Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

— Понимаю ваше огорчение, — посочувствовал Серпьери, — вы любите искусство. Меня столь наглый грабеж тоже очень печалит. Французы лишили нас бесценных шедевров, это верно. Однако они посеяли у нас национальную идею, идею итальянского народа, и этого уже никто не может вычеркнуть из нашего сознания.

— Да, не отрицаю, посеяли такую идею. Но это лишь семя. И потребуется много времени, прежде чем оно принесет плоды. И пожинать плоды будем не мы с вами. То, что вы называете народом, падет под игом Наполеона и будет валяться в пыли. Народу придется учиться на собственных ранах, и, уж конечно, ни Наполеон, ни французы не предоставят ему возможность создать единое государство, возродить Италию.

— Прибытие Наполеона ускорит события.

— Возможно, — заключил Джулио, — не стану развеивать ваши иллюзии. Но я убежден, что Наполеон вернулся в Италию только для того, чтобы укрепить свою власть во Франции и поднять свой авторитет у других европейских государств. Так что миланцы будут плакать горькими слезами и еще не раз поставят в церкви свечу, моля Бога заставить французов покинуть нашу землю.

— Сегодня вы что-то уж очень мрачны, друг мой.

— Может быть, — согласился Джулио, — и прошу простить меня. Желаю вам всего наилучшего, пусть небу будет угодно подтвердить вашу правоту.

Между тем они подошли к крепостной стене возле Порта Риен-ца. Прохожие двигались не спеша, радуясь прекрасному летнему дню. И все же в их облике Джулио ощущал неуверенность, какое-то беспокойство. Молодые люди с девушками шли, держась за руки, и о чем-то взволнованно переговаривались. В тени каштанов там и тут стояли кареты, несколько солдат верхом на лошадях медленно ехали по улице, поглядывая на проходивших мимо девушек. Стояла здесь и карета Венозы, и верный Сальваторе ждал на козлах. Он остался моряком, хотя и приноровился к необычной для него роли и к новым людям. Наверное, сильно тоскует он по Тремити, решил Джулио. А вот Арианна не тоскует. Она думает о родных островах будто о мачехе.

— А вот и Оресте! Идемте! — сказал Джулио. — Идемте к нему.

Серпьери вопросительно посмотрел на графа.

— Я никогда не говорил вам об Оресте?

— Нет. Кто это?

— Слепой старик. Он часами сидит здесь на скамье. И не однажды удивлял меня своими пророчествами.

Подойдя к слепому, Джулио опустил руку ему на плечо и спросил:

— Как дела, Оресте? Позвольте сказать, что вы день ото дня молодеете!

Слепой погладил руку графа и улыбнулся.

— Джулио, я ждал вас. Но вы не один.

— Да, со мной граф Серпьери.

Старик пожал руку Томмазо.

— Ваши усы все гуще, — продолжал Джулио все так же шутливо, — а борода все длиннее. Вы похожи на францисканского монаха.

— Присядьте, Джулио, — обратился к нему старик, — а то у меня кружится голова, когда смотрю вверх.

Джулио сел. Томмазо опустился рядом. Они переглянулись, улыбаясь.

— Когда-то, — сказал старик, — я считал, что дружить — это значит думать одинаково. Но это не так. Я видел друзей, очень непохожих, однако дополнявших один другого.

— Как мы, верно?

— Возможно. Ваш молодой друг весело смеялся сегодня утром. А вас, Джулио, что-то беспокоит. Гроза на горизонте. Ваш друг ждет дождя для своих полей. А вы опасаетесь молний, как бы они не навредили вашему стаду.

— Намекаете на приближение французов?

— Французы уже не раз являлись в Италию и приносили с собой как добро, так и зло. Кое-кому такое было на руку, и эти «кое-кто» специально призывали их, другие же опасались ущерба, какой нанесут французы. То же самое происходит и сегодня.

— Мы говорили об Италии, об итальянцах, — сказал Серпьери. — Веноза считает, что в действительности не существует ни Италии, ни итальянского народа. Вы прожили такую долгую жизнь. И как вы считаете, он прав?

— Я всегда оставался свободным от самого себя. Когда человек свободен, уходящие годы укрепляют душу. А итальянцы уже давно слуги. Они были слугами, еще когда родился дед моего деда. И когда я был ребенком, они тоже были слугами. Прошли века. Итальянцы забыли даже свое имя.

— Но я утверждаю, что прибытие Наполеона встряхнет их.

— Конечно, встряхнет. Подожгут дома, пойдут воевать, захотят обогатиться. И снова прольется кровь, много крови.

— Кровь и война — это испытания народов, — заметил Томмазо.

— Есть люди, которые полагают, будто дуэль — доказательство духовной силы мужчины. Я считаю, что это варварский обычай, сохранившийся до наших дней. Я — христианин и думаю, что война и кровопролитие на дуэли — это лишь разные формы убийства.

Слова слепца явно рассердили Серпьери. Однако старик странным образом внушал ему уважение.

— Так или иначе, вам нечего опасаться, Серпьери, ваш герой прибудет. Он победит и станет править в Милане. Тут будет восстановлена республика, и кто знает, может быть, даже итальянское королевство. Что вам еще надо? Дорогой Джулио, пришло лето. Деревья оделись листьями. Зимой деревья кажутся одинаковыми — высохшими, голыми. А весной, летом они все разные. Одни выглядят цветущими, другие слабыми, а третьи — мертвыми.

— Нам пора идти, — сказал Джулио, поднимаясь, — а то мы слишком поддались печали, — он протянул старику руку.

— Думайте о сегодняшнем дне, Джулио. Сегодня светит солнце. А заботы завтрашнего дня оставьте на завтра.

— Могу ли чем-нибудь помочь вам, Оресте?

— Можете. Верните мне тишину.

— Тогда до свиданья.

— Прощайте, Джулио, прощайте.

Веноза направился к своей карете, возле которой его ждал Серпьери. Графу захотелось вернуться и задать старику еще один вопрос, но тот, безразличный ко всему вокруг, уже опустил голову.

Она на ходу выпрыгнула из кареты и взлетела по лестнице еще прежде, чем экипаж остановился у особняка Венозы, пронеслась мимо Каттанео и изумленных слуг, выстроившихся в вестибюле, примчалась в библиотеку, сообщавшуюся со спальней Джулио, распахнула туда дверь — его нет. Удивленно уставилась на пустую кровать.

Не может быть! Наверное, он в ее спальне. Бросилась в другую сторону, у порога остановилась, глубоко вздохнула и открыла дверь. В спальне находилась только Марта, складывавшая ночную рубашку. Увидев ее в дверях, она побледнела от испуга, но ничего не сказала.

Арианна вздрогнула, направилась к постели, и ей показалось, будто она идет по какому-то длинному коридору, погруженному во мрак, и единственная светящаяся точка в конце его — это кровать. Она видит человека, лежащего на ней.

Это Джулио. Он неузнаваем. Лицо серое, вздутое, глаза закрыты. Она прикасается к мужу щекой. Он холоден. Она резко оборачивается к Марте, собираясь спросить, что происходит. Но та, побледнев еще более, говорит: «У тебя такой вид, будто призрак повстречала». Она хочет что-то ответить. но внезапно подкашиваются ноги, и она упала бы, если бы Марта не подхватила ее. Милая Марта, она всегда рядом, всегда готова принять ее в свои объятия. А Арианна может только с трудом проговорить: «Что с Джулио?» Марта начинает что-то объяснять, но слова не доходят до ее сознания. В отчаянии девушка вырывается из объятий Марты, но так и не может произнести ни звука.

И тут Арианна проснулась. Она все еще держала в руках книгу, горели свечи. Она взяла стакан с водой и отпила глоток, взглянула на часы. Два часа ночи, а Джулио еще не вернулся. Может быть, он уже здесь, но не захотел будить ее и прошел в свою спальню, — с этой мыслью она поднялась с кровати и, набросив халат, поспешила на половину Джулио. Постель была не тронута.

Она вернулась к себе, вспоминая сон, который только что видела, и ее охватил ужас. Она пойдет искать Джулио. В гардеробной дрожащими руками она надела первое же попавшееся платье, в коридоре возле комнаты Марты помедлила. Нет, лучше пока ничего не говорить, а то еще подумает, что она сошла с ума.

Надо идти дальше, она сама посветит себе лампой. В конюшне Арианна отвязала лошадь, отыскала седло. Черт возьми, как давно уже она не седлала лошадь. Ей даже показалось, будто она разучилась это делать, не понимает, с чего начать. Одна из лошадей заржала.