Оливия Уэдсли - Песок
Сфорцо зажег папиросу. Он посмотрел на нее. В руке он держал спичку, освещавшую неправильные черты его лица и темную глубину его глаз.
— Я не мечтал бы о лучшей участи, — сказал он серьезным и спокойным тоном.
В это время вошла Каро в сопровождении Гамида. Мужчины поклонились друг другу, но вскоре после этого Сфорцо ушел.
Когда Гамид тоже оставил их, Рита сказала:
— Как они ненавидят друг друга.
— Глупости, — ответила Каро и добавила, подумав: — Сфорцо не такой человек.
Рита села к роялю и запела.
Под звуки музыки она думала: «Как было бы хорошо, если бы Каро была свободна и вышла замуж за Сфорцо. Она не могла бы мечтать о лучшем муже. Он необыкновенно умен, так много видел на своем веку и смог бы создать ей такую интересную жизнь, но… — аккорды все громче и громче полились из-под ее пальцев, — я не хотела бы, чтобы они встретились с Гамидом эль-Алимом на своем жизненном пути».
На следующий день приехал Тим, у которого начались каникулы, и Рита была слишком занята, чтобы думать о Каро и Гамиде.
Сфорцо приходил к ним часто, и его «сдержанная враждебность к Гамиду», как выразилась Рита, забавляла ее. Гамид был хитрый и остроумный, Сфорцо же отличался утонченным умом и проницательностью. Гамид отзывался с насмешкой об итальянцах, а Сфорцо никогда не говорил о Гамиде.
— Сфорцо проявляет слишком большой интерес к Каро, — заметил мудро Тим, завязывая галстук перед зеркалом в комнате матери. В этот день он старался одеться особенно тщательно, так как Сфорцо и Гамид обедали с ними. Он надел платиновые часы, подарок отца, и с гордостью, присущей юности, осмотрел себя с ног до головы в зеркале. — Думаю, и ты тоже это заметила? — продолжал он. — Есть вещи, которые трудно не заметить.
Рита уверила его, что она совершенно не думала этого, и, улыбнувшись, посмотрела ему в лицо. Он был очень высокого роста, широкоплечий и стройный, с серьезным лицом, красивыми большими глазами и смеющимся, почти детским ртом.
Она обняла его голову и притянула ее к себе.
— Поцелуй меня, — сказала она нежно.
Он обнял и поцеловал ее быстро, по-мальчишески.
— У меня хорошо завязан галстук? — озабоченно спросил он.
— Замечательно, — уверила она его, ласково улыбаясь.
Тим все еще не выпускал ее из своих объятий.
— Ты знаешь, мамочка, ты так чудно сегодня выглядишь!
— И ты также, — ответила она.
Они оба рассмеялись, он снова поцеловал ее, потом вернулся к зеркалу.
— А теперь мне надо заказать вино, как ты меня просила, — с важностью заявил молодой человек.
Тим достал шелковый носовой платок и, засунув его в манжету, последний раз полюбовался собой в зеркале. Затем он ушел.
Через минуту Рита услыхала, как он здоровался с Сфорцо, любезно и предупредительно. И его звонкий голос донесся до ее слуха:
— А, маркиз, добрый вечер. Садитесь, пожалуйста, вот сюда. Вам угодно папиросу или сигару? Простите меня на минуту, я только скажу маме, что вы пришли.
Сообщив ей об этом, он вернулся в гостиную, болтая с маркизом по-английски. Тим очень любил и уважал его, отчасти оценив его остроумие, отчасти оттого, что Сфорцо обращался с ним, как со взрослым, разговаривая с юношей о политике, спорте, о странах, по которым он путешествовал. Но Гамида эль-Алима Тим ненавидел.
«В нем слишком много хорошего, — говорил он с мальчишеской откровенностью и явным раздражением. — Он слишком красив, слишком хорошо одет, слишком весел и слишком самоуверен. Я его терпеть не могу».
Рита старалась успокоить его:
«Мой дорогой мальчик, нельзя поощрять ни на чем не основанное предубеждение».
«Он животное», — резко ответил Тим.
— Вам нравится принц эль-Алим? — обратился он к Сфорцо.
— Он очень способный человек, — ответил маркиз.
— Можно быть способным, но это не исключает того, что он животное. Кроме того, я видел, как он ударил собаку.
Это было самым веским аргументом для Тима, который видел однажды, как Гамид ударил маленькую желтую собачку.
«Скотина!» — подумал Тим тогда, а вслух сказал с раздражением:
— Попробуйте ударить кого-нибудь вашего роста.
После этого он целый день не разговаривал с Гамидом.
Сегодня Гамид особенно раздражал его всем своим видом.
«Он отвратителен», — подумал Тим.
В этот вечер Тим, наверное, избил бы его, если бы присутствовал во время игры в бридж. Обыкновенно Каро играла очень хорошо, но сегодня она была рассеянной и усталой. Поклонение Сфорцо и Гамида утомляло ее.
Как всякая женщина, предчувствовавшая надвигающееся несчастье, она говорила себе: «Что же я могу сделать?» — и успокаивала себя тем, что она ведь не искала дружбы обоих мужчин. Она никогда не поощряла их ухаживаний. Каро не могла отрицать, что Сфорцо нравился ей своей необычностью и спокойной сдержанностью — качества, имеющие особое очарование.
«Почему у женщины не может быть романтической дружбы с мужчиной?» — думала она, но в глубине души знала, что это невозможно. «Сфорцо такой милый», — размышляла она, и в ее безупречном отношении к нему сквозило теплое чувство. Каро обманывала себя, закрывала глаза на действительность и играла с огнем, предвидя смутную опасность, грозившую ей.
В это утро она получила письмо от Джона, в котором он просил ее «уладить все вопросы». Каро понимала, что это означает.
Скоро она будет свободной, свободной!..
Голос Гамида вывел ее из задумчивости:
— Вы проиграли пять фунтов.
Каро поняла, как она рассеянно играла, и постаралась сосредоточить все свое внимание на картах.
Гамид играл очень осторожно, а Сфорцо удваивал ставки. Ему везло. Каро заметила улыбку Гамида, в которой сквозила неприязнь.
— Вы снова удваиваете ставку, маркиз? — спросил Гамид.
— Совершенно верно, — кивнул Сфорцо.
Гамид рассмеялся коротким смехом.
Когда маркиз выиграл, Гамид слегка покраснел и обратился к нему:
— Иногда стоит играть в карты, не правда ли?
И он пристально посмотрел на него. Глаза маркиза холодно встретились с его взглядом. Тонкие линии около его рта углубились, словно легкая бледность покрыла его лицо.
Оба молчали, затем Сфорцо обратился к Рите:
— Мы будем продолжать? — спросил он. — Ваш ход, синьора Тэмпест.
Он снова выиграл.
— Я устала и сегодня играю отвратительно, — заявила Каро, вставая. — Боюсь, что дальше будет еще хуже.
Сфорцо открыл дверь перед ней, затем вернулся к Гамиду и Рите.
— Вы уходите, ваша светлость? — холодно спросил он.
Рита испугалась, услышав ледяной тон его голоса.
Оба попрощались и вышли вместе. Улицы были пустынны, Гамид пошел вперед, но Сфорцо нагнал его. Оба молчали. В плохо освещенном, пустынном переулке Сфорцо остановился.
— Вы разрешили себе критиковать мою игру, ваша светлость, — сказал он ледяным тоном.
Гамид рассмеялся; теперь, когда азарт игры прошел, он успокоился. Он терпеть не мог проигрывать деньги и тратил юс только на женщин.
Он сказал полуснисходительно, полудерзко:
— Мой дорогой маркиз, я даже не помню…
— Может быть, вы вспомните теперь, ваша светлость? — сказал Сфорцо тем же ледяным голосом и ударил принца по лицу. — Я пошлю вам моих секундантов.
Он остановился в ожидании.
Удар Гамида пришелся ему по груди и мог бы убить человека.
На один момент Сфорцо показалось, что он упадет в обморок. Он ясно увидел себя лежащим у ног египтянина. Усилием воли он удержался на ногах, стараясь побороть дурманящее чувство слабости. Он стоял, покачиваясь, плотно сжав губы, тяжело дыша от боли в груди. Он был высокого роста, но более худой, чем Гамид.
Гамид эль-Алим достал портсигар и, рассмеявшись, сказал:
— Спокойной ночи, маркиз, приятных сновидений.
Сверкающие огни плясали перед глазами Сфорцо.
«Убить его, убить голыми руками!»
В тот момент, когда Гамид спрятал портсигар, он бросился на него.
— Я заставлю вас драться, — сказал он, и его железный кулак опустился на Гамида.
С проклятиями Гамид начал защищаться. Изнежившись за последнее время спокойной жизни, он отвык от бокса, но этого итальянца, проявлявшего такой интерес к Каро, он хотел наказать. Он обхватил Сфорцо обеими руками, словно собираясь переломить ему кости.
Несмотря на острую боль, Сфорцо сохранил спокойствие и, подняв тяжелый кулак, ударил Гамида с размаху по лицу. Он почувствовал, что тиски, державшие его, разжались. Он покачнулся, стараясь сохранить равновесие и тяжело дыша. Только в следующую секунду он заметил, что эль-Алим лежал распростертый у его ног.
Придя несколько в себя, он нагнулся и положил руку на сердце Гамида. Оно билось медленно, но равномерно.
Сфорцо выпрямился, стараясь дышать спокойнее, и медленно направился домой, даже не оглянувшись на неподвижное тело, лежавшее на земле.
