Эдит Уортон - Американская повесть. Книга 2
На мгновение Льюис опешил — так случалось в былые дни, когда он представал перед мистером Рейси. Годы замужества и миллионы придали его круглолицей сестре нечто от устрашающей фамильной величественности. Но Льюис встретил отважно ее пустой взгляд.
— Здравствуй, Льюис, — важно молвила миссис Гуззард, но тут же запнулась.
— Здравствуй, Сара-Энн. Рад, что ты пришла взглянуть на картины.
— Я пришла проведать тебя и свою жену… — Она снова запнулась, нервно огладила платье и быстро добавила: — И спросить, долго ли будет тянуться эта комедия?
— Ты имеешь в виду галерею? — усмехнулся невесело Льюис. Покраснев, она молча кивнула. — За последнее время, по правде сказать, зрителей поубавилось.
— Слава Всевышнему!
— Но пока жив хоть один человек, который захочет взглянуть на мои картины, я буду здесь, чтобы встретить его… Вот как тебя…
Она содрогнулась.
— Льюис, боюсь, ты не вполне представляешь…
— Вполне представляю.
— В чем же дело? Покончи с этим. Или тебе еще мало?
— Болтовни о картинах?
— Болтовни о тебе. Среди родственников. Во всех нью-йоркских гостиных. Ты бросаешь тень на отца.
— Отец сам завещал мне эти картины.
— Да, но не для того, чтобы ты выглядел с ними шутом.
Льюис холодно, рассмотрел возражение сестры.
— Ты уверена? А я думаю, для того он их мне и оставил.
— Не черни память покойного! Довольно и того, что ты сделал. Я не знаю, как терпит твоя жена. Ты унижаешь ее.
Льюис сдержанно улыбнулся.
— Унижение ей не впервой. Ее достаточно унижали у Кентов.
Сара-Энн покраснела.
— Я уйду, если ты будешь так со мной разговаривать. Я пришла с согласия мужа.
— Муж позволил тебе навестить брата?
— Он позволил мне обратиться к тебе с деловым предложением.
Льюис изумленно поглядел на сестру. Она залилась еще пущим румянцем, до самых лент своей шелковой шляпки.
— Вы решили купить мою галерею? — спросил он в качестве шутки.
— Разумеется, нет, ты нарочно дразнишь меня. Впрочем, на что не пойдешь, когда надо спасать имя Рейси… — Взглянув на картины, она опять содрогнулась. — Так слушай, мы с Джоном согласны удвоить пособие, которое тебе назначила мама. Но с одним непременным условием: ты покончишь с этой затеей. А мерзкую вывеску снимешь сегодня же.
Льюис молчал, как бы взвешивая предложение сестры.
— Я очень признателен, тронут и… удивлен тем, что вы предлагаете. Но, прежде чем я скажу «нет», мне хочется тоже внести предложение. Я готов провести вас с Джоном по своей галерее. А увидев картины, я уверен, вы сами поймете…
Теряя свою величавость, миссис Гуззард отпрянула:
— Нет, нет, ни к чему… Я и отсюда их вижу… Да и не берусь быть судьей.
— Ну что же, тогда пойдем в детскую и посмотрим на Триши и девочку.
— Да, конечно, — она подняла на брата растерянный взгляд. — Значит, ты не согласен, Льюис? Подумай еще. Ты ведь сам говоришь, что посетителей нет. К чему же упорствовать?
— Я жду… В любую минуту может прийти настоящий ценитель.
Ничего не добившись, миссис Гуззард пригладила перышки и пошла наверх вслед за братом.
— Мэри-Аделин, ты как попала сюда? — вскричала она, застыв на пороге детской. Триши сидела перед камином с ребенком на руках, а с низкого кресла напротив привстала другая дама, тоже пышно наряженная, но, несмотря на свои шелка и меха, державшаяся с несколько меньшим апломбом, чем миссис Гуззард. Миссис Кент подбежала к Льюису и прижалась к нему пышной щечкой; тем временем Триши поздоровалась с Сарой-Энн.
— Вот уж никак не думала встретить тебя, — заявила сестре миссис Гуззард. Было ясно, что она не посвятила сестру в свой благотворительный замысел и теперь опасалась, что это сделает Льюис. — А я просто так на минутку заехала поглядеть на милую крошку, на ангельчика… — И, громко шурша шелками, она обняла изумленную девочку.
— Я рада тебя здесь увидеть, — простодушно ответила Мэри-Аделин.
— Давно бы заехала, да эти вечные хлопоты. Триши поймет меня. Быть хозяйкой большого дома…
— Разумеется… И вы не побоялись этой ужасной погоды… — пришла к ней на помощь Триши.
Миссис Гуззард слегка подняла густые отцовские брови.
— В карете четверкой погоды не замечаешь. Какой прелестный ребенок! Прелестный! Мэри-Аделин, — строго сказала она, — если ты уже собралась, поедем в моем экипаже. — Но Мэри-Аделин тоже была важной дамой и спокойно встретила взгляд старшей сестры.
— Благодарю, Сара-Энн, карета ждет меня у подъезда, — возразила она. Потерпев вновь фиаско, Сара-Энн удалилась, взяв Льюиса под руку. Но привычка подчиняться сестре взяла верх в душе Мэри-Аделин. На лице ее появилось детски робкое выражение, и она поспешно надела свои меха.
— Я напрасно так резко ответила… Ей просто хотелось поехать вместе со мной… — пояснила она, и через две-три минуты он с усмешкой глядел, как обе сестры покатили в карете Гуззардов.
Он вернулся в детскую, где Триши баюкала девочку.
— Тебе не угадать, дорогая, зачем приезжала к нам Сара-Энн. Предложить отступную, чтобы я закрыл галерею.
Триши встретила это сообщение мужа, в точности как он того ожидал: она рассмеялась своим воркующим смехом и крепче прижала к груди малютку. Не без некоторого коварства Льюис решил испытать стойкость жены.
— Если мы снимем вывеску, они удвоят наше месячное пособие.
— Никому не дам тронуть вывеску! — вспыхнула Триши.
— Ну а мне? — хмуро спросил он.
Она обернулась с тревогой в глазах.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Дорогая моя… Они знают, что делают… У нас кончились деньги.
Подойдя к ней, он обнял ее и ребенка.
— Ты сражалась, как целая армия храбрецов, но сражение подходит к концу. Расходы оказались крупнее, нежели я ожидал. А денег под залог наших картин банк не дает. К ним боятся даже притронуться.
— Знаю, — откликнулась Триши, — знаю от Мэри-Аделин.
Льюис залился злым румянцем.
— А откуда, черт побери, Мэри-Аделин узнала об этом?
— От мистера Риди, наверное, но не надо сердиться. Она полна добрых чувств. Она не хочет, чтобы ты закрывал галерею, пока ты веришь в нее. Они с Дональдом Кентом предлагают деньги взаймы, и мы сможем еще год продержаться. С этим она и приехала.
Впервые за все эти годы нелегкой борьбы Льюис почувствовал, как в груди у него закипают горячие слезы. Верная Мэри-Аделин! Ему вспомнилось раннее утро в старом доме в Хай-Пойнте, когда Мэри-Аделин с корзинкой в руке спешила украдкой от всех к жене мистера Эдгара По, угасающей от чахотки…
— Милая Мэри-Аделин! Какая умница, молодец! У нас еще целый год… — он умолк и прижался к личику Триши мокрой щекой.
— Ну как, дорогая, — сказал он, — что ответим, да или нет?
Он слегка отстранился и посмотрел на нее вопросительно.
Она тихо улыбнулась, и он улыбнулся в ответ.
— Разумеется, да!
9В пору моего детства — это было полустолетием позднее — изо всех Рейси, столь мощных и столь известных в Нью-Йорке сороковых годов, оставалась в живых одна-единственная старая дама. Как и многие отпрыски горделивых колониальных семейств, Рейси вымерли начисто; о них помнили разве что три-четыре старухи, один или два специалиста по генеалогии да сторож в Тринити-Черч, хранитель могил.
Оставались, конечно, кое-какие семейства, соединенные с ними (и между собой) отдаленным родством, — Кенты, Гуззарды, Косби, другие, охотно сообщавшие вам, что один из их пращуров подписал Декларацию независимости, но при том вполне равнодушные к судьбе его прямого потомства. Где же они, куда делись эти старые, заслуженные ньюйоркцы, сорившие деньгами и жившие в свое удовольствие? Развеялись горстью праха, позабылись в то же мгновение, как стихли их пиршества и опустели в церквах их почетные скамьи.
Мне имя Рейси запомнилось с детства, потому что последняя представительница их рода, почтенная старая дама, находилась в каком-то родстве с моей матерью; и в те дни, когда маме казалось, что я буду примерно себя вести (главным образом потому, что назавтра мне было обещано что-нибудь соблазнительное), она брала и меня к старой мисс Алатее.
Алатея жила затворницей в доме, который у нас назывался «домом дядюшки Эбенезера». Когда-то, возможно, его почитали архитектурным шедевром, но сейчас он был лишь чудовищной, хотя и почтенной реликвией канувших в Лету времен. Ревматическая мисс Рейси восседала в огромной нетопленой комнате на втором этаже посреди палисандровых этажерок, столиков с бисерными узорами под стеклом на столешницах и портретов бледных, унылых господ в странной одежде. Сама Алатея была грузной угрюмой старухой в видавшем виды чепце из черных кружев, и настолько глухой, что временами казалась каким-то обломком позабытого прошлого. Розеттским камнем,[28] ключ к которому безвозвратно утерян.
