Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие
Природа не поскупилась на Джорджа, шестого виконта Аффенхемского. Похоже, она собиралась слепить двух виконтов, потом заторопилась и решила пустить весь материал на одного. Формой он напоминал грушу — узкий в плечах, он постепенно расширялся к паре непомерных ботинок, больше похожих на скрипичные футляры. Над просторами обширного тела высилась большая яйцевидная голова, голая маковка выступала из чахлой седой поросли, наводя на мысль о скалистой горной вершине. Верхняя губа была прямая и длинная, подбородок — острый. Два немигающих голубых глаза со странной сосредоточенностью смотрели из-под нависших бровей. Казалось, их владелец постоянно размышляет, и догадка эта не обманывала. Подобно Белому Рыцарю, он частенько не слышал обращенных к нему слов, ибо раздумывал, как же питаться манной кашей, чтоб ежемесячно полнеть и становиться краше.
— Вот, — сказала Джейн, подходя с полным подносом. — Горячая яичница, кофе, тосты, масло, мармелад, «Тайме» и сухарики для зверя. О чем задумался, милый?
— Эхм?
— Я слышала скрежет и догадалась, что это работают твои мозги. Надеюсь, я не прервала ход космических мыслей?
— Эхм?
Джейн вздохнула. Разговоры с главой семьи частенько выводили близких из себя из-за его раздражающей привычки впадать в транс. Он так погружался в предмет, что, казалось, извлечь его можно лишь с помощью спиритического сеанса. Однако Джейн нашлась: взяла кофейную чашку и крепко прижала к его руке. Созерцатель сразу очнулся и возмущенно завопил:
— Эй! Ты что?! Лопни кочерыжка, да этот кофе горячее плиты!
— Я пыталась тебя разбудить. О чем ты размышлял?
— Эхм? Размышлял? А, ты спрашиваешь, о чем я размышлял! Если хочешь знать, я размышлял о Кеггсе и пришел к выводу, что Кеггс — загадочная, темная личность.
— В каком смысле?
— Хитрая. Коварная. Из Макиавелли. Пока он жил у меня, я ничего не подозревал, дворецкие носят маску, но теперь я опасливо гляжу в его сторону и гадаю, чего ждать следующим. Возьми хоть случай в пивной.
— А что такое?
— Или взгляни на Тутовую Рощу. Три дома — Лесной Замок, Мирная Гавань и Уютный Уголок — каждый с беседкой и птичьей купальней! Все принадлежат Кеггсу. Беседки и птичьи купальни сами собой не появляются. Откуда он их взял?
— Купил на свои сбережения.
— А сбережения откуда?
— До тебя он служил в Америке у мистера Бэньяна, отца того гада, что поселился в Шипли. Наверное, по выходным наезжала туча гостей, а американские гости меньше тысячи долларов на чай не дают.
Лорд Аффенхем задумался.
— Так, так. М-да, возможно… И все же, после случая в пивной я уверен, здесь что-то не так. Мошенник он, отпетый мошенник.
— Что случилось в пивной? Ты не говорил.
— Говорил.
— Не говорил.
— Не говорил? Значит, собирался, да запамятовал. Это было в «Зеленом Льве» на Розендейл-род. Мы с Кеггсом зашли вчера вечером пропустить по кружечке, и не успели сдуть пену, как он выманил у аборигенов их кровные посредством… как это называется?
— Что именно?
— То, что я пытаюсь вспомнить. Манипуляции? Нет…
— Махинации?
— Верно. Махинации. Ты когда-нибудь была в пивной?
— Нет.
— Так вот, там сидят, потягивают пиво и беседуют, о чем придется. Очень скоро Кеггс свернул разговор на бокс, у него сестра замужем за боксером Билсоном. По-моему, его называли Боевой Билсон. Сейчас на пенсии, держит где-то пивную. Многие бывшие боксеры заводят пивные. На чем я остановился?
— Сидят и потягивают пиво.
— Вот-вот. И тут Кеггс затеял разговор, прискорбный разговор, учитывая его печальные последствия. Он заявил, что нынешние боксеры в подметки не годятся прежним. «Ах, — сказал этот шельмец, — разве есть у нас в полусреднем весе такие спортсмены, как Джек Демпси?»
— А разве Джек Демпси выступал не в тяжелом весе?
— Конечно, в тяжелом, и десятки голосов сразу поправили Кеггса. Но тот настаивал, что вес Джека Демпси — всего десять стоунов четыре,[62] и остальные, уверенные в своей правоте, вытащили по шиллингу, передали хозяину — дескать, рассуди. «Мне жаль, мистер Кеггс, — сказал тот, — но, боюсь, решение не в вашу пользу. Джек Демпси весил больше тринадцати стоунов, когда выиграл у Джесса Уилларда чемпионат в тяжелом весе». Думаешь, Кеггс опешил? Ничуть. Устыдился? Раскаялся? Да ни капли. «А, этот Джек Демпси? — сказал он с легкой, снисходительной улыбкой. — Я не о нем. Разумеется, я имел в виду первого Демпси, Несравненного». Он вытащил книжку (да, она лежала у него в кармане!) и прочел, как удивительно, что боевой вес Несравненного составлял всего сто сорок четыре фунта. Все, конечно, возмутились, потребовали денежки назад, но хозяин присудил выигрыш Kerrey, и тот загреб аж пятнадцать шиллингов. По дороге домой продувная бестия заявляет мне, что вот уже тридцать лет имеет стабильный доход от этой махинации. Так что теперь ты, наверное, согласишься, что он — темная личность, за которой нужен глаз да глаз.
— По-моему, он душка.
— Душка, разумеется, но коварная, которой палец в рот не клади. Я бы его к себе не подпустил… Скорее уж… — лорд Аффенхем огляделся, ища материал для сравнения, — скорее бы я взял эту паскудную статую.
Упомянутая статуя высилась на лужайке Мирной Гавани, как назывался соседний дом. Исполинскую ню изваял Стенхоуп Твайн, начинающий скульптор и здешний житель. Джейн — вероятно, потому что была помолвлена с Твайном — статуей восхищалась; лорд Аффенхем — напротив. Он ненавидел статую и терпеть не мог Стенхоупа Твайна. Верховное Существо не создало бы того без некой цели, но что это за цель — тут лорд Аффенхем совершенно терялся. Доведется же делить планету с не пойми чьим сыном, который укладывает волосы, носит желтые вельветовые штаны и, завидев старших, произносит: «А, это вы, Аффенхем!» мерзким покровительственным тоном. Джейн всегда хотелось погладить Стенхоупа Твайна по голове. Лорд Аффенхем предпочел бы ударить его тяпкой. Он укоризненно взглянул на бульдога Джорджа, своего тезку. Замечательный пес, но уже не раз выказывал намерение подружиться со Стенхоупом Твайном. Увы, это общая беда бульдогов — они любят всех, от достойнейших до недостойных.
Джейн смотрела на статую.
— Стэнхоуп считает, это лучшее его творение.
— Стенхоуп!
— Не смей так говорить!
— Я сказал: «Стенхоуп».
— Да, но гадким, плаксивым голосом, как будто тебе противно выговаривать это имя.
Лорду Аффенхему и впрямь это было противно, однако ему не хватило духу сказать правду. Мужественный человек, отличившийся в молодости на войне, страшился женского гнева. Джейн, если разбудить спящую в ней тигрицу, имела неприятное обыкновение сообщать, что испортилась плита и обедать придется бутербродами. Лорд Аффенхем деликатно переменил тему.
— Послушай!
— Да, милорд?
— Ты ходила в галерею насчет моих картин?
— Ходила и видела самого мистера Гиша. Кажется, он заинтригован.
— Хорошо.
— Я обещала позвонить ему и узнать, как идут дела.
— Отлично. Поторопи его, мошенника. Если я продам картины, мы сможем снова переехать в Шипли.
— А я — выйти за Стенхоупа.
— У-у!
— Что ты сказал?
— Да так…
— Ты сказал: «У-у!»
— Ничего подобного.
— Мне послышалось: «У-у!»
— Возможно. Чего только не послышится. А теперь — не приставай ко мне. Я решаю головоломку, она сегодня какая-то безумная. Сбегай и спроси Кеггса, что бы такое могло значить: «Конь мчался по степи, напрягая могучие лыжи». Передай, что это срочно. И принеси еще кофе.
— Ты пьешь слишком много кофе.
— Кофе много не бывает. Он взбадривает. Подстегивает мыслительный процесс.
— Ладно, принесу. Ну и хлопот же от тебя! Джейн вернулась с кофе.
— Я сварила ровно чашку, — сказала она. — Ты отравляешь нервную систему. Что до лыж, то мистер Кеггс говорит, это нарочно, надо — жилы. Запиши.
— Запишу. Жилы, да? Потрясающе. Теперь поди и спроси его, что, черт возьми, такое: «Под грохот аплодисментов на сцену поднялся знаменитый катер».
— Его нет.
— Ерунда. Конечно, он здесь. Он тут живет.
— Живет. Но сейчас он мчится куда-то, напрягая могучие лыжи. Я поймала его у калитки. «Прощай!» — взмахнул он лилейного рукой и устремился в бескрайние просторы. Что ж, дожидайся его возвращения, — и Джейн ушла хлопотать по хозяйству, а лорд Аффенхем задумался, до чего же надо дойти, чтоб подсунуть бедным читателям этот катер. Тут он заметил, что из Мирной Гавани выходит Стенхоуп Твайн с явным намерением полюбоваться на свой шедевр.
Виконт демонстративно встал и пошел в дом. Он был не в настроении услышать «А, это вы, Аффенхем».
4Примерно в то время, когда лорд Аффенхем нес ко рту первую вилку яичницы, а бульдог Джордж ловил первый сухарик, ненавистный Роско Бэньян стоял перед своим «ягуаром» у квартиры друга в Сент-Джонс-вуд и собирался ехать домой. Вечеринка была из тех богемных сборищ, которые длятся до первых почтальонов и заканчиваются поутру все той же яичницей.
