Маргарет Джордж - Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
— Им недостает святости? Боюсь, никто не может претендовать на это. Нет-нет… Для примирения Англии с Римом Папе придется пойти на некоторые уступки. Надо учесть, что сейчас принять подобные решения по принуждению невозможно. Я не потерплю вмешательства, а ваш господин будет настаивать на подчинении, вот в чем коренятся наши разногласия. Сильные разногласия, я сказал бы. Передайте, что я согласен служить ему в том случае, если он признает мое духовное верховенство в Англии.
На это он никогда не согласится. А меньшее меня не устроит. Таково положение дел. Нунций отвесил поклон и удалился.
* * *В тот вечер, в мрачном настроении (миноги с трудом переваривались в моем желудке) сидя возле камина, я размышлял о словах, сказанных шотландским послом.
Правда ли, что наши страны невозможно объединить? Мне всегда представлялось, что однажды мы достигнем согласия. Это казалось естественным. В глубине души я уже поженил наших с Яковом детей. Но мой отец когда-то предпринял подобную попытку, и она не принесла благих плодов.
Что же тогда определяет единство страны? Может, общность национального характера ее населения? Однако у норманнов и саксов были разные натуры. Как же им удалось тогда совместно основать Англию? Кельты… настолько ли они непостижимы и самобытны, как утверждал их посол? Неужели Уэльс никогда не станет частью Англии? А Ирландия? Я намеревался постепенно прибрать к рукам и этот остров.
Если бы улучшилось мое самочувствие… если бы исцелилась проклятая нога…
Но стоит ли медлить, дожидаясь, пока здоровье вернется ко мне? Разве можно строить жизнь, постоянно думая о своих болячках? Надо двигаться вперед в любом случае…
Головная боль вновь усилилась, и смятение опять охватило меня…
Я ненавидел это состояние больше физических страданий. Тревога была моим врагом. Она выбивала меня из седла, как противник на турнире…
Но я справлюсь с ней. А если не сумею, то буду скрывать от других. Никто не узнает…
Теперь я сам буду укладываться в кровать. Не стану звать слуг, камергеров. Они могут пронюхать о моих слабостях, если я попрошу принести свечи, вместо того чтобы спокойно почивать под меховыми покрывалами.
LI
Весной угрызения совести перестали меня мучить, но замешательство и тревога все росли. Правда, призраки исчезли. Никто больше не кричал за дверями моей опочивальни; пища не сочилась кровью, в тарелках не плавали кровавые сгустки. К счастью, воспоминания о Екатерине, о том, какой она была на самом деле, постепенно потеряли яркость, а затем и вовсе растаяли. Я порадовался, что так и не успел заказать портрет, о котором мечтал поначалу. Гольбейн (я простил ему приукрашенный портрет принцессы Клевской после его пояснений, что по традиции художники не изображают на лицах оспин) занимался в то время эскизами для фрески в зале Тайного совета, выполняя династический заказ. Мастеру предстояло увековечить моего отца и меня с детьми.
Образ Екатерины почти стерся из памяти, но думал я о ней часто. В каком-то смысле я по-прежнему желал ее — такую, какой она представлялась когда-то взору влюбленного. И ненавидел себя за эту слабость.
Любые человеческие чувства поддаются обузданию. Смятение, путаница мыслей, застревающих в прошлом, не имели ничего общего с безумием. Сумасшествие подразумевает неспособность отличить действительное от воображаемого. Умер или не умер Уолси? Нет, я не лишился рассудка. Скорее, страдаю из-за воспоминаний, ведь в нашу последнюю встречу в Графтоне я мог дружески обнять кардинала. Я воображал, что так и было. И вместе с тем знал, что это бесплодная игра фантазии.
Так продолжалось многие месяцы после казней. Я помню, что все это время отчаянно сражался с моим врагом — собственным смятением. Оно порождало тоску, одиночество и раскаяние — с ними приходилось бороться во вторую очередь. Это была война за власть над моим разумом. Хотя (надеюсь, Господи!) со стороны этого никто не замечал.
Уилл:
Да, кто бы мог подумать! Я изумился, прочитав здесь о его противоборстве с собой. Внешне он выглядел как обычно, с интересом разбирал дипломатическую почту, с присущим ему живым сарказмом обсуждал углубляющиеся разногласия между Карлом и Франциском. Еще меня порадовало, что Гарри, похоже, стал независим от женской любви. Он не проявлял никакого интереса к романтическим историям — ни к своим, ни к чужим. И я решил, что годы образумили нашего короля.
Генрих VIII:
Я выпустил из Тауэра Говардов. Мой гнев остыл, и казалось глупой мелочностью наказывать их дольше, несмотря на то что их приговорили к лишению всех владений и пожизненному заключению. Старая вдовствующая герцогиня, лорд Уильям Говард и его жена Маргарет; тетя Екатерины, леди Бриджуотер; жена брата Екатерины, Анна Говард… Честно говоря, они уже не доводили меня до белого каления. Это в молодые годы я чуть что впадал в бешенство. Поэтому заключенных отпустили, и они вновь дышали вольным воздухом. Бог мой, думаю, эти греховодники наслаждались им больше, чем я.
Увы, меня приближение лета не слишком радовало. Прошел Майский день, но он не подарил мне ни хороших, ни плохих воспоминаний. Просто настало очередное утро, да к тому же ветреное и холодное. Я видел из окна, как колышутся цветущие ветки. Значит, возвращаются гуляки, вышедшие на рассвете в поля для сбора праздничных букетов. У меня не возникло желания ни присоединиться к ним, ни порицать их за склонность к развлечениям. Я в досаде задернул шторы. Я потерял способность ненавидеть, как уже упоминал, и это было хуже, чем разучиться любить.
Большую часть времени я проводил в своих покоях, находя мрачное удовольствие в занятиях, которые не могли благотворно подействовать на меня. Врачи настоятельно рекомендовали мне прогулки на свежем воздухе, а я, наперекор им, торчал в душном кабинете и читал донесения.
Письма эти содержали дьявольскую смесь правдивых и ложных сведений. Из Шотландии сообщили о смерти моей сестры от разрыва кровеносного сосуда в голове. Но так ли это? Если да, то написала ли она завещание? Маргарита давно забросила политические дела, а со мной перестала переписываться и того раньше. Больше никого не осталось из моей родной семьи, в которой я вырос… Одному придется доживать свой век. Где теперь те люди, что праздновали Рождество 1498 года в Шинском замке? Все сгорело в пожаре времени… ушло, исчезло, погибло, как те разрушенные огнем покои, в которых спали, ели, радовались, любили. Только я еще жив, вернее, тень меня прежнего еще слегка колышется на дороге времени.
Сын сестры, рыжеволосый король Яков, он же мой племянник Джейми, успевший обзавестись набрякшими веками и потерять двух сыновей, жаждал появления очередного наследника. Его французская супруга опять ждала ребенка, и из-за этого Яков сделался вздорным. Глупо так вести себя, если хочешь принять разумное королевское решение. Шотландские пограничные земли выглядели гораздо живописнее, чем соседние унылые пустоши Англии, и для двадцатитысячной армии герцога Норфолка Эдинбург представлялся заманчивой и легкой добычей. Мы могли запросто нанести урон шотландцам, а им трудно было ответить нам тем же. Я предупредил племянника, что по-прежнему владею «оружием, покаравшим его отца», но он предпочел не услышать меня. В общем, я решил подождать до окончания сбора урожая. Затем герцог получит приказ выступать. Пока что он прозябал в опале в своих северных владениях. Бедный Яков. Он пожалеет, что отказался от встречи в Йорке.
Французы заключили мирный договор — поразительно, но факт — с турками! Да, Франциск с притворной скромностью отводил глаза, а тем временем Сулейман, раздвинув бедра Европы, победоносно вошел в ее сокровенные глубины и, надругавшись над Веной, помочился (в завершение начатой метафоры) прямо на царственную кровать Габсбургов. В сущности, именно Франциск услужливо откинул для него покрывала с европейского ложа.
Да, так мы узнали о Сулеймане Великолепном, халифе всех правоверных! Ведь Европа заключила его в тесные объятия! Говорят, этот правитель действительно велик — бриллиант своей эпохи, превосходящий благородством самого родовитого европейца, полководец, способный затмить блеском всех, кого мы могли припомнить со времен Ричарда Львиное Сердце. В 1521 году он завоевал Белград, а в следующем году разбил непобедимых госпитальеров, выманив их из островной крепости, хотя, как и подобает настоящему рыцарю, позволил им распоряжаться на острове Мальта. Более того, он даже любезно сопроводил их туда. В 1533 году брата Карла, Фердинанда, вынудили признать Сулеймана правителем Венгрии. И вот теперь — славный мирный договор с Францией, согласно которому французы получали право торговать во всех турецких владениях наравне с турками, а французским консулам разрешалось проживать там и действовать как «официальным защитникам» христианских святынь. А что же взамен? Что, интересно, пообещал Франциск в обмен на такие привилегии? Уж не Англию ли?
