Джордж Мур - Эстер Уотерс
После его смерти вдова пыталась вести дело сама, но теперь уже совсем одряхлевший отец ее не в состоянии был оказывать ей помощь. А через год после смерти мужа она схоронила и обоих своих родителей. И Барнстейпле тем временем происходили большие перемены: строились дома, в богатом районе города был открыт новый, куда более роскошный антикварный магазин, и миссис Уотерс вынуждена была продать свою лавку за бесценок и вскоре вышла замуж вторично. От второго брака быстро, один за другим, пошли дети; колыбелька почти никогда не пустовала, а маленькая Эстер превратилась в няньку. Эстер жалела свою бедную мать, здоровье которой было подорвано, от бесконечных беременностей у нее развилось малокровие. Нередко можно было видеть, как мать и дочь прогуливаются вместе по вечерам — мать с младенцем у груди, дочь с полуторагодовалым ребенком на руках. У Эстер не хватало духу оставить мать без помощи, и она бросила школу, так и не научившись читать.
Между миссис Сондерс и ее мужем частенько возникали ссоры, и одной из причин этих ссор было посещение ею молитвенных собраний; муж считал, что вместо этого ей следовало сидеть дома и заниматься детьми. Он постоянно упрекал ее за то, что она «возится со своими святошами», и в отместку ей говорил:
— На этой неделе я оставлю в пивной на пять шиллингов больше, — может, это научит тебя уму-разуму, если даже колотушки не помогают. Я ведь говорил тебе, что не потерплю этих ханжей у себя в доме.
И вот еды в доме Сондерсов становилось все меньше и меньше, и Эстер все чаще и чаще приходилось задумываться над тем, что подаст она на обед своей больной матери и голодным братишкам и сестричкам. Однажды они почти тридцать часов просидели совсем без пищи. Эстер собрала вокруг себя малышей и вместе с ними преклонила колени; они молились богу, испрашивая у него помощи, и их мольбы не остались без ответа: в полдень в доме появилась дама-благотворительница с букетом цветов в руках. Она осведомилась у миссис Сондерс, хороший ли у нее аппетит. Миссис Сондерс отвечала, что аппетит у нее лучше, чем она может себе позволить, так как в доме нет даже крошки хлеба. Тогда дама-благотворительница дала им восемнадцать пенсов, и они все снова преклонили колени и возблагодарили господа.
Однако, хотя Сондерс оставлял немалую часть своего заработка в пивных, он редко напивался до бесчувствия и никогда не терял работы. Он красил паровозы, считался первоклассным маляром и неплохо зарабатывал — от двадцати пяти до тридцати шиллингов в неделю. О себе он был весьма высокого мнения и так скуп, что ради денег мог решиться на все. Он горячо интересовался политикой, однако в любую минуту продал бы свой голос на выборах тому, кто больше заплатит, и когда Эстер сравнялось семнадцать лет, он заставил ее наняться в прислуги, не считаясь с тем, в какой дом и к каким людям она попадет. Семейство Сондерсов только что перебралось из Барнстейпла в Лондон; теперь они жили на маленькой улочке возле Воксхолл-Бридж-роуд, рядом с заводом, на котором работал сам Сондерс, и после переезда Эстер пошла в услужение.
Чего ради должен он ее содержать? Она не его дочь, у него и своих ребятишек хватает. Иногда по вечерам, когда Эстер удавалось урвать свободный часок, к ней забегала мать, и тогда, обнявшись, закутавшись в одну шаль, мать и дочь прохаживались взад и вперед возле дома, поверяя друг другу, как в прежние времена, свои горести и заботы. Но такие минуты выпадали на их долю не часто. В грязных и мрачных меблированных комнатах, где приходилось работать Эстер, она трудилась не покладая рук от зари до глубокой ночи — чистила камины, готовила яичницу с беконом или отбивные котлеты, стелила постели. Она стала одной из тех лондонских служанок, которым отдых неведом, не говоря уже о развлечениях, ибо стоит им присесть на минутку, как до них доносится голос хозяйки: «Что это, Элиза, разве тебе делать нечего, почему ты сидишь сложа руки?» Две хозяйки меблированных комнат, у которых работала Эстер, разорились одна за другой, имущество их пошло с молотка, дома стояли заколоченные, в служанках никто не нуждался, и Эстер пришлось возвратиться к своим. При последнем ее возвращении отчим, схватив ее за плечо, сказал:
— Никому в меблированных комнатах не требуются служанки? Я займусь этим сам. Скажи-ка мне, заходила ли ты в дом номер семьдесят восемь?
— Заходила, но другая девушка побывала там раньше меня, и когда я пришла, место было уже занято.
— Чем же, скажи на милость, ты занималась, что тебя успели опередить? Небось разводила тары-бары со своей маменькой! Ну, а в двадцать седьмом на Крессент была?
— Туда не пойду… Эта миссис Денбар дурная женщина.
— Дурная женщина? Да кто ты такая, чтобы судить об этой даме? Кто это тебе наплел, что она дурная женщина? Верно, какая-нибудь из ваших ханжей. Ну, так убирайся вон из моего дома.
— Куда же я пойду?
— А хоть к черту на рога, мне-то что за дело? Слышишь, проваливай.
Эстер не двинулась с места… Брань, затем удары. Каким-то чудом Эстер удалось спастись от разъяренного отчима; он утихомирился лишь после того, как миссис Сондерс пообещала, что Эстер примет предложенное ей место.
— Только на первое время, голубка. Может быть, миссис Денбар и не такая уж скверная женщина.
Ну ради меня! Если ты не согласишься, он может убить тебя, да и меня тоже.
Эстер молча поглядела на мать, потом сказала:
— Хорошо, мама. Завтра я пойду туда.
Миссис Денбар приняла ее с охотой. Эстер больше не голодала, да и работать до седьмого пота ей теперь не приходилось, и мысль о завтрашнем дне уже не приводила ее в ужас и отчаяние. А миссис Денбар, видя, какая Эстер хорошая, порядочная девушка, уважала ее стыдливость. Миссис Денбар, в сущности, была очень добра, и Эстер скоро привязалась к ней. Это помогало ей закрывать глаза на образ жизни хозяйки. Опасный это был момент в жизни молоденькой девушки. Эстер была неопытна, недурна собой и так замучена, что здоровье ее пошатнулось. В эту критическую минуту ее жизни леди Илвин, добросердечная благотворительница, посещавшая бедняков в этом районе, услышала от кого-то про Эстер и пообещала миссис Сондерс подыскать для ее дочери другое место. А для того, чтобы иметь возможность рекомендовать ее, леди Илвин предложила взять Эстер к себе в услужение на такой срок, чтобы можно было дать ей рекомендацию. Так случилось, что Эстер поступила в Вудвью судомойкой.
И вот сейчас Эстер перелистывала свои книги — книги, которые она не умела читать, — а в ее чистой, но смятенной душе рождались воспоминания прожитых лет. Ей припомнились ее бедные маленькие братишки и сестренки, и горячо любимая несчастная мать, и тиран отчим, вымещавший на них свою злобу за те жалкие крохи, какие перепадали Эстер с его стола. Нет, она заставит себя перенести все насмешки, все оскорбления и не станет обращать внимания, как бы над ней ни измывались. Что все эти обиды по сравнению с теми муками, какие ей придется вынести, если она возвратится домой! Правду сказать — это все пустое. И все же девушке страстно хотелось убежать из Вудвью. Она впервые забралась так далеко от дома. А там, где буйствовал ее отчим, была еще и мать, и молитвенные собрания. Здесь же, в Вудвью, она была совершенно одинока; одна Маргарет поднялась к ней в каморку, чтобы сказать ей слово утешения и уговорить ее вернуться на кухню. Принятое решение отняло у Эстер столько душевных сил, что, спускаясь вниз, ома ощущала полное безразличие ко всему.
Прошло уже несколько дней, а Эстер все еще не знала, что готовит ей судьба: останется ли она здесь, или ей придется покинуть Вудвью. Миссис Барфилд по прежнему была нездорова, но однажды, когда неделя подходила к концу, Эстер, моя посуду, услышала незнакомый женский голос. Миссис Барфилд разговаривала с миссис Лэтч. Эстер услышала, как повариха жалуется хозяйке, что новая судомойка, придя вечером со станции, отказалась сразу же приступить к работе. Однако миссис Барфилд заявила, что она не желает больше выслушивать никаких жалоб; за четыре месяца в доме сменилось уже три судомойки, и с этой последней миссис Лэтч придется, так или иначе, ужиться и как-нибудь примириться с ее недостатками. После этого миссис Барфилд велела позвать к себе Эстер. Войдя в кухню, Эстер увидела миниатюрную рыжеволосую даму с миловидным худощавым лицом.
— Мне сказали, Уотерс, — так, кажется, вас зовут? — что вы, как только приехали, отказались исполнять распоряжения поварихи и даже покинули кухню.
— Я только сказала ей, мэм, что мне надо сначала переодеться, а со станции еще не привезли моего сундучка. А миссис Лэтч сказала, что такое платье, как у меня, беречь нечего, но только, если кто беден и у него не так много платьев…
— Так у вас нет платьев?
— У меня их не так много, мэм, и это платье, в котором я приехала…
— Забудьте об этом. Скажите мне, у вас нет платьев? Если вам нужны платья, у моей дочери, вероятно, найдется для вас что-нибудь… Вы примерно одного роста, и если немножко переделать…
