Геннадий Ананьев - Бельский: Опричник
— Все ли так мыслите?
— Все! Правь нами!
— Строптивых бояр согнем в дугу!
Как переменчива толпа! После смерти Грозного они со злобными лицами требовали немедленной его смерти, теперь вот вручают бразды правления всей страной. Временно, но все же…
Впрочем, всё это заслуженно.
— Если так, внимайте моему слову. Крови не лить! Судить, миловать или казнить — право государя. Не станем покушаться на его права. Даете слово?
— Даем.
Ничего не сказал, можно или нельзя разорять дворы Годуновых, коих на Москве скопилось изрядно. Ничего не сказал и об иноземных докторах, которых так пестовал Борис за умение изготавливать, как считали москвичи, яды для неугодных — те чванились царской милостью, еще больше вызывая всеобщую ненависть: купцов, дворян, бояр, особенно же русских лекарей, не менее иностранцев знающих свое дело, умеющих и лечить, и зелье готовить. Он точно знал, кто и куда поведет толпы москвичей, ибо он со своими сторонниками еще несколько дней назад определил, кого следует знатно наказать. На себя он брал Семена Годунова и лекаря Габриэля. Он на том тайном совете так и сказал:
— Мои слуги возбудят против них часть толпы и поведут за собой. Габриэль, конечно, достоин смерти, но давайте поклянемся, что примем все меры, чтобы кровь не пролилась.
— Но разве Семен Годунов не достоин прилюдной казни?!
— Достоин. Но пусть и его судьбу решит Дмитрий Иванович.
Не все тогда согласились на бескровье, у иных чесались руки, но большинство приняло сторону Бельского и пообещало своих слуг строго предупредить, чтобы не озоровали, слишком распоясавшись. Именно потому так уверенно говорил Бельский о бескровности при наказании ненавистных Годуновых.
Довольны ли были князья Мстиславский и Шуйские подобным поворотом событий? Скорее всего, нет. Особенно Шуйские. Но никто из них даже вида не подал. К тому же, если рассудить здраво, без оглядки на местничество, Богдан заслужил стать хотя бы временным правителем; он вполне заслужил чин великого боярина, звание слуги ближнего, то есть первого советника: он спас жизнь царевича, но не только, хотя это главное из главных — он умело провел его через тернии и в конце концов подготовил в основе своей борьбу царевича за свои права. А Москва? Она теперь готова встретить наследника престола с радостью, а разве это не заслуга в основе своей именно Бельского, ибо еще малое время назад москвичи ужасались при одном только слове Самозванец.
Пусть правит.
Первый доклад. От атамана Корелы:
— Федор Годунов, Мария Годунова-Скуратова и Ксения под стражей в старом кремлевском доме Бориса Годунова. Вся кремлевская рать разбежалась. Возбужденные толпы начали громить и грабить кремлевский дом Семена Годунова.
— Передай: пусть не вмешивается, сторожит лишь Федора Годунова, не позволив толпе ворваться к ним в дом.
— Будет передано.
Следующий доклад от воеводы боевых холопов:
— Дом Габриэля разграблен, сам он избит до бессознания. Идем громить дома других докторов-немцев.
— Что избили Габриэля — плохо. Впрочем, ладно. Что сделано, то сделано. Других не бейте.
— Постараемся сладить с толпой.
Потом еще и еще доклады. Остервенели москвичи. Разгулялась вольница. Не только Годуновых грабили, но отчего-то всех Сабуровых и Вельяминовых. К удивлению Бельского, Мстиславского и Воротынского. Они, однако, не стали препятствовать толпе. Видимо, кто-то из бояр сводит с ними свои счеты.
— Продолжим Думу, — позвал за собой Богдан Мстиславского и Шуйских. — Определим, кого пошлем к государю с повинной в Тулу.
Сам он собирался опередить посольство личным вестником о событиях в Москве и предупредить об осторожности в обращении с взятыми под стражу царицей Марией, Федором и Ксенией, ибо мнение народа переменчиво, в характере русских людей жалеть опальных и низверженных.
Сумел он, однако, отправить посланника с наказом своим лишь на следующий день: посольство к царю Дмитрию Ивановичу составить оказалось не так-то легко. Перво-наперво Дума определила, что в него должны войти все сословия по праву выбора собраниями, и чтобы начать исполнять такое решение потребовался остаток дня до самого позднего вечера.
Ночь Богдан писал письмо Дмитрию Ивановичу, утром отправил с вестником и — вновь на Думу. Решать вопрос самый главный, кто представит государю посольство? И тут — началось. Каждый думный боярин непременно желал войти в состав посольства, а некоторые, не стесняясь, предлагали себя по знатности рода, как они утверждали, в руководители. Споры разгорелись нешуточные. Даже за бороды начали друг друга хватать.
Бельский не выдержал:
— Тесто сбивать мало кому хотелось, а на блин все горазды. Еще и первый блин ухватить намереваетесь! Мое слово такое: во главе посольства — князь Мстиславский. Его правая рука — князь Воротынский и думный дьяк Власьев. Они не прятались по своим вотчинам, а действовали. Их право стать в посольстве первыми. Остальных, кого еще из думных, предлагайте вы. Решать станем поднятием руки.
Получили поддержку большинства князь Петр Шереметев и Андрей Телятевский.
Вроде бы все, можно объявлять о конце собрания, но князь Воротынский поднялся со своим словом:
— Не совсем ладно мы решили. Мое мнение такое: посольство должен возглавить Богдан Яковлевич Бельский, а на Москве останется князь Мстиславский. До возвращения посольства. В управлении он не менее опытен, чем окольничий Бельский, а Богдану Яковлевичу сам Бог положил бить челом от Москвы государю нашему.
Богдану легло на душу предложенное Иваном Воротынским, и он вместо того, чтобы наотрез отказаться от столь великой чести, молвил смиренно:
— Как решат бояре.
Думные бояре — тертые калачи, моментально уловили настроение назначенного народом на Красной площади правителя и рады были избавиться от него, не думного боярина, значит, значительно ниже их по месту. Подняли руки все до единого.
Великую ошибку допустил оружничий, можно сказать, роковую. И поймет он это совсем скоро.
Поехало невероятно громоздкое посольство только через несколько дней. Торжественно. Вместе с посольством в Тулу устремились стольники, стряпчие, дворяне, дьяки и столичные купцы, даже не избранные в посольство, а по собственному разумению и желанию. Им не отказывали, тем более, что купцы по уговору с боярами и дворянами раскошелились для приемного пира, для чего извлекали на свет божий шатры, в которых Борис Годунов потчевал дворян накануне своей коронации. Шатры эти, установленные в определенном порядке, напоминали видом крепость с величественными башнями и были весьма вместительными, а изнутри расшиты золотом.
Поначалу пир предполагалось устроить в Туле, но посольство известили, что государь переезжает в ближайшее время в Серпухов, поэтому в Серпухов заблаговременно отправили служителей Сытного приказа и Кормового, десятки поваров, не менее поварят, нужное число слуг, съестных запасов и вин заморских.
На полпути посольство остановилось, ожидая вести, что Дмитрий Иванович в Серпухове и готов принять челобитчиков из Москвы. И тут мимо них, не останавливаясь, не поведав, чего ради они спешат в стольный град, проскакал внушительный отряд детей боярских во главе с воеводой Петром Басмановым, с которым рядом скакали князья Голицын и Масальский да дьяк Сутупов.
Бельский встревожился: почему не известил царь-батюшка его, своего опекуна, о каких-то принимаемых мерах? Они же условились, что до венчания на царство Дмитрий Иванович остается опекаемым.
Не знал еще объяснения этого действия царя Дмитрия Бельский. Впрочем, он ее никогда не узнает, но первое разочарование посетило его душу, причем, вполне обоснованно. В нее фактически плюнули. Смачно. А вышло все так: царь действительно поверил не опекуну, а боярам Пушкину и Плещееву.
Прочитав отписку Бельского о том, что произошло в Москве и о посольстве к нему, уже признанному государем, Дмитрий Иванович подумал:
«Незаменимый помощник. Он останется при моей руке всю мою жизнь».
Через день, однако, пришла отписка от Пушкина и Плещеева. Их весть разнилась с вестью от Бельского во многом, особенно в поведении самого окольничего, которого народ избрал правителем и внял его приказу никого не карать смертью из сторонников Годунова и даже самого Федора. Не добавили в отписке Пушкин с Плещеевым его слова о праве судить подданных только одному государю, и получалось, будто окольничий воспользовался доверием москвичей и сам судил бояр и даже незаконно восседавшего на троне Федора Годунова. И уж совсем наветом звучало известие, будто Богдан Бельский навязал Думе себя в качестве главы посольства как правитель.
«Мне не нужен правитель, который решает за меня. Я — не Федор Иванович! Я стану править сам!»
