Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 9
Челяднин. Как бы на башню сюда не влезли, – обдерут шубу, да и побьют еще, – ах, разбойники, ах, воры!
Шуйский. Мост трещит, как бьются… Эка сила ломит силу… Потеха!..
Челяднин. Чернь проклятая!.. Кто их мутит противу нас?..
Шуйский. Не в нас дело, Иван Петрович. Подожди, кричат…
Челяднин. Чего кричат?
Шуйский. За шумом плохо слышно…
Входит разъяренный митрополит Пимен, за ним – три с л у ж к и. Он останавливается около зубцов и глядит вниз.
Челяднин. Владыка, из-за чего спор поднялся?
Пимен. В Новегороде от века повелось – дела и споры на мосту решать кулачным боем меж стороны Торговой и Софийской…
Шуйский. Ломит наша сторона… София ломит!
Челяднин. Владыка, не для того мы в Новгород пришли, чтобы кулачными боями тешиться… Единодушия хотим от вас… Скажи им высокое слово, уйми брань…
Пимен. Единодушия нет… Люди соблазнены. Вышли из воли нашей… (Тихо.) Прокляну…
Шуйский. Про Литву кричат… Из-за Литвы у них спор…
Челяднин. Что им до Литвы?.. Сидели б смирно…
Шуйский. Кричат – «измена»…
Пимен. Измена? Кому измена? Богу? С богом денно и нощно мы пребываем… Лишь в бесовском Ивановом царстве не хотим быть…
Быстро входит воевода – князь Острожский.
Острожский. Мятеж! Вся Торговая сторона встала за Москву… Черт им какой-то в уши нашептал…
Челяднин. Да чего хотят-то они?
Острожский. В Софию пробиться, к собору… Чтоб им мощи святого Антония показали…[232] (Челяднину.) И жернов, великий камень, на коем святой Антоний в мимо прошедшие времена приплыл по Волхову, – и жернов им подай…
Шуйский. С Торговой стороны еще бегут, да дюжие какие… «Мощи, кричат, мощи покажи…»
Челяднин. Владыка, подними мощи святого Антония, пусть чернь узрит…
Острожский. Нет мощей в соборе… Увезены…
Челяднин. Святыня новгородская увезена из Софии! О, господи! Куда? В Литву, что ли?
Острожский. Куда увезены – то дело тайное…
Пимен. Пусть царь Иван в смолу кипящую ввергнет меня, – мощей святого Антония ему не отдам…
Челяднин. И жернов, великий камень, увезен?
Острожский. Утоплен в знаемом месте.
Челяднин. Ай, ай, ай, поторопились вы…
Острожский. Иван Петрович, у нас уже и грамоты польского короля и гетмана литовского под алтарем положены… Ждали – вот-вот придет князь Курбский с войском вызволять нас из московского ига…
Челяднин. Литва не поможет сейчас, – связана войной… Надо начинать самим, не мешкая. В Ильин день[233] ударим в набат единодушно в Москве, в Новгороде и Пскове… Мы готовы, вы не робейте…
Шуйский. К мосту человек идет, – здоров, ох здоров! – подпоясан, рукавицы натягивает, плечами переваливается… Этот позабавится на мосту…
Острожский (глядит вниз, с тревогой). Владыка, Васька Буслаев подходит… За ним – его ватага… Не выдержим…
Пимен (оборачиваясь к служкам). Ванюша, Костка, Микитушка, снимите-ка подрясники да скуфейки, сбегите вниз, подсобить нужно, – потешьтесь.
Трое служек торопливо кланяются в ноги Пимену, приговаривая: «Благослови, владыка», – и, на ходу стягивая подрясники, сбегают через пролом башни. Крики и шум драки сильнее.
Шуйский. Буслаев стену ломит, дьявол!
Челяднин. На вашей стороне неужто нет богатыря?..
Острожский. Владыка, благослови закрыть ворота… Придется раздать оружие…
Пимен. Делай по совести.
Острожский идет к пролому. В это время взрыв криков. Из пролома на площадку башни выскакивает Буслаев в разорванном кафтане и собольем колпаке, сбитом на ухо.
Острожский (отступая перед ним). Буслаев, Васька! Не озоруй!
Буслаев. Кого тут бить?
Пимен (поднимая крест). Пади ниц, шалун!
Буслаев (валится ему в ноги. Поднявшись, целует крест, вырывает крест из руки Пимена и сует Шуйскому). На, княжонок, подержи. (Пимену.) Теперича бить можно тебя? Чертушка! Зачем Новгород продаешь?
Острожский (кидается на него с шестопером). Давно я тебя ищу!
Буслаев (вырывает у него шестопер и также сует Шуйскому). Подержи. (Острожскому.) Давай рассудимся на кулаках, по чести. Бей первый, воевода.
Острожский. Вор! (Со всей силой ударяет его.)
Шуйский во время драки скрывается в пролом.
Буслаев (пошатнувшись от удара). Ой, светушки, не могу, ступил комар на ногу. А ну! Вдарь еще, князь Острожский. Боишься? Теперича, аз, купец молодой, буду тебя судить по-божьи. Эх, что-то плечико мое не разворачивается… (Замахивается.) А ну-ка, перед смертью скажи, воевода, за сколько серебреников святыню продал?
Острожский. Не глумись, бей, ушкуйник![234]
Пимен (встает между ними). Что уподобляешься бесоподобным опричникам яростивого царя Московского? Чадо неразумное! Не о вас ли, не о Новгорода ли мимошедшей славе плачем мы кровавыми слезами. Вольные! Неволя уготована вам, топор да плаха.
Буслаев. Ох, светушки, испугался-то я как, владыка. Это кто же меня на плаху пошлет?
Пимен. Царь Московский! Уготовил он всем истому вечную… Что вы, малоумные, о Польше и Литве шумите? Вертоградом[235] зеленым зацветет Новгород под Литвы державной дланью. Вкусим от мира и благолепия… Опричников ждете? Укусят они вас больно песьими зубами… Не шали, Василий… Иди-ка на площадь, кричи, собирай ватагу… Копья изострите, щитами прикройтесь, становитесь крепко в воротах новгородских… Забудем, братия, междуусобие, един у нас враг.
Челяднин. Аминь!
Буслаев (Пимену). Шалун не я, – ты шалишь, владыка… Вот тебе мой ответ: мощи святого Антония и его каменную лодку покажи тут же, сейчас, либо тебя будем метать с этой башни в Волхов и воеводу Острожского и бояр московских покидаем туда же. (Подходит к пролому, свистит.) Ребятушки, детушки, сюда, наверх, в детинец! (Возвращается к Острожскому.) Стой теперь крепко.
Острожский (схватывает из кучи оружия алебарду[236]). Ребятушки твои за воротами остались. (Кричит.) Ко мне! На помощь!
Из пролома выскакивают служки: Ванюша, Костка и Микитушка, дети боярские и Шуйский.
Вяжи ему руки!
Буслаев. Да ну? А ведь я дался… Ой, горе горькое, побили, связали купца молодого, растрепали ему русые кудри. Берите меня… (Кидается на вооруженных, расталкивает их и через зубцы спрыгивает с детинца.)
Внизу рев толпы.
Шуйский (кидается к зубцам и глядит вниз). Дьявол! Прямо в Волхов прыгнул.
Острожский. Стреляй! (Выхватывает у одного из вооруженных лук и несколько стрел и, подскочив к зубцам, стреляет.)
Челяднин (останавливает его). Князь Григорий, не гоже так, не надо, уйми гнев, не дразни чернь…
Картина седьмая
Русский лагерь в Ливонии. Густой туман. Около царского шатра на пнях сидят подьячие и, положив на колено бумагу, пишут. Дьяк Висковатый, в накинутом на плечи нагольмыш тулупе,[237] диктует им. Около него – воеводы: Никита Романович Юрьев и Иван Федорович Мстиславский. В глубине, в тумане, слышен скрип колес, голоса, окрики, ржанье коней.
Юрьев (Висковатому). Крепость-то мы осадили кругом, да начинать опасно, – видишь, какой туман, своих побьешь. Вот – прояснит – тогда ударим из больших пушек и полезем на стену…
Висковатый. Эх, Ливония, – одна-то сырость. И лагерь же выбрали где поставить… Ни сесть, ни лечь, ни богу помолиться…
Юрьев. А что в Москве слыхать, Иван Михайлович?
Висковатый. В Москве – смирнехонько… (Подьячим.) Рты разинули! Пишите… (Диктует по грамоте.) «Ногайские татары[238] – наги и бесконны и тебе не помогут, напрасно нам грозишь ногайцами. И султан турецкий тебе не помощник, – султан ходил в прошлом году на Астрахань, да ни с чем и вернулся, только войско притомил и людей приморозил». (Стукает одного подьячего тростью по голове.) Чего язык высунул! Пиши – татары – твердо-аз-твердо-аз-рцы-еры, – татары…
Юрьев. Крымскому хану пишете?
Висковатый. Хану, хану… Ссорим его с турским султаном и с польским королем. Как вы опять в Ливонию полезли, – польский король ему, Девлет-Гирею, – тридцать шесть телег прислал всякой рухляди и просит дружбы. Девлет-Гирей написал поносное письмо государю, – требует, чтобы мы посадили в Казани царьком его сына Адыл-Гирея, а не посадим – грозит прийти на Оку и Москву сжечь…
