Алла Панова - Миг власти московского князя
— Пусть мое войско не велико, но и литва на наши земли полками не ходит. Все больше отрядами малыми. Напакостят они, веси пожгут, добром и полоном разживутся и — быстрей к дому. Что ж, прикажешь мне против них полки, как против татарских туменов сбирать? Так меня на смех поднимут! — выговаривал Михаил, посмеиваясь.
Воеводе оставалось лишь радоваться тому, что эту отповедь никто, кроме Макара, не слышит.
Высказанные воеводой сомнения повторил и рассудительный Демид, но князь в отместку за это оставил его в городе, якобы в помощь Егору Тимофеевичу. Правда, сотник догадался, что своими словами просто не угодил властителю.
Подтвердив свой приказ, ранним утром князь вывел разношерстное войско из Владимира. Впереди шли конные сотни, за ними нестройными рядами тянулись пешцы, за которыми по растоптанной дороге, на глазах превращавшейся в труднопроходимую снежную кашу, двигался спешно собранный обоз.
«Победителем из города князь вышел, а вот кем воротится?» — думал воевода, глядя с надвратной вежи на таявшую вдали колонну.
Победа, только победа, как никогда, нужна была сейчас князю. Он знал, что должен стать для владимирцев не нахрапистым захватчиком, а отважным защитником рубежей Владимирского княжества. Небольшая победа над ватагой Кузьки сделала его героем в глазах жителей Москвы и окрестных весей. Именно там, в главном городе удела, говоря о нем, стали прибавлять к его имени «Хоробрый», что очень льстило самолюбию князя. Во Владимире его тоже так называли, но чаще именовали — он сам слышал — «Хоробритом», вкладывая в это слово какой‑то уничижительный, обидный смысл.
«Только победа», — сказал он себе сразу, едва услышал о набеге и, будучи в ней уверен, не захотел внимать ничьим советам.
Лишь отъехав от города на несколько верст, Михаил понял, что он встал во главе людей, которых не знает, и ведет в сечу воинов, не проверенных в бою. Лишь малую часть его войска составляли те, с кем он сражался бок о бок и на кого мог положиться в трудный миг. Чем дальше продвигалось войско, непозволительно медленно идущее навстречу противнику и почти на версту растянувшееся по дороге, тем яснее понимал князь, что совершил непростительную для полководца ошибку. Оставалось надеяться на удачу и на то, что воевода сможет быстро собрать пополнение и догнать основное войско.
Утром, когда ратники с неохотой вставали в строй после очередной ночевки, на которую устроились в небольшой деревушке, окружив ее со всех сторон, заполнив до отказа все избы и дворы и близлежащую рощицу, к князю подвели еще одного гонца. Весть, которую он принес, была неутешительной. Оказалось, что противник совсем рядом — уже переправился через Протву и движется в сторону Москвы. Насколько велики силы литвы, гонец сказать с точностью не мог, твердил лишь: «Нагрянуло немало».
Сердце у князя гулко забилось в груди, он несколько мгновений смотрел на еле державшегося на ногах гонца, а потом дал приказ собрать всех сотников на совет.
Совещались недолго. Высокий, конопатый Клим и крепкий с виду русобородый Протасий, по прозвищу Боброк, уверяли князя, что они не только смогут остановить литву, но и погонят прочь. Никита, необычно серьезный, лишь покачал головой, услышав смелые речи владимирских сотников. Его поддержал другой владимирец, сероглазый крепыш, лоб которого украшала белая полоса старого шрама.
— Рано вы чой‑то погнали, — недовольно прохрипел Панфил, прозванный за низкий, словно простуженный, голос Хрипуном, — для начала остановите, а уж там видно будет, кто кого.
В конце концов решили выслать конные сотни вперед, чтобы встали на пути у противника и приняли на себя удар. К тому времени к месту сечи должны были подтянуться пешцы, а может быть, свершиться чудо и подоспеет подмога из Владимира. Вот тогда, навалившись всей силой, вместе они и погонят литву со своей земли.
Скача по дороге, петлявшей по лесу, князь уже представлял, как въезжает во Владимир, где его приветствуют восторженные жители, потом решил, что сначала навестит Москву, где наверняка примут его гораздо горячее. Виделись уже Михаилу молодые лица Василька и его супруги, лукавый прищур оборотистого Мефодия Демидыча, полные слез глаза Федора, который мечтал служить князю, хотел уйти с ним в поход, но по возрасту не годился даже в отроки. Въяве встали и краснолицый великан Кукша, и чем‑то похожий на волхва Самоха.
Из мира грез князя возвратил громкий голос, раздавшийся рядом:
— Смотри‑ка! Дым!
Князь поднял глаза: по яркому голубому небу медленно плыли серые облака, а вдали над верхушками сосен к нему поднимались огромные темные клубы. Показалось, что ветерок донес запах гари.
Навстречу мчался кто‑то из дозорного отряда, высланного вперед.
— Наши… там… сеча… на литву… напоролись, — отрывисто выдыхал всадник, когда его конь с ходу врезался в скакавших впереди гридей, которые охраняли князя, не пожелавшего занять более безопасное место, где‑нибудь в середине колонны.
— Вперед! — крикнул Михаил Ярославич срывающимся голосом.
Еще даже не услышав приказа и не успев перестроиться, конные сотни ринулись с места в карьер, спеша прийти на помощь своим товарищам. В мановение ока вымахали на опушку, где среди догорающих изб остатки дозорного отряда бились не на жизнь, а на смерть с окружившими их литвинами. Не подоспей вовремя свои — все бы полегли.
Увидев вылетевших из леса всадников, литвины, продолжая теперь отбиваться от противника, превосходящего их в силе, начали отступать и вскоре, показав спины, ринулись в сторону реки, куда раньше ушли груженные добычей возы.
Люди Михаила с гиканьем преследовали врага и, настигая, безжалостно рубили, памятуя о том, что литвины обычно предпочитали в плен русских воинов не брать.
Увлекшись преследованием, сотни, кажется, забыли обо всем на свете, радуясь легкой победе, однако, когда достигли берега Протвы, столкнулись с неприятной неожиданностью. Преследуемые скатились вниз, к посеревшему на солнце льду, у которого копошились возницы, готовясь к переправе. Княжеские ратники кинулись вниз за близкой добычей и тут только обратили внимание на темнеющие на другом берегу сотни противника.
Вооруженные люди сначала с каким‑то хладнокровным любопытством наблюдали за бойней, но потом, вероятно, им был отдан приказ, и часть из них очень быстро пересекла ледяное пространство, с ходу вступила в бой. Получив свежее подкрепление, недобитые литвины принялись размахивать мечами с удвоенной силой, выкашивая наседавших на них княжеских ратников. Возницы тем временем, будто вокруг не свистели стрелы и не падали под ноги сраженные воины, спокойно делали свое дело, и вскоре почти все сани переправились на другую сторону.
Все княжеские конные сотни уже оказались втянуты в кровавую сечу, сам Михаил орудовал своим обоюдоострым мечом, из последних сил отбиваясь, словно от надоедливой мошкары, от двух беловолосых воинов. Не приди на помощь Прокша, вовремя заслонивший князя своей могучей грудью, неизвестно, чем бы закончилась эта схватка. Совместными усилиями они расправились с беловолосыми. Облизнув пересохшие губы, Михаил крикнул Прокше незнакомым голосом: «Надо их гнать назад!» Великан понял князя, развернул коня и, словно косой, размахивая огромным мечом, который специально для него в Москве выковал Кукша, стал двигаться к берегу, прокладывая дорогу для остальных и крича громовым голосом: «Гнать! Гнать! Гнать их назад!»
Княжеские сотни оживились, и под их напором литвины стали отступать. Вскоре битва продолжалась уже на противоположном берегу.
Только ночью, растянувшись в шатре на огромной медвежьей шкуре, расстеленной на лапнике, Михаил, понемногу отходя от лихорадочного возбуждения боя, ощущая тяжесть, разлитую по всему телу, осознал, что был на волосок от смерти.
Окажись лед недостаточно крепким, князь со своими ратниками вполне мог бы очутиться на речном дне. Во время сечи он все‑таки обратил внимание на то, что литвины неожиданно стали быстро отступать, и тогда отнес это бегство на свой счет, объяснив силой владимирцев. Теперь же князь понял, что противник, памятуя о сокрушительной победе Александра над рыцарями, просто–напросто во избежание несчастья предпочел побыстрее миновать опасное место. С изрядно поредевшей после боя на берегу сотней Никиты Михаил перемахнул реку в одно мгновение. Гриди старались не отставать от него, но чем дольше шел бой, тем меньше их становилось. Сотня ринулась на врага, проскочила мимо готовившихся к очередному выстрелу лучников, смяв их, сцепилась с верховыми. Конечно, великому князю следовало бы поберечься и ждать, чем закончится сеча, в каком‑нибудь безопасном отдалении, но Михаил никогда — ни раньше, ни теперь — не мог оставаться безучастным зрителем.
