Хосе Ривера - Пучина
— Какой-то мужчина спрашивает вас во дворе.
— Это, наверно, Мигелито! Насчет гитары?
— Да, пусть берет. Отнесите ему гитару. Она здесь, в углу, — сказал я.
Когда Грисельда ушла, я тщетно старался прочесть в глазах Алисии следы сообщничества, но она, сославшись на усталость, отправилась отдыхать.
— Пошли бы поглядеть на восход луны, — предложила мне Себастьяна.
— Что-то не хочется, — ответил я. — Когда будет нужно, я позову тебя.
И я незаметно сунул под плащ бутылку вина. Спокойно, ничем не выдавая своих намерений, я сказал Грисельде, как только она возвратилась:
— Себастьяна может лечь здесь, в зале. Я устрою свой гамак на террасе канея. Хочется подышать свежим воздухом.
— Хорошо придумано. В такую жару не уснешь, — заметила мулатка.
— Если хотите, — предложила хозяйка, — отворите дверь настежь.
При этих словах я почувствовал коварное удовлетворение.
Я пожелал Грисельде спокойной ночи и подчеркнуто добавил:
— Мигель предлагает спеть корридо.[27] Я скоро лягу.
Через несколько минут в ранчо погасили свет.
Я прежде всего проверил, дома ли собаки: вполголоса окликнул их и тщательно осмотрел все закоулки. Пусто! На мое счастье, псов взяли с собой Франко и дон Рафаэль.
Я вошел в каней, направляясь на огонек папиросы Мигеля.
— Мигель, хочешь глоток?
Он возвратил мне бутылку, сплюнув:
— Какой горький ром!
— Скажи, с кем у Барреры свидание?
— Не знаю, с которой из двух.
— С обеими?
— Похоже, что так.
Сердце бешено застучало у меня в груди, в горле пересохло, и я еле выговорил:
— Баррера — порядочный человек?
— Мошенник. Обещает завербованным пеонам любой товар, заставляет расписываться в книге, а потом в счет этого дает разную мелочь и говорит: «Остальное получите у меня на Вичаде». Я уж теперь ни на что не надеюсь.
— А сколько денег ты от него получил?
— Пять песо, а расписку он взял за десять. Посулил мне новый костюм и ничего не дал. И так со всеми. Он уже послал людей в Сан-Педро-де-Аримена, чтобы они приготовили на Муко лодки. Ато Гранде совсем опустел. Даже Хесуса нет, — его старый Субьета послал с запиской к начальству.
— Ну ладно, бери гитару и пой.
— Еще рано.
Мы прождали почти час. Мысль о неверности Алисии приводила меня в ярость, и я, чтобы не разрыдаться, кусал себе руки.
— Вы хотите убить его?
— Нет, нет! Я только хочу узнать, к кому он ездит.
— А если он путается с вашей женой?
— Все равно.
— Но ведь вам это, наверно, неприятно?
— По-твоему, я должен убить его?
— Дело ваше. От меня бы ему не поздоровилось. Спрячьтесь за изгородь, я сейчас стану петь.
Я выполнил совет Мигеля. Минуту спустя он сказал мне:
— Не пейте больше и цельтесь вернее.
Вскоре на листве банановых деревьев появился неверный отблеск лунного света, постепенно разлившийся по всему небу.
Раздались меланхолические аккорды гитары:
Коршун бедную голубку
Подстерег и закогтил;
Только кровь ее осталась
Там, где он ее схватил.
Напрягая зрение, я целился то в сторону реки, то в сторону корралей, а то еще куда-то. Резкий крик павлина, сидевшего на коньке крыши, пронизал ночную тьму.
Где-то на степной тропе завыли собаки.
Только кровь ее осталась
Там, где он ее схватил.
Женщины в комнате зажгли свет. Старая Тьяна показалась на пороге, как привиденье.
— Хватит, Мигель, нинья Грисельда не может уснуть.
Певец умолк и подошел ко мне.
— Я забыл сказать вам, что я обещал подать ему лодку. Когда мы поедем обратно, стреляйте в сидящего впереди. Если не промахнетесь, я брошу его кайманам, и кончены счеты.
Я видел, как он отчалил и поплыл по сумрачной реке, пересеченной неподвижными тенями деревьев. Но вот он вступил в черную полосу заводи, и видно было лишь поблескиванье весла, сверкавшего, как широкий ятаган.
Я ждал до рассвета. Никто не вернулся.
Бог знает, что происходило в это время.
Под утро я оседлал лошадь Мигеля и повесил двустволку на плетень. Грисельда, поливавшая из кувшина цветы, с беспокойством наблюдала за мной.
— Что ты делаешь?
— Поджидаю Барреру, который здесь ночевал.
— Что ты говоришь! Что ты говоришь!
— Слушайте, Грисельда. Сколько мы вам должны?
— Я не понимаю тебя!
— Отлично понимаете. Ваш дом — не для порядочных людей. А вам не пристало валяться на траве в степи, когда дома есть кровать!
— Придержи язык! Ты пьян!
— Только не от вина, которое вам привез Баррера.
— А разве он привез его мне?
— Вы хотите сказать — Алисии?
— Ты не можешь заставить ее ни любить тебя, ни следовать за тобой. Любовь — как ветер: куда захочет, туда и дует.
При этих словах я торопливо сделал несколько глотков из бутылки и схватился за ружье. Грисельда убежала. Я распахнул дверь.
Полуодетая Алисия сидела на кровати.
— Ты понимаешь, что здесь из-за тебя происходит? Одевайся! Едем отсюда! Скорей! Скорей!
— Артуро, перестань, ради бога!
— Я убью Барреру у тебя на глазах!
— Неужели ты способен на такое преступление?
— Не смей плакать! Ты уже и мертвого его жалеешь?
— Боже мой... Помогите!
— Я убью его! Я убью его! А потом тебя, себя и всех остальных! Я в своем уме! Не смей говорить, что я пьян! С ума сошел? Нет! Неправда! Я в своем уме! Остуди жар, который палит мне мозг! Где ты? Пощупай мне голову! Где ты?
Себастьяна и Грисельда старались удержать меня.
— Успокойся, успокойся, ради всего святого! Это я. Ты не узнаешь меня?
Они повалили меня на гамак и хотели связать его края, но я ударами ног разорвал сетку и, схватив Грисельду за волосы, вытащил во двор.
— Сводница, сводница!
И ударил ее кулаком: по лицу Грисельды потекла кровь.
Потом, впав в бредовое состояние, я принялся хохотать. Меня забавляло жужжанье дома, который быстро вертелся, обдавая меня свежим ветром. «Так, так! Пусть он не останавливается, я сошел с ума!» Мне казалось, что я — орел; я размахивал руками и чувствовал, как лечу по воздуху над пальмами и степями. Я хотел опуститься, чтобы схватить Алисию и в своих когтях унести ее в облака, подальше от Барреры и всего дурного. И я поднимался высоко-высоко, в самое небо, солнце жгло мне голову, и я дышал его пламенным светом.
Когда конвульсии прекратились, я попытался встать, но почувствовал, что земля ускользает у меня из-под ног. Держась за стены, я прошел в комнату, которая была пуста. Они сбежали! Мне хотелось пить, и я отхлебнул еще глоток виски. Потом я поднял с пола ружье и приложил холодный ствол к моему разгоряченному лбу. Потрясенный тем, что Алисия покидает меня, я заплакал и, выйдя на крыльцо, воскликнул:
— Ладно, можешь уходить от меня! Я теперь богатый человек. Мне не надо ни тебя, ни твоего ребенка, никого! Пусть этот выродок появится на свет мертвым! Он не мой сын! Уходи с кем угодно! Таких, как ты, кругом полно!
Я разрядил в воздух оба ствола ружья.
— Где Франко, почему он не защищает свою жену? Подходи! Я отомщу за смерть капитана. Убью каждого, кто сунется сюда! Только не Барреру, Барреру — нет, пусть Алисия уходит с ним! Я меняю ее на виски, всего за одну бутылку виски!
И, подобрав недопитую бутылку, я вскочил на коня, вскинул ружье за спину и умчался прочь, оглашая спокойную, равнодушную степь хриплым дьявольским кличем:
— Баррера! Баррера! Вина, вина!
Полчаса спустя пеоны из Ато Гранде заметили мое приближение. Они кричали мне и делали знаки с другой стороны реки. Нахлестывая жеребца, я переправился через указанный мне брод и въехал под крик и шум во двор, расталкивая собравшихся там пеонов.
— Эй! Кто здесь хозяин? Где прячется Баррера? Пусть выходит!
Привязав двустволку к седлу, я соскочил с коня безоружным. Люди недоумевающе смотрели на меня. Некоторые, улыбаясь, переглядывались.
— Эй ты, приятель! Тебе чего надо?
С этими словами обратилась ко мне, подбоченясь, женщина в пестром платье. У нее было грубо намазанной лицо, крашеные волосы, хищный профиль и до странности худые руки.
— Я хочу играть в кости! Играть — и больше ничего! Вот они, фунты, у меня в кармане!
Я бросил несколько монет в воздух, и они покатились по земле.
Из дома послышался скрипучий голос старого Субьеты:
— Кларита, проведи сюда кабальеро.
Скотовод с огромным животом, рыжий и веснушчатый, валялся в гамаке. На нем не было ничего, кроме исподнего белья. Щурясь на нас своими рысьими глазками, он протянул мне пухлую, скользкую руку и со смешком буркнул себе в усы:
— Извините, кабальеро, что я не могу встать.
— Я — партнер Франко, купивший у вас тысячу быков, и, если угодно, могу заплатить за них наличными.
— Все это так, все это так! Но вы должны сами поймать их, потому что мои люди не умеют ездить верхом и ни на что не годны.
— Я достану вакеро с хорошими лошадьми и не дам никому переманить их на Вичаду.
— Вы мне нравитесь. Хорошо сказано!
