Пэлем Вудхауз - Том 11. Монти Бодкин и другие
— Это точно.
— Такая… скажем, практичная.
— Я заметил.
— Как же ты согласился?
Если Монти и колебался, то не больше мгновения. Что-то в этом новом, улучшенном Лльюэлине превращало желание поделиться с ближним почти в обязанность. В Лльюэлин-Сити он бы и представить себе не мог, что говорит о своих невзгодах шефу, но сейчас — дело другое.
Он рассказал ему все. Он рассказал о великой любви к Гертруде, о ее послушании отцу и о кознях этого самого отца, а мистер Лльюэлин мрачно и внимательно слушал.
Наконец он произнес:
— На твоем месте я бы дважды подумал, перед тем как жениться.
Монти ответил, что он уже подумал больше двух раз; по правде говоря, он последнее время только об этом и думает. Мистер Лльюэлин заметил, что он не совсем то имел в виду. Он хотел сказать, что супружество — это тебе не шутка. Не стоит бросаться туда, очертя голову, да еще верещать, будто ты сорвал банк в Монте-Карло. Да, супружество — вещь хитрая. Есть в нем такие ловушечки. Сразу не разглядишь, а потом — слишком поздно.
— А тут, — заверил он Бодкина, — до превращения в полный ноль — один шаг. И еще. Главное — смотри, чтобы у твоей избранницы не было никаких дочерей.
Монти сказал, что он будет очень осторожен.
— Жены сами по себе не сахар, особенно если они были пантерами, но до падчериц им далеко. Моя падчерица, дочка Грейс от предыдущего брака, умудряется командовать даже своей матерью, а со мной она обращается как с мексиканским… ну, этим, вроде пиона…
— Пеоном?
— Именно. Ох уж эти современные девушки! А все школа, школа! Там они этого и набираются. Я просил-молил Грейс не посылать Мэвис в Нью-Йорк, в такой, знаешь, особенный колледж. Вернется оттуда, говорю, чистой воображалой, как будто она царица Савская[102] или кто там еще. Все без толку. Не слушает. Ладно, что тебе мои беды? Спасибо за пять сотен.
— Да не за что.
— Тогда, может, дашь тысячу?
— Пожалуйста.
— Я так и думал. Молодец ты, Бодкин!
— Спасибо, мистер Лльюэлин.
— Какой там мистер!
— Спасибо, Лльюэлин.
— Зови меня просто Айвор.
— Спасибо, Айвор.
— Или даже Джумбо.[103] Это такое прозвище.
— Спасибо, Джумбо.
— Нет, Бодкин, это тебе спасибо.
Так началась прекрасная дружба, надежная, как новый двенадцатицилиндровый двигатель.
2Грейс была не из тех женщин, которые легкомысленно относятся к своим волосам. Если она садилась к парикмахеру, она следила за тем, чтобы он не ел даром свой хлеб. Поэтому прошло немало времени, пока она рассталась с Антуаном, специалистом по скальпам, чтобы выпить чаю со своей дочерью. Последние два дня Мэвис была в Сассексе, изучала Меллингем-холл, и они условились встретиться в одной из тех чайных, которыми так знаменит Лондон.
Мистер Лльюэлин, рассказывая Монти о своей падчерице, которая досталась ему как неотъемлемая часть приданого, не оставил и тени сомнений в ее устрашающих свойствах и, надо сказать, не преувеличил их. Она являла собой ярчайший пример того, что может получиться, когда роковой красавец (а отец бьл именно им) женится на роковой красавице. Если союз их будет благословлен потомством, вы получите суперпантеру. Ею Мэвис и была. Даже Грейс дрожала перед ней, что же до Лльюэлина, то, как он и рассказал Монти, в ее присутствии он чувствовал себя последним пеоном. Она была высокой, красивой, стройной. Как правило, Айвору нравились высокие стройные девушки, но у нее была привычка: когда он высказывал свое мнение или вообще хоть что-то говорил, она молча поднимала брови, иногда прищелкнув языком, а это все-таки обидно.
— Ты опоздала, — сказала она матери, когда та вошла в чайную. — Я тебя жду уже битый час.
— Прости, дорогая, я нанимала секретаря, чтобы помочь с этой книгой о студии. А потом я пошла к Антуану, и он меня очень долго держал. Мыл голову, укладывал, сушил… Как тебе его работа?
— Могло быть и хуже.
— И на том спасибо.
— А вообще, вряд ли. Почему ты ходишь к этому безрукому типу?
— Мне говорили, он самый лучший в Лондоне.
— Может, и лучший. Меня не интересует его нравственность. А вот причесывать он не умеет.
Для Грейс было ясно, что ее дочь не в лучшем расположении духа. Она приналегла, и с помощью чая и пирожных в конце концов воцарилось что-то более похожее на мир и согласие.
— Что ж, — сказала Мэвис, — Меллингем вполне подойдет. Он мне понравился.
— Так я и думала.
— Правда, там скучновато.
— Как раз то, что мне нужно. После нашей Америки…
— Да, непохоже. И все-таки никого нет… Сколько оттуда до Брайтона?
— Примерно час езды.
— Кто ж этот час нас будет возить?
— Бодкин, новый секретарь. А разве ты собираешься уехать?
— Да, нужно бы заглянуть в Шропшир, к друзьям одной моей одноклассницы. Я им, в сущности, обещала. А как соседи?
— Ближе всех — лорд Риверхэд. Примерно в пяти милях.
— Да уж, расстояние! А ты не думала, что в таком месте могут водиться грабители?
— Грабители?
— Оно для них — как по заказу. Надо бы купить тебе ружье. И еще, нужен телохранитель. Найми-ка сыщика.
— Ну что ты говоришь!
— То. Не забывай, что этот твой жемчуг — не твой. По завещанию отца, он отойдет ко мне, как только я выйду замуж. Да, забочусь о своем имуществе. Не собираюсь его дарить любому охламону, который вздумает заглянуть туда в черной маске. Только не говори, что теперь таких вещей не бывает! Бывает, и еще как. Наверное, английский громила скажет: «Прошу прощения» прежде чем дать тебе по голове, но суть не в этом.
Так и случилось, что через полчаса Грейс сидела в приемной частного сыщика, Шерингема Эдера, державшего заведение на грязной узкой улочке, как раз за углом от чайной. Мэвис выбрала его из всех собратьев, поскольку в телефонном справочнике его фамилия стояла первой (кстати, это доказывало, что он поступил очень мудро, заменив псевдонимом свою фамилию Твист). Знакомые звали его Шимпанзе, или просто Шимпом, из-за некоторого сходства с нашими далекими предками. Да, именно знакомые. Друзей у него не было.
На его счастье, Грейс думала только о себе, почти ничего не замечала, ибо человек придирчивый был бы разочарован видом и самой конторы, и ее хозяина. Пыли там хватало, а Шимп, даже на взгляд самого непритязательного критика, не радовал взора. Одни только щелочки глаз и напомаженные усики не позволили бы ему участвовать в конкурсе красоты.
Грейс заметила, однако, что вид у него вдумчивый, а за этим она и пришла.
Начала она решительно:
— Мистер Эдер?
— Да, мадам.
— Моя дочь только что вам звонила.
— Миссис Лльюэлин?
— Да.
— Чем могу служить? — спросил Шимп со всей учтивостью, на какую был способен. С первого взгляда он понял, что здесь пахнет деньгами. Одно платье чего стоило!
— Перейду прямо к делу.
— Конечно-конечно.
— У меня есть жемчуг.
Только собака может навострить уши, но Шимп был к этому близок. Жемчуг, трам-та-ра-рам! Это вам не фунт изюма. До сих пор сыщика Эдера использовали, как правило, чтобы получить вещественные доказательства, необходимые для бракоразводного процесса.
— Его украли? — спросил он, едва дыша.
— Нет, но украсть могут, — ответила Грейс— Поэтому я и пришла к вам. Полагаю, у вас есть специальные агенты?
— Агенты?
— Ну, которые следят, чтобы не украли подарки на свадьбе и тому подобное.
— А, вы имеете в виду опытных работников, специально натренированных для защиты частной собственности?
— Если вам так больше нравится, извольте. В общем, моя дочь говорит, что такой работник мне бы не помешал.
— Совершенно верно, мадам. У меня очень большая и очень эффективная контора, — сказал Шимп, не моргнув и глазом. Он не любил отвлекаться на частности. — Конечно, я предоставлю в ваше распоряжение самых лучших людей. Когда свадьба?
— Какая свадьба?
— Вы вроде бы сказали…
— Ничего подобного. Это просто пример. Давайте-ка, я расскажу все по порядку.
— Конечно-конечно!
— Значит, так. Я только что привезла из Штатов очень дорогое ожерелье.
— Понятно-понятно.
— Не знаю, почему вы повторяете слова, наверное — есть причины. Итак, сейчас оно в банке, и может там спокойно лежать, но я, трам-та-ра-рам, хочу его носить. На фиг мне побрякушка за пятьдесят тысяч долларов, если ее никто не видит? Поневоле вспомнишь стихи про драгоценности, от которых тебе никакого прока, потому что они на дне. Не читали?
Шимп этих стихов не читал. Он вообще плохо знал стихи. За исключением не очень пристойных куплетов, великая английская поэзия была для него закрытой книгой.
— У меня обедал один тамошний профессор, я как раз надела этот жемчуг, вот он и вспомнил… как же это? Нет, забыла. Я ела спаржу, тут нужно большое внимание. Главная мысль в том, что на свете есть миллионы долларов, но толку от них никакого, потому что они лежат на морском дне. А, вот! — воскликнула Грейс, внезапно оживившись. — Вспомнила. Удивительно, как это вдруг всплывает! «О! Как много чистых ту-ру-рум жемчужин сокрыто в темных ту-ру, ту-ру-ру, глубинах океана».[104] Если я оставлю жемчуг в банке, он с таким же успехом может лежать на дне. Права я?
