Цзэн Пу - Цветы в море зла
«Оказывается, чиновники, которых я видел в гостинице, едут за океан!» — подумал Цзинь Вэньцин и втайне позавидовал им.
Пока они говорили, уже стемнело, и все разошлись.
Время текло быстро, словно вода. Прошел праздник начала лета[47], и Цзинь Вэньцин вместе с Лу Жэньсяном отправились в Сучжоу. Когда человек возвращается домой в парчовых одеждах, это становится большим событием в его жизни, поэтому в семье Цзинь Вэньцина давно вывесили фонари и красивые шелковые ленты, громко играла музыка. Чиновники под балдахинами разных цветов, указывающих на их ранги, родственники и друзья в паланкинах и колясках прибывали один за другим. Вся улица была запружена ими и походила на человеческое море. Едва показался Цзинь Вэньцин, как люди, толкая друг друга, устремились к нему. Некоторые, совершенно незнакомые с ним раньше, выдавали себя за его близких друзей; те, кто прежде холодно относился к нему, сейчас перед ним заискивали. Вряд ли Чуский гегемон[48] в битве при Гайся был окружен так плотно, как Цзинь Вэньцин! Наконец ему удалось вырваться из этого кольца и, добравшись до главного флигеля, увидеть свою мать и жену. Разумеется, домашние искренне радовались его прибытию, лица их сияли от радости.
Не успели они рассказать Цзинь Вэньцину, что произошло за время его отсутствия, как вошел старый слуга и доложил:
— Господа Цянь Дуаньминь, Хэ Тайчжэнь и Цао Ибяо ждут вас во дворе.
Услышав о приезде друзей, Цзинь очень обрадовался и приказал слуге провести их в его кабинет.
Следует сказать, что Цзинь Вэньцин с Цао Ибяо сблизились еще десять лет назад, в трудную для обоих минуту. Вместе с Цянь Дуаньминем и Хэ Тайчжэнем их называли тогда «неразлучными друзьями».
Как вы думаете, откуда пошло это прозвание?
В конце правления императора Сяньфэна, во время событий 1860—1861 годов, когда был заключен договор о мире, Сын Неба, желая успокоить людские сердца, повелел устроить в столице государственные экзамены. Сучжоу и Чанчжоу находились в руках тайпинской армии, которая не на жизнь, а на смерть вела борьбу с Великой Цинской династией. Ученые мужи и знатные люди этих областей разбежались кто куда и долго скитались на чужбине. Но ведь ученая степень — воздух для книжника. Поэтому едва ученые мужи услыхали радостную весть, как все они, невзирая на таящуюся кругом опасность, бросились в столицу, чтобы испробовать свои кисти. Среди них был и Цзинь Вэньцин.
Семья его в это время спасалась от беспорядков в Шанхае. Тем не менее он внял наставлениям матери и отправился в столицу на экзамены. Главная трудность заключалась в том, что по суше дорога была закрыта, а пароходы еще не ходили: только иностранные грузовые суда, занимавшиеся перевозкой товаров, соглашались брать на борт пассажиров. Цзинь Вэньцин потратил немало сил, прежде чем попал на одно из таких судов. Там он неожиданно встретил Цянь Дуаньминя, Хэ Тайчжэня и Цао Ибяо.
Разговорившись, они выяснили, что являются земляками. К этому следует добавить, что все они были молоды, способны и во взглядах их обнаружилось много общего.
В дороге будущие ученые столкнулись с разными неприятностями, но они помогали друг другу и, естественно, сошлись еще ближе. Тут же, на корабле, они поклялись в вечной дружбе.
Добравшись до Пекина, молодые люди завязали еще несколько знакомств и вместе с новыми друзьями создали литературное общество под названием «Убежище талантов». Занимались они в нем главным образом упражнениями в восьмичленных сочинениях, собираясь каждый месяц в условленное время. Сначала они рассматривали это только как подготовку к экзаменам и стремились вдохновить друг друга. Они не думали, что после подавления тайпинского восстания литература придет в упадок и их молодые таланты произведут на столицу столь сильное впечатление. Едва кто-нибудь из них заканчивал очередное сочинение, как оно тут же переписывалось во многих экземплярах. Слава друзей росла день ото дня, даже высокопоставленные чиновники и знаменитые ученые стремились подражать им. Особенно выделялся среди членов общества «Убежище талантов» Цао Ибяо. Он не применял современных выражений, когда писал о современном, а использовал цитаты из древних классиков, историков и философов. Таким образом он поверг в прах принципы всех традиционных школ и утвердил на их развалинах свое знамя. Порою его стиль был прост и резок, как надписи на камнях, порою — красочен и возвышен, словно изречения на надгробных плитах. Когда министр Гун Пин прочитал одно из его сочинений, он хлопнул ладонью по столу и восхищенно вскричал:
— Вот уж не думал, что стиль, царивший при прежних императорах, возродится снова!
И он стал убеждать членов общества публиковать свои рукописи. С этих пор сочинения из «Убежища талантов» полились рекой и наводнили всю Поднебесную, подобно стихам Лю Юна[49]. Повсюду декламировали их произведения. Не было человека, который не знал бы имени Цао Ибяо.
Прошло несколько лет, и члены общества сделали блестящую карьеру. Все они получили высшие ученые степени, лишь Цао Ибяо оказался обиженным. Он до сих пор оставался студентом училища «Сыны отечества»[50], так как на экзаменах его сочинений не оценили. Впрочем, он не придавал значения этим неудачам. Ему было неприятно только одно: что он не оправдал надежд матери, поэтому каждый раз, когда устраивались экзамены, он постоянно принимал в них участие. Услышав, что Цзинь Вэньцин с победой приехал в отпуск на юг и вскоре вместе с Цянь Дуаньминем, Хэ Тайчжэнем и своими родственниками уезжает в столицу, Цао Ибяо захотел снова погулять по Пекину. Тогда он приехал из Чанчжоу в Сучжоу, желая поздравить Цзинь Вэньцина с успехом, а заодно условиться о совместной поездке: ведь чем больше спутников, тем веселее.
Цзинь Вэньцин радостно встретил друзей, а когда они поздравили его с успехом, смутился и произнес несколько скромных фраз. Цянь и Хэ видели Цзинь Вэньцина сравнительно недавно, в то время как Цао Ибяо не встречался с ним уже много лет. Гости вспомнили о старых временах, после чего Цзинь Вэньцин пригласил всех сесть и велел слуге принести чай.
Внимательно разглядывая Цао Ибяо, Цзинь Вэньцин заметил, что друг по-прежнему полон; лицо его сохранило свой розовый цвет и округлость, а глаза — живость. Хотя Цао Ибяо было уже более тридцати лет, он еще не отпускал бороды. Одетый в халат из потертого белого шелка и синюю шелковую куртку, он держал в руках расписной веер из птичьих перьев и белую яшмовую табакерку, из которой непрерывно нюхал табак. Его ноздри и верхняя губа были испещрены пятнышками, словно тигровая шкура.
— Высоко тебя занесло, Вэньцин! — улыбаясь, сказал Цао Ибяо. — Воистину, не только друзей порадовал, но и родные места прославил. Когда мы получили весть о твоем успехе, даже сон потеряли от счастья!
— Не подтрунивай надо мной, Ибяо, — остановил его Цзинь. — Что касается учености и умения писать, то среди нас четверых тебя можно сравнить с головой дракона, а меня только с хвостом! На свете часто бывает наоборот: Лу Чжаолиня поставили после Ван Бо; ты, равный Лю Фэну[51], не выдержал экзамена, а мне дали ученую степень! Как видишь, я не первый среди бесстыдных! — Тут он обернулся к Цянь Дуаньминю. — Не думай, что я злопыхательствую, но по-моему, твои недавно опубликованные сочинения при всей своей популярности не годятся в подметки трудам Цао Ибяо!
— Конечно! Никто из занимающихся сейчас восьмичленными сочинениями не может тягаться с нашим другом, кроме его учителя! — подтвердил Цянь Дуаньминь.
Завязалась оживленная беседа. Разговор коснулся истоков восьмичленных сочинений, которые ведут свое начало еще от Ван Аньши[52] и Су Ши. Далее друзья перешли к их многочисленным последователям.
— Нынче все желают показать свою просвещенность и бранят восьмичленные сочинения, называя их авторов «восьмичленными одержимыми», — сказал Цао Ибяо. — В действительности же эти сочинения являются одним из прозаических жанров. Разве можно его сбрасывать со счетов?! Труды знаменитых мастеров не менее убедительны и блестящи по мысли, чем творения философов эпох Чжоу и Цинь[53], а по глубине чувства они подобны произведениям малых форм эпох Вэй и Цзинь[54]. Разве они уступают в чем-нибудь ханьским одам, танским стихам, сунским романсам или юаньским драмам?!
— Я помню, — молвил Хэ Тайчжэнь, — что при императоре Даогуане некто Лян Чжанцзюй по примеру «бесед о стихах»[55] написал книгу «Сборник бесед о восьмичленных сочинениях», в которой чрезвычайно подробно рассматривал истоки этого жанра и различные течения внутри него, а Цянь Мэйси[56] в подражание «Жемчужинам танской прозы» составил сборник лучших восьмичленных сочинений в ста томах, назвав его «Толкования классиков». К сожалению, перечисленные книги так и не были изданы. Однако взгляды их авторов полностью совпадают с точкой зрения Цао Ибяо!
