Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие
— Важная, важная. За вами — Бог знает сколько народу.
— Всякие уборщицы и судомойки?
— Ну, что вы! Если судомойка сунется в нашу столовую, ее…
— Поставит на место дворецкий?
— Нет. Ее линчуют. Они едят на кухне. Шоферы и всякая мелочь мужского пола ест в своей столовой, обслуживает их особый мальчик. Уборщицы обедают и ужинают там же, а завтракают на кухне. У прачек — особая комната, рядом с прачечной, но главная прачка стоит выше главной уборщицы. Шеф-повар ест в своем закутке, у кухни. Кажется, я все сказала.
Эш тупо глядел на нее. Она покачала головой.
— Не хотите вернуться в Лондон?
— Это кошмар какой-то!
— Ну и не езжайте. Сейчас — остановка. Выходите и садитесь на лондонский поезд.
Теперь головой покачал Эш.
— Нельзя. Есть… есть причины.
Джоан снова взяла журнал, и в купе второго класса воцарилось молчание. Поезд постукивал, Джоан читала, сумерки сгущались. Путешествие стало казаться Эшу бесконечным.
Через долгое время поезд остановился и голос на платформе возвестил:
— Станция Маркет Бландинг!
2Маркет Бландинг — одно из тех сонных поселений, которых не коснулся прогресс, если не считать самой станции и комнаты над бакалейной лавкой, где по вторникам и пятницам показывают кинофильмы. Церковь здесь норманнская, жители в своем большинстве относятся к палеозойской эре. Оказавшись тут в промозглый весенний день, когда юго-западный ветер послушно сменился восточным, а прижимистые обитатели еще не зажгли света, человек ощущает, что он неведомо где, беспомощный и одинокий.
Охраняя хозяйский багаж и угрюмо глядя в сумерки, Эш совсем затосковал. Из масляного фонаря сочился мутный свет. Небольшой, крепкий носильщик жонглировал большим бидоном. Восточный ветер трепал нервы холодными, мокрыми пальцами.
Где-то в темноте, в которой скрылись на машине мистер Питерc и его дочка, притаился замок со всем его этикетом. Скоро туда попадет и он. Эш задрожал.
Из полумрака, в слабых лучах, появилась Джоан, усадившая хозяйку в машину. Она приветливо улыбалась, как в былые дни.
Если бы девушки знали, что такое ответственность, они бы последили за своими улыбками. Бывают минуты в нашей, мужской жизни, когда улыбка производит разрушительное действие. Джоан и раньше улыбалась Эшу, но минута не пришла. Он одобрял ее улыбку в отвлеченном, критическом плане; одобрял — но не восторгался. Теперь, протомившись пять минут на неприютной платформе Маркет Бландинга, он обрел, как сказали бы спириты, повышенную чувствительность. Улыбка подействовала на него, как крепкий напиток и добрая весть, вместе взятые. Безотрадная пустыня превратилась в страну, текущую молоком и медом. Мы не преувеличим, если скажем, что он пошатнулся и вцепился в хозяйский чемодан.
Улыбки, оказывающие такое действие, заслуживают исследования, и в данном случае — его оправдывают. Многое лежало за улыбкой, которой Джоан озарила сумрачную станцию.
Прежде всего, у нее (Джоан) изменилось настроение, успешно загнав соперничество в темный угол. Немного подумав, она решила, что Эш не заслужил такой манеры, и вести себя так смогла бы только кошка. Решив это, она собралась вернуться при первой же встрече к былому радушию. Казалось бы, этого хватит; но нет. Была и вторая причина.
Сажая Эйлин в автомобиль, Джоан уловила испуганный взгляд шофера, а через секунду-другую, услышав обращение: «Фредди», многое поняла. Как успокоится он, подумала она, когда, тревожно спросив невесту, кто это, узнает фамилию горничной! Наверное, проурчит: «Похожа на одну знакомую девушку…» и разовьет тему, рассуждая о том, как удивительны пути Природы, плодящей двойников. Все это было смешно; и Джоан улыбнулась. Воспоминания о том, что Фредди, по словам этого Джонса, писал ей стихи, привнесло в ее улыбку свет.
Эш, не обладавший чудотворным чутьем, уловил только первую причину, да и то не полностью. Он решил, что Джоан ему рада, и мысль эта подействовала на него, как благая весть или сильное лекарство. В жизни каждого мужчины есть мгновенье, о котором он говорит в последующие годы: «Тут я и влюбился». Сейчас оно наступило. За тот микроскопически малый отрезок времени, который понадобился носильщику, чтобы докатить бидон до конца платформы и со звоном швырнуть его к собратьям, Эш полюбил Джоан.
Слово «любовь» так растяжимо, что обозначает многое, от вулканической страсти Марка Антония до того тепловатого чувства, благодаря которому приказчик из бакалейной предпочитает горничную из второго дома по Хай-стрит кухарке из дома сразу за почтой. Тем самым, утверждение «Эш полюбил» тоже надо проанализировать.
Начиная с четырнадцати лет влюблялся он постоянно, и нынешнее чувство не походило ни на то, что побудило его собрать двадцать восемь фотографий одной актрисы, ни на то, из-за чего, учась в Оксфорде, он неделю не курил и пытался выучить наизусть португальские сонеты. Любовь лежала посередине между этими краями спектра. Он не мечтал о том, чтобы платформу наводнили индейцы, от которых он спасет Джоан, и ничем не собирался жертвовать. Просто он понял: мир без нее — совершенно пустой, такой пустой, что о нем и говорить незачем. Кроме того, он испытывал немыслимую благодарность, удивлялся невиданной красоте, и обрел такое смирение, что едва не кинулся к ее ногам, тявкая, как собака.
Преобладала благодарность. В подобных размерах он испытывал ее лишь однажды, и тоже к существу женского пола. Давно, еще дома, тоже в Шропшире, но в Матч Миддлфорд, ему десятилетнему мальчику, велели прочитать гостям «Крушение Геспера».
Он встал. Он покраснел. Он произнес: «Ш-ш-ш-шла ш-ш-шхуна «Г-г-г-г…», и вдруг какая-то девочка страшно заревела. Она голосила и выла, не ведая утешения, а маленький Эш, спасенный чудом, сбежал и укрылся в сарае.
Пятнадцать лет вспоминал он неслыханную, благодарную радость. Сейчас, глядя на Джоан, он снова ее испытал. Замерев от счастья, он видел, что она собирается что-то сказать, и трепетно ждал первых слов своей богини.
— Безобразие! — произнесла она. — Бросила пенни в эту штуку, а шоколадок нет. Прямо хоть пиши в компанию.
Небольшой, но крепкий носильщик, уставший от бидонов, а может — будем справедливы — управившийся с ними, подошел и сказал:
— Повозка из замка приехала.
Задумчивое ржанье подтвердило его слова, и он схватил чемоданы мистера Питерса с той же властью, какую выказывал по отношению к бидонам.
— Надеюсь, она крытая, — сказала Джоан. — Холодно что-то. Пойдем, посмотрим.
Эш последовал за ней покорной поступью автомата.
3Чудище по имени холод загоняет в подполье все, что есть прекрасного на свете. Застывшие клумбы хранят в своих недрах луковицы, которые (если садовник не посадил цветы вверх ногами) ждут тепла, чтобы одарить мир веселой пляской красок. Так и любовь; если ты едешь английской весной в открытой повозке, любить ты любишь, конечно, но есть и чувства поважнее.
Да, повозка оказалась открытой всем четырем ветрам, один из которых дул на нее с угрюмого востока. Должно быть, поэтому восторги Эша сменились каким-то трансом. Любить он любил, но осознанное «я» было слишком занято тем, чтобы кровь не застыла.
После бессмысленного множества суровых дорог, неосвещенных домиков и темных полей, повозка подъехала к массивным воротам, за которыми открывалась гравиевая тропа. Примерно милю проехав по ней, среди деревьев парка, она (то есть повозка) нырнула в густой кустарник. Слева замерцали огоньки, кустарник сменился лужайками, а там и десятки окон приветливо взглянули на путников, словно уютный очаг долгой зимней ночью. Бландингский замок стоял как гора на фоне серого неба.
Историю его мы можем узнать из книг, Виоле-ле-Дюк[10] писал о нем. Восходил он к самому началу Тюдоров[11] и властвовал над всей местностью. Однако Эша поразило лишь то, что с виду он казался теплым, и он обрадовался. Радость его оказалась несколько поспешной — повозка стала огибать замок и только минут через десять, проехав под аркой, прогрохотала по булыжнику к какой-то высокой двери.
Эш вылез и помог Джоан. Та мягко светилась. Видимо, женщин холод не берет.
Когда открыли дверь, из нее хлынули теплые кухонные запахи. Багаж подхватили сильные мужчины, а прекрасные дамы, в образе двух служанок, сделали Джоан и Эшу нервный книксен. В обычных обстоятельствах Эш бы страшно смутился, но сейчас, отупев от холода, великодушно кивнул. Подумаешь, служанка делает книксен!
Служанки, судя по всему, играли роль королевских атташе. Одна должна была представить Джоан домоправительнице, другая — Эша дворецкому, который оказал великую честь лакею почетного гостя.
Пройдя немного по коридору, служанки повели новоприбывших в разные стороны, Джоан — направо, Эша — налево. Эш очень огорчился. Ему не хватало моральной поддержки.
