Шарль Костер - Легенда об Уленшпигеле
Фермер затрясся.
— Вы — Гёзы! — воскликнул он. — Простите меня! Я не ведал, что творил. Сейчас у меня нет ни гроша. Я все вам отдам.
— Тут темно, — заговорил Ламме. — Дай нам свечей — сальных или же восковых.
— Сальные свечи висят вон там, — сказал baes.
Когда зажгли свечу, один из Гёзов, стоявших около очага, сказал:
— Тут холодно! Давайте разведем огонь! Смотрите, какое хорошее топливо!
Указав на сухие цветы в горшках, он взял один из них за макушку, тряхнул его вместе с горшком, горшок упал, и по полу рассыпались дукаты, флорины и реалы.
— Вот где деньги, — примолвил Гёз, указывая на другие горшки.
И точно: вытряхнув из них землю, Гёзы обнаружили десять тысяч флоринов.
A baes, глядя на это, кричал и плакал.
На крик сбежались в одном белье работники и служанки. Мужчин, попытавшихся вступиться за хозяина, связали. Женщины, особливо молодые, стыдливо прятались за мужчин.
Ламме выступил вперед и сказал:
— Отвечай, предатель, где ключи от погреба, от конюшни, от хлева и от овчарни?
— Подлые грабители! — завопил baes. — Чтоб вам околеть на виселице!
— Пробил час божьего гнева. Давай ключи!
— Господь за меня отомстит, — сказал baes и отдал ключи.
Опустошив ферму, Гёзы понеслись к своим кораблям — легкокрылым жилищам свободы.
— Я корабельный кок, я корабельный кок! — идя впереди, говорил Ламме. — Везите славные салазки, нагруженные вином и пивом, тащите за рога или как-нибудь еще быков, лошадей, свиней, баранов, гоните стадо, поющее естественными своими голосами! В корзинках воркуют голуби. Каплунам, которых кормили на убой просом, негде повернуться в клетках. Я корабельный кок. Ишь как лед визжит под коньками! Вот мы и на кораблях. Завтра заиграет кухонная музыка. Спускайте блоки! Просуньте веревки под брюхо коням, быкам и коровам! Я люблю смотреть, как они висят на веревке, просунутой под брюхо. А завтра к нам в брюхо просунется сочное жаркое. На корабль животных поднимает лебедка. Мы их поджарим на угольках. Бросайте мне сюда в трюм пулярок, гусей, уток, каплунов! Кто свернет им шею? Корабельный кок. Дверь заперта, ключ у меня в кармане. Хвалите господа на кухне! Да здравствует Гёз!
А Уленшпигель привел на флагманское судно Дирика Слоссе и других пленников, скуливших и плакавших от страха перед веревкой.
На шум вышел мессир Ворст.
— Что тебе? — увидев Уленшпигеля и его спутников, озаренных багровым светом факелов, спросил он.
Уленшпигель же ему на это ответил так:
— Нынче ночью мы захватили прямо у него на ферме Дирика Слоссе, заманившего восемнадцать человек в ловушку. Вот он. Остальные — его работники и служанки; они ни в чем не виноваты.
С этими словами Уленшпигель передал мессиру Ворсту кошель с деньгами.
— Эти флорины из царства Флоры, — пояснил он, — они произрастали в цветочных горшках в доме предателя. Всего их тут десять тысяч.
— Вы не должны были уходить с корабля, — заметил мессир Ворст, — но так как вы вернулись с победой, то я вас прощаю. Добро пожаловать, пленники, и ты, кошель с флоринами, и вы, смельчаки, — вам я, согласно морским законам и обычаям, жалую треть. Другая треть пойдет флоту, а еще одна треть — монсеньеру Оранскому. Предателя повесить немедленно!
Исполнив приказ адмирала, Гёзы прорубили во льду прорубь и бросили туда тело Дирика Слоссе.
Мессир Ворст обратился к Гёзам с вопросом:
— Разве вокруг кораблей выросла трава? Я слышу кудахтанье кур, блеянье баранов, мычанье быков и коров.
— Это все пленники нашего чревоугодия, — отвечал Уленшпигель. — Они уплатят нам выкуп в виде жаркого. Самый лучший выкуп получите вы, господин адмирал. Что касается работников и служанок, — а среди служанок есть миловидные и смазливые, — то я возьму их к себе на корабль.
Уведя их, он обратился к ним с такими словами:
— Парни и девушки! Вы находитесь на лучшем из всех кораблей. У нас что ни день, то пирушка, попойка, гульба. Если вы намерены отсюда уйти — платите выкуп. Если же соблаговолите остаться, то живите, как мы: трудитесь не покладая рук и ешьте за обе щеки. Что касается вас, милашки, то я властью капитана предоставляю вам полную свободу: хотите не меняйте своих дружков, с которыми вы пришли к нам на корабль, хотите выберите кого-нибудь из храбрых Гёзов и вступите с ними в брак — мне это безразлично.
Милки, однако ж, пожелали остаться верными своим дружкам, за исключением одной — эта, с улыбкой поглядев на Ламме, спросила, не хочет ли он ее ласк.
— Очень вам благодарен, милочка, но сердце мое занято, — отвечал Ламме.
— Этот чудак женат, — видя, что девушка расстроилась, пояснили ей Гёзы.
Но девушка, повернувшись к Ламме спиной, тут же выбрала себе другого, такого же толстопузого и толстоморденького.
В этот день и потом еще несколько дней подряд на кораблях мяса было невпроед, а вина — хоть залейся, и Уленшпигель говорил:
— Да здравствует Гёз! Дуй, холодный ветер, — мы нагреем воздух нашим дыханием! В нашем сердце горит огонь любви к свободе, горит огонь ненависти к врагу. Выпьем вина! Вино — это молоко, которое пьют зрелые мужи. Да здравствует Гёз!
И Неле пила из золотого кубка и, разрумянившись от ветра, играла на свирели. И всем Гёзам, невзирая на холод, весело пилось и елось на палубе.
18Внезапно на берегу зажглись факелы, и при их свете весь флот увидел сверкавшую оружием черную толпу. Затем факелы так же внезапно погасли, и снова воцарилась тьма.
По приказу адмирала был подан тревожный сигнал. Все огни на судах были потушены. Моряки и солдаты, вооружившись топорами, залегли на палубе. Доблестные канониры с фитилями в руках стояли около пушек, заряженных картечью и цепными ядрами. Было заранее условлено: как скоро адмирал и капитаны крикнут: «Сто шагов!», что должно было означать расстояние, на которое подошел неприятель, канонирам надлежит открыть огонь с носа, с кормы и с борта.
И капитаны услышали голос мессира Ворста:
— Смерть тому, кто заговорит громко!
И они повторили за ним:
— Смерть тому, кто заговорит громко!
Ночь была звездная, но луна не светила.
— Слышишь? — говорил Уленшпигель Ламме голосом тихим, как дыхание призрака. — Слышишь говор? Это амстердамцы. Слышишь, как визжит лед под их коньками? Быстро бегут! Слышно, как они переговариваются. Вот что они говорят: «Лежебоки Гёзы дрыхнут. Лиссабонские денежки будут наши!» Зажигают факелы. Видишь их осадные лестницы, видишь их мерзкие хари, всю длинную цепь атакующих? Их тут более тысячи.
— Сто шагов! — крикнул мессир Ворст.
— Сто шагов! — крикнули капитаны.
И тут раздался громоподобный залп, а вслед за тем — жалобные крики людей, попадавших на лед.
— Залп из восьмидесяти орудий! — сказал Уленшпигель. — Бегут! Гляди, гляди! Факелы удаляются!
— В погоню! — крикнул адмирал Ворст.
— В погоню! — крикнули капитаны.
Погоня, однако ж, длилась недолго: беглецам не надо было бежать лишних сто шагов, а в быстроте они могли бы поспорить с перепуганными зайцами.
А на людях, стонавших и умиравших на льду, были обнаружены золото, драгоценности и веревки для того, чтобы вязать Гёзов.
И после этой победы Гёзы говорили:
— Als God met ons is, wie tegen ons zal zijn? (Коли с нами бог, кто же нам тогда страшен?) Да здравствует Гёз!
А на третий день утром мессир Ворст, охваченный тревогой, ждал нового нападения. Ламме выскочил на палубу и сказал Уленшпигелю:
— Отведи меня к этому адмиралу, который не хотел тебя слушать, когда ты предсказывал мороз.
— Иди один, — сказал Уленшпигель.
Ламме запер камбуз на ключ и пошел к адмиралу. Тот стоял на палубе и вглядывался в даль, не заметно ли какого-нибудь движения в стороне Амстердама.
Ламме приблизился к нему.
— Господин адмирал, — заговорил он, — может ли скромный корабельный кок высказать свое мнение?
— Говори, сын мой, — молвил адмирал.
— Монсеньер! — продолжал Ламме. — Вода в кувшинах тает, битая птица отошла, на колбасе уже нет инея, коровье масло отмякло, масло постное вновь стало жидким, соль отволгла. Скоро дождь пойдет — стало быть, мы спасены, монсеньер.
— Кто ты таков? — спросил мессир Ворст.
— Я кок с корабля «Бриль», — отвечал Ламме Гудзак. — И ежели все эти великие ученые, именующие себя астрономами, гадают по звездам так же хорошо, как я по приправам, они бы, уж верно, сказали нам, что ночью будет оттепель и страшнейшая вьюга. Но только оттепель продлится недолго.
И, сказавши это, Ламме вернулся к Уленшпигелю, а в полдень обратился к нему с такими словами:
— Я опять оказался пророком: небо нахмурилось, ветер бушует, идет теплый дождь, вода поднялась на целый фут.
