Джордж Мередит - Испытание Ричарда Феверела
— Как это все грустно! — сказала миссис Дорайя Фори, обращаясь к лобернскому викарию, в то время как сей по уши влюбленный в нее ходячий манекен увивался возле нее, стараясь в то же время сохранить присущую его профессии чопорность.
— Человеку, не испытавшему страданий, трудно бывает пойти на уступки, — ответил согретый ее сиянием викарий.
— Ах, вы так добры! — воскликнул предмет его обожания. — Взгляните на мою Клару. В день рождения своего кузена она не станет танцевать ни с кем другим. Что же нам делать, чтобы хоть немного развеселить гостей?
— Увы, сударыня, то, что вы делаете для одного, невозможно делать для всех, — вздохнул викарий и, о чем бы она не заводила речь, шелковыми нитями своих словес стремился привлечь внимание миссис Фори к своей влюбленной душе.
Он был единственным из гостей, кому сейчас было радостно в этом доме. У всех прочих были вполне определенные виды на юного наследника. Леди Эттенбери из Лонгфорд-Хауса привезла с собой диковину собственного изготовления — леди Джулиану Джей: она намеревалась представить ему сию девицу, ибо полагала, что юный Феверел уже достиг возраста, когда он может оценить ее черные глаза и очаровательный ротик и даже затосковать по ним. Леди Джулиану в этот вечер развлекал щеголь Пепуорт, и по этому случаю матери приходилось выслушивать любезности сэра Майлза, который без умолку толковал о земельных угодьях и о паровых машинах, пока ей наконец не сделалось от этого дурно. Тогда она прибегла к резкости, чтобы себя от него защитить. Прелестная вдовушка, леди Блендиш сидела в стороне в обществе Адриена и наслаждалась его язвительными замечаниями по поводу того или иного из гостей. К десяти часам вечера это убогое торжество закончилось, и комнаты погрузились во мрак, столь же беспросветный, сколь и чаяния касательно того, как сложится будущее наследника Рейнема, на что не раз намекали разочарованные и пришедшие в уныние гости. Маленькая Клара поцеловала мать, присела перед не отходившим от той викарием и отправилась спать, как и подобает благовоспитанной девочке. Но едва только уложившая ее горничная вышла из комнаты, как Клара поднялась и осторожно оделась. Она всегда считалась послушною дочерью. Ей позволяли еще полчаса не гасить свечу, чтобы ей не было страшно одной в темноте. И вот она взяла эту свечу и на цыпочках подкралась к комнате Ричарда. Комната была пуста. Тогда она сделала еще шаг в комнату. Но вдруг услыхала шуршание штор и поспешила вернуться к себе. Не то чтобы она испугалась; просто, понимая, что совершает нечто недозволенное, она не хотела, чтобы кто-нибудь ее застал за этим занятием. Немного погодя она уже снова пробиралась по коридору. Ричард вел себя с этой маленькой леди пренебрежительно, обидел ее, и ей непременно надо было спросить его, не раскаивается ли он в своем поведении; спрашивать его, почему он не дал ей поцеловать себя по случаю дня своего рождения, она не будет: уж если он не помнит об этом сам, то мисс Клара ни за что не станет ему напоминать, но сегодня вечером у него еще есть последняя возможность с ней помириться. Все это она обдумывала, сидя на ступеньке лестницы, как вдруг снизу из зала послышался голос Ричарда: он кричал, чтобы ему подали ужин.
— Мастер Ричард вернулся, — торжественно возвестил сэру Остину старик Бенсон.
— Ну и что же? — спросил баронет.
— Он жалуется, что проголодался, — нерешительно произнес дворецкий; лицо его выражало недовольство.
— Дай ему поесть.
Грузный Бенсон еще больше заколебался и сказал, что мальчик потребовал, чтобы ему принесли вина. Это уже было ни на что не похоже. Сэр Остин нахмурил брови, но Адриен заметил, что сыну его, может быть, хочется выпить — ведь это все-таки день его рождения, и тогда он разрешил принести ему бутылку бордо.
Ужин был в самом разгаре, когда Адриен сошел вниз: мальчики уплетали пирог с куропаткой. Теперь они переменились ролями. Ричард был возбужден. Поднимая бокал, он каждый раз произносил тосты; щеки у него раскраснелись, глаза блестели. Риптон очень походил на мошенника, который боится, что вот-вот все раскроется, однако его вполне добропорядочный голод и пирог с куропаткой послужили ему на некоторое время защитой от пронзительного взгляда Адриена. Тот решил, что случившееся — предмет во всяком случае достойный его внимания: достаточно было увидеть перемену, происшедшую с носом мастера Риптона, чтобы захотеть узнать все обстоятельства дела.
— На славу поохотились, молодые люди, не так ли? — со спокойной иронией заметил он, в ответ на что Ричард расхохотался.
— Ха-ха! Послушай-ка, Рип: «На славу поохотились, молодые люди?» Что ты на это скажешь? Фермера помнишь? Ваше здоровье, пастор! Охота у нас пока еще и не начиналась. Но мы еще поохотимся, и вволю! Что там говорить! Дичью мы похвастать не можем. Стреляли мы так, для забавы, а дичь вернули владельцам земель. Риптон отменный стрелок в местах, которые наш кузен Остин называет «Царством поздних сожалений и упущенных случаев». Птицы вспорхнули, а Рип кричит: «Зарядить забыл!» Ну и ну. Рип, подлей-ка себе вина. Черт с ним, с носом. Ваше здоровье, Риптон Томсон! Птицы повели себя непозволительно, им бы чуточку подождать; поэтому, пастор, если к вашим ногам не брошена дюжина фазанов, это их вина, а никак не Рипа. Чем вы тут занимались, кузен Реди?
— Играли Гамлета в отсутствие датского принца. День, проведенный без тебя, дорогой мой, не может не быть скучным.
— Говорит он: а вдруг все обман и ошибка?
Чересчур уж похожа на усмешку улыбка.
Стих Сендо! Ты помнишь эти строки, мистер Реди? Почему бы мне не процитировать Сендо? Признайся, ты же его любишь, Реди. Только если вам действительно меня не хватало, то простите меня. Мы с Рипом провели необыкновенный день. Мы завели новые знакомства. Мы свет повидали. Я — та мартышка, которая побывала в свете, и я вам о нем расскажу. Во-первых, есть тут некий джентльмен, который наместо охотничьего ружья берет простое. Потом есть фермер, который гонит всех, будь то джентльмены или нищие, со своих угодий. И еще, жестянщик и пахарь, которые убеждены, что бог всегда борется с дьяволом, который хочет завладеть всеми царствами земными. Жестянщик уверен, что победит бог, а пахарь…
— За твое здоровье, Ричи, — прервал его Адриен.
— Совсем забыл, мой почтенный друг. А что тут плохого, Адриен? Я ведь только говорю то, что слышал.
— Плохого ничего и нет, мой милый, — подтвердил кузен. — Я глубоко убежден, что Зороастр не умер. Ты просто слышал то, во что верят простые люди. Давай-ка выпьем за огнепоклонников[16], если хочешь.
— Ну так выпьем сейчас за Зороастра! — воскликнул Ричард. — Право же, Риппи! За огнепоклонников мы еще успеем сегодня выпить, не правда ли?
Брови мистера Риптона нахмурились, его подвижное лицо приняло грозное выражение, какое бывает у заговорщиков и, вероятно, было у Гвидо Фокса[17].
Ричард весь сотрясался от хохота.
— Так что же ты такое говорил о Блейзе, Риппи? Что есть чем позабавиться, не так ли?
Риптон ничего не ответил, только еще больше нахмурился; взгляд его призывал к молчанию. Адриен внимательно следил за обоими скромниками: он был убежден, что под столом в это время между ними идет совсем иной диалог.
«Подумать только, — рассуждал он про себя, — мальчик этот едва успел коснуться сегодня жизни, и он уже говорит так, как умудренный опытом муж, да, как видно, не только говорит, но и поступает!»
«Уважаемый патрон, — обратился он мысленно к сэру Остину, — горючее становится еще опаснее, если его сдерживать. Стоит только дать этому мальчику волю, и в нем пробудится такая жажда опустошения, что он очень скоро превратит всю доставшуюся ему долю Земли в такую же неразбериху, как вот этот пирог!» Пророчества этого Адриен не стал, однако, высказывать вслух.
Дядюшка Алджернон приковылял, чтобы взглянуть на племянника еще в то время, как тот ужинал, и его более мягкое обхождение с ним в какой-то степени прояснило то, что было у мальчика на уме.
— Скажите-ка, дядя, — сказал Ричард, — вы бы позволили, чтобы какой-нибудь фермер, грубиян и наглец, побил вас и остался без наказания?
— Думается, я бы ему за все отплатил, мальчик мой, — ответил тот.
— Разумеется, вы бы ему этого не простили! Не прощу и я. И он у меня поплатится. — Ричард был разъярен, и дядюшка одобрительно похлопал его по плечу.
— Я прибил его сына, прибью и его самого, — сказал Ричард, крикнув, чтобы ему принесли еще вина.
— Что ты говоришь, мальчик мой! Выходит, это старик Блейз тебя обидел?
— Ничего, дядя! — Ричард загадочно тряхнул головой. «Подумать только, — прочел Адриен на лице Риптона, — он говорит «ничего», а сам выдает себя с головой».
— Ну как, побили мы их, дядя?
— Да, мальчик мой, и побьем еще не раз. Я их и на одной ноге одолею. Из них разве что Наткинс и Федердин еще чего-то стоят.
