого послания всегда одетая в глубокий траур) молилась в часовне ее величества; в это время ей подали письмо, написанное одним из секретарей герцога.
Оно содержало всего лишь два слова: «Сегодня вечером».
Вот почему около полуночи у Портланда причалила королевская яхта. Из яхты вышла молодая женщина в темной накидке, одна. Призрак этот, окинув взором темное побережье, бегом устремился к факелам, в ту сторону, откуда ветер доносил звон колокольчика.
На песке, положа голову на камень и временами содрогаясь от смертной муки, лежал таинственный человек в маске, закутанный в плащ.
Молодая женщина, откинув капюшон, подошла к нему.
— Несчастный! — воскликнула она и зарыдала, закрыв лицо руками.
— Прощай! Прощай! — ответил он.
Издали слышались песни и смех, они доносились из подземелья древнего замка, и отсветы огней колыхались, отражаясь в волнах.
— Ты свободна! — добавил он, вновь склоняя голову на камень.
— Отмучился! — ответила бледная пришелица, протягивая к небу, усеянному звездами, золотой крестик; а страдалец уже умолк и только смотрел на нее.
После долгого молчания, когда она стояла перед ним недвижимо, закрыв глаза, он прошептал, глубоко вздохнув:
— До свидания, Элен!
Прошло около часа; слуги наконец подошли и увидели девушку, преклонившую колена на песке, возле их господина; она молилась.
— Герцог Портландский скончался, — проронила она.
И, опершись на плечо старого слуги, она взглянула на судно, которое доставило ее сюда.
Три дня спустя «Дворцовый Вестник» сообщал следующую новость:
«Мисс Элен X***, невеста герцога Портландского, приняла католичество и вчера постриглась в кармелитской обители Л***».
В чем же заключалась тайна, приведшая к смерти могущественного лорда?
Однажды, во время своих дальних путешествий на Восток, молодой герцог отделился от каравана в окрестностях Антиохии и, беседуя с местными проводниками, услыхал о нищем, которого все с ужасом сторонятся, отчего он и живет в полном одиночестве среди развалин.
Герцогу вздумалось навестить несчастного, ибо от судьбы своей никому не уйти.
А этот зловещий Лазарь был последним на земле носителем великой древней проказы, проказы сухой, неизлечимой — того несокрушимого недуга, от которого один только бог мог некогда избавлять легендарных Иовов.
И вот, невзирая на уговоры перепуганных проводников, Портланд осмелился бросить вызов заразе и войти в пещеру, где умирал всеми отверженный страдалец.
Давая несчастному умирающему горсточку червонцев, блестящий вельможа, отважный до безрассудства, из удали пожелал пожать ему руку.
В тот же миг какая-то тень заволокла его взор. Вечером, поняв, что погиб, он покинул город и его окрестности, а как только появились первые признаки заболевания, отплыл на корабле, чтобы попытаться вылечиться в своем поместье или умереть там.
Но при виде страшных язв, открывшихся во время переезда, герцог осознал, что единственная его надежда — это скорая смерть.
Всему конец! Прощай, молодость, слава древнего имени, любящая невеста, продолжение рода! Прощайте, силы, радости, неисчислимое богатство, красота, будущность! Все надежды потонули в ладони страшной руки прокаженного. Лорд наследовал нищему. Минута удали — вернее, чересчур благородный жест! — положила конец блестящему существованию, окружив тайной его жуткую смерть.
Так погиб герцог Портландский, последний прокаженный на земле.
Переврд Е.Гунста
ВИРЖИНИ И ПОЛЬ
Посвящается мадемуазель Огюсте Олъмес
Per arnica silentia lunae[15].
ВергилийОграда старых садов пансиона. Где-то вдали бьет десять. Синяя апрельская ночь, тихая и ясная. Серебром блестят звезды. Порывы легкого ветерка пробегают над молодыми розами; шелестит листва; в конце длинной аллеи ниспадает снежно-белая струя фонтана. В торжественной тишине дождем чарующих звуков рассыпаются песни друга ночи — соловья.
Приходилось ли вам в шестнадцать лет, когда вами еще владели обманчивые грезы юности, любить совсем молоденькую девушку? Вспоминается ли нам ее перчатка, забытая на скамье в увитой зеленью беседке? Испытали ли вы смятение при ее нежданном, внезапном приходе? Горели ли у вас щеки, когда взрослые посмеивались над тем, как вы робеете друг подле друга, встретившись на каникулах? Знакома ли вам сладостная, бездонная глубина чистого взгляда, устремленного на вас с задумчивой нежностью? Касались ли вы губами губ испуганной, вдруг побледневшей девочки, грудь которой трепещет у вашего сердца, стесненного счастьем? Хранили ли вы, как святыню, голубые цветы, собранные вдвоем у реки вечером на пути домой?
Долгие годы разлуки вы таите это воспоминание в самой глубине сердца. Оно — словно капля восточных ароматов в драгоценном флаконе, капля бальзама, столь тонкого и столь крепкого, что если бросить этот флакон в вашу могилу, смутный неумирающий запах переживет ваш прах.
О, как сладостно наедине в вечерний час вновь отдаться во власть этого волшебного воспоминания, в последний раз услышать его отзвук!
Наступает время уединения; в предместье замирает шум работ. Не знаю сам, как я забрел сюда. Это здание в старину было аббатством.
В лунном свете по ту сторону решетки виднеются каменные ступени и слабо освещенные древние статуи святых, которые совершали чудеса и, вероятно, смиренно бились об эти плиты лбом, просветленным молитвой, В пору, когда англичане еще занимали наши анжуйские города, здесь раздавались шаги бретонских рыцарей. Теперь мрачные каменные стены и оконные своды помолодели от веселых зеленых жалюзи. Аббатство стало пансионом для юных девиц. Днем они, наверное, щебечут меж руин, как птички. Среди уснувших сейчас девочек многие на ближайших пасхальных каникулах заронят в сердца нежных подростков великое и священное волнение, а может быть, уже… Чу, что это? Нежный голосок зовет тихонько: «Поль! Поль!» Миг — и белое муслиновое платьице с голубым пояском колыхнулось у столба решетки. Молоденькая девушка порою может показаться видением. Как раз такое видение и спустилось сюда сейчас. Это одна из воспитанниц: я различаю пелеринку пансионерки и серебряный нашейный крестик. Я вижу ее личико. Овеянные поэзией черты тают в ночной темноте! О, эти светлые волосы юного существа, еще не распростившегося с детством! О, голубой взор, бледная лазурь которого как будто сродни извечному эфиру!
Но что это за мальчик проскользнул там между деревьями? Он спешит; вот он уже у столба решетки.
— Виржини! Виржини! Это я.
— Ах, тише, тише, Поль! Я здесь!
Обоим по пятнадцать лет!
Это первое свидание! Страница вечной идиллии! Как они оба, наверное, трепещут от счастья! Приветствую тебя, божественная невинность, вас, мои воспоминания, вас, ожившие цветы!
