"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

Когда мужчины вдоволь насмотрелись на оружие, его приказали унести и позвали барда. Я подошла к Геланору и прошептала:

— Неужели ты покинул нас?

В его глазах мелькнула улыбка, и он ответил:

— Никогда, моя девочка, я тебя не покину. Я всегда готов защитить тебя от врагов.

Поскольку никакие враги не беспокоили меня после истории с попыткой отравления, то я видела его очень редко.

— Не смей оставаться в Микенах, ты должен вернуться в Спарту с нами! — вдруг приказала я.

Теперь улыбка коснулась его губ.

— Я повинуюсь, моя царица.

Он рассмеялся.

— Агамемнон платит не очень щедро. К тому же он не собирается воплощать ни одну из моих идей. Они требуют денег, а этот человек скуповат.

Бард с лирой в руках стоял в зале, дожидаясь, пока гости затихнут. Его глаза были закрыты. На улице поднялся сильный ветер, он порывами набрасывался на стены дворца. В очаг подбросили еще дров, но все равно холод пробирался в зал сквозь щели между камнями.

— Спой про поход аргонавтов, про Ясона и золотое руно, — попросил кто-то.

— Мы слышали сто раз про аргонавтов, — возразил Церкион. — Нет, давай про Геракла и гидру!

— Надоело! — пронеслось среди гостей.

— Лучше про Персея! Он основал Микены, про него и петь.

— Да, про Персея и Медузу!

— Нет! — возразил Агамемнон. — Пусть споет про Приама и про то, как он требует вернуть ему Гесиону!

Бард грустно посмотрел на Агамемнона.

— Я не знаю такой песни, господин.

— Так сочини! Или Муза прогневалась на тебя?

— Господин, у этой истории нет конца. По законам эпической поэзии она не годится для песни.

— Так давайте придумаем конец, всемогущие боги! — взревел Агамемнон. — И ты споешь нам по этим своим законам!

Огонь почти совсем погас, но никто не подбросил дров, чтобы поддержать его. Ветер бушевал за стенами, гостям хотелось одного — поскорее добраться до своих постелей, укрыться теплыми шкурами, закутаться в мягкий мех и уснуть.

Нам с Менелаем выделили лучшие из комнат для гостей — те самые, в которых мы провели первую брачную ночь. Оказаться здесь снова, после всего, что было пережито за эти годы… Но по правде говоря, это не очень тревожило меня. Я так хотела спать, что у меня глаза слипались.

Менелай застонал — он всегда так делал, чтобы показать, как устал. Он снял меховой плащ с плеч, но на них давила тяжесть куда большая.

Он стоял ссутулившись. Я никогда не замечала за ним этого раньше — больше он не держался прямо, как молодой ретивый воин Церкион. Менелай постарел, его подточило время, не война.

Его сутулость была дорога мне. Не его сила, а его слабость вызывала у меня нежность. Я стояла рядом с ним и чувствовала жалость.

Бедный Менелай! Я должна о нем заботиться.

Мы обнялись, легли рядом. Мой друг, мой муж, я ощущала его тепло. А дальше все было как всегда. Афродита опять посмеялась надо мной. Так я и не заслужила ее милости. Зато другие боги отметили нас своей милостью, и их дары были с нами: привязанность, уважение, преданность. И в крепких объятиях Менелая я с тоской думала, что должна быть за эти дары благодарна, мне выпало не так уж мало. И разве Менелай не был моим союзником с первых дней? Мы начали жизнь вместе, вместе мы ее и закончим.

Как только на горизонте показалась Спарта, раскинувшаяся на берегу Еврота, настроение у меня улучшилось. Мой родной город был светлым, открытым, живым — полная противоположность Микенам.

Гермиона тоже вернулась домой с радостью. Здесь она могла свободно бегать по открытым галереям. Конечно, в играх ей не хватало двоюродных сестер, хотя она могла играть с детьми служанок и придворных. Правда, Гермиона призналась мне, что на этот раз ее сестричка Ифигения интересовалась играми меньше прежнего, у нее появилось много расчесок из слоновой кости, зеркал из бронзы, ароматных масел, и она подолгу возилась с ними.

— Это понятно, ведь она приближается к тому возрасту, когда девушки выходят замуж, — ответила я. — Думаю, она мысленно готовится к этому событию.

— А Электра еще маленькая, с ней неинтересно. От нее одни неприятности. И все время задает вопросы, — пожаловалась Гермиона.

— Совсем как ты, когда была маленькая, — рассмеялась я.

Гермиона затрясла кудрявой головой.

— Нет, нет! Я была не такая!

— В этом нет ничего плохого, — успокоила ее я. — Наоборот. Лучше задавать много вопросов, чем мало.

Вопросы… Мне самой хотелось задать так много вопросов — только кому? Почему Агамемнон так стремится к войне? Просто от скуки? Ведь мужчины начинают войны от скуки? Или из зависти к Приаму, у которого пятьдесят сыновей? Хочу ли я, чтобы Менелай отправился на войну? Стала бы моя жизнь после его ухода интереснее или наоборот?

Зима костлявыми руками цеплялась за землю, и та лежала беспомощная, безжизненная. Мы мерзли в меховых плащах, ни днем ни ночью не гасили огня в жаровнях, и я допустила в голову не очень почтительную мысль: может, Деметре не стоит доходить до таких крайностей, оплакивая Персефону. Едва подумав так, я стала в ту же минуту вымаливать прощение: а вдруг Деметра захочет, чтобы я на собственном опыте поняла, сколь глубокой может быть скорбь матери, потерявшей ребенка? Я испугалась наказания богини.

Геланор просился, чтобы его отпустили на время в Гитион. Он говорил, что, пока в Спарте мало работы, он займется ловлей морских раковин, из которых делают пурпурную краску, и весной, когда прибудут купцы, его семья сможет предложить им ценный товар. Он говорил, что в плохую погоду раковины искать легче, главное — потом отогреться у костра.

— Даже финикийцы не выходят в море в такую погоду, — говорил он. — Но как только перестанет штормить, они первые тут как тут.

Я не хотела его отпускать. Мне было интересно разговаривать с ним. Женщины во дворце толковали только о пряже, мужьях, смертях и детях, а мужчины — об охоте, торговле и войне. Геланор, даже если он говорил о том же, делал это иначе: словно стоял на высокой скале и смотрел сверху, и с этой точки зрения описывал дела людей, будто сам не был причастен к ним или озабочен результатом. Меня осенила мысль, как нам обоим рассеять скуку.

— Я поеду с тобой! — предложила я.

Он удивился.

— Ты хочешь лазать среди камней и искать раковины?

— Нет, я хочу увидеть Гитион, постоять на морском берегу, вновь услышать шум прибоя.

— Ты царица сухопутной страны. Ничего не поделаешь, если Менелай не отвезет тебя к морю. Кстати, ведь его дед живет на Крите? Почему ты не поедешь туда с ним?

— Его дед тяжело болен, Менелай старается не беспокоить его.

Насколько я знала, Менелай не любил моря и избегал морских путешествий.

Во время разговора сильный порыв ветра сорвал покрывало с моей головы. Геланор рассмеялся и сказал:

— Хорошо, я возьму тебя позже, когда перестанут дуть ветры. Сейчас на берегу моря тебя окатит с ног до головы, и ты простынешь. Менелай велит меня казнить за то, что не уберег здоровья Елены. Посейдон любит это время года, когда может яриться вдоволь, вздымать водяные горы до небес. Осторожные люди сейчас стараются не подходить к нему близко.

— Тогда почему ты едешь?

— А кто тебе сказал, что я осторожный человек? Да и вынужденное безделье заставляет меня забыть об осторожности.

Менелай легко согласился на мой отъезд: он доверял Геланору. Можно было бы сказать, что он доверял Геланору, как брату, зато мне показалось, что Агамемнону Менелай не доверяет, совсем не доверяет. Он только поставил одно условие: я поеду, когда закончится сезон зимних штормовых ветров, Гермиону брать не буду, а двух телохранителей возьму.

По правде говоря, в те дни Менелай легко соглашался почти со всем, он был настроен благодушно. Возможно, он наконец-то почувствовал, что быть царем — его призвание.